25 января впервые на сцене Малого театра роль Петра Николаевича Сорина в спектакле «Чайка» с большим успехом исполнил народный артист России Валерий Константинович Бабятинский.

Валерий Бабятинский — ГАЗЕТЕ

Самый знаменитый роман Уайльда «Портрет Дориана Грея» впервые был экранизирован отечественным телевидением в 1968 году.

«Я читал «Балладу Редингской тюрьмы» таксисту»

Валерий Бабятинский — ГАЗЕТЕ
Самый знаменитый роман Уайльда «Портрет Дориана Грея» впервые был экранизирован отечественным телевидением в 1968 году. Роль лорда Генри в том фильме-спектакле исполнил Юрий Яковлев, а Бэзила Холлуорда сыграл Александр Лазарев. Первый советский Дориан Грей Валерий Бабятинский рассказал ГАЗЕТЕ о своих взаимоотношениях с творчеством Оскара Уайльда.

Когда я приступал к работе над ролью Дориана Грея, я, несмотря на молодость, был весьма неплохо знаком с творчеством Оскара Уайльда. Более того, после выхода фильма-спектакля на экран мои юношеские амбиции заставили меня написать инсценировку «Портрета Дориана Грея» для Малого театра. Биографию Уайльда и историю создания романа я проштудировал в те годы и на французском, и на английском. Поднял в Ленинке, в Исторической библиотеке все, что у нас было опубликовано, изучал стенограммы процесса над Уайльдом. Что касается самих съемок, то предложение сыграть роль Дориана было для меня, конечно, неожиданным. Снимали фильм в телестудии на Шаболовке, и в основном в нем играли актеры Вахтанговского театра. Мы не замахивались на какое-то особое полотно, но Виктор Турбин, режиссер этого телеспектакля, отличался очень серьезным отношением к профессии, и работать с ним было приятно. Кто-то может сказать, что сыграть английского денди советскому гражданину несколько трудновато. Но я был, наверное, не типичным актером — принимал у себя в доме Пьера Кардена, одевался у Славы Зайцева, и для меня показать денди на экране не составило больших трудностей. Я был достаточно молод, а молодости свойственен эпатаж и стремление к новым формам. Тем более что окончил я не Щепкинское училище, а Щукинское. А форма у вахтанговцев занимает очень серьезное место в процессе обучения. У нас был танец, фехтование и даже урок хороших манер, которые нам вместе с французским языком преподавала Ада Владимировна Брискиндова. Помню, как она, покуривая сигаретку в серебряном мундштуке, расспрашивала меня о моих съемках в «Портрете Дориана Грея»: «А вы вообще в курсе, о чем этот роман написан?» Я говорю — ну как же, порок и все такое… Она только улыбнулась: «Ну-ну, попутного ветра!» Она, конечно, имела в виду подоплеку романа, все взаимоотношения Уайльда с маркизом Куинсберри, о чем я тогда совершенно не задумывался. Кстати, очень забавная деталь: когда я поднимал иллюстративный материал, связанный с Уайльдом, я наткнулся на портрет этого самого Альфреда Дугласа, который стал прообразом Дориана Грея, и обнаружил, что в профиль мы похожи. Причем это было уже после фильма. А ранее, во время работы над телеспектаклем, мы как раз обсуждали с режиссером вопрос о прическе героя, и я предложил ему свой вариант, с которым он согласился. И глядя на портрет Дугласа, я только мог порадоваться, что, оказывается, так точно попал в характер. Но после фильма мне все равно казалось, что на экране все сделано не совсем так, как мне хотелось, и я задумал поставить спектакль в Малом театре. Написал сначала инсценировку на 200 страниц, прочитал коллегам, но к концу читки в комнате стоял мощный храп. Пришлось взять в руки ножницы, и в результате получилась очень динамичная инсценировка. Я задумал сделать вечер Оскара Уайльда: в первом отделении должны были идти «Счастливый принц» и «Баллада Редингской тюрьмы», во втором и третьем — «Портрет Дориана Грея». Я придумал сценический станок в виде палитры, Слава Зайцев сделал мне костюмы, и мне кажется, что спектакль мог получиться очень интересный. Но у меня в тот момент были натянутые отношения с Царевым, и он, выступая в театре на партбюро, сказал: мы этого ставить не будем, потому что Оскар Уайльд — это не классика. Однако Уайльд — до сих пор один из самых моих любимых авторов. В свои чтецкие программы я его вещи, правда, не включал, потому что ездил по всей стране, а Уайльда можно читать только подготовленной публике. Правда, помню, как я когда-то читал «Балладу Редингской тюрьмы» таксисту. Я был веселенький, коньячку выпил и спрашиваю таксиста: «Вы любите поэзию?» Он говорит: «Терпеть не могу». Тогда я говорю: «Я вам сейчас буду всю дорогу стихи читать. Если, когда мы приедем, вы скажете, что по-прежнему не любите поэзию, я вам заплачу по счетчику втрое. А если понравится, я вам ничего не заплачу». Дорога была длинная, поэтому стихов пришлось читать много, в том числе и «Балладу Редингской тюрьмы». Когда приехали, я полез за деньгами, а он говорит: «Не надо платить. Мне понравилось». Но я все равно заплатил, конечно.

Ему достаточно Малого
Валерий Бабятинский родился 15 июля 1942 года. Учился в Театральном училище имени Щукина. Уже на третьем курсе был приглашен Евгением Симоновым в Малый театр на роль Чацкого в спектакле «Горе от ума» (1962) и с того времени состоит в труппе Малого театра. В 1968 году сыграл роль Дориана Грея в телеспектакле, после чего его сразу стали узнавать на улицах. Играл в фильмах «Двое в степи», «Выстрел», «Берега в тумане», «Путь к причалу», «Красная площадь». Народный артист России.

ГАЗЕТА
рубрика: ревю
дата: 14.10.2004

15 июля – день рождения народного артиста России Валерия Константиновича Бабятинского.

В день рождения артиста мы от всей души поздравляем Валерия Константиновича Бабятинского! Желаем неизменно крепкого здоровья, интересных творческих предложений и всех благ!

15 июля – день рождения народного артиста России Валерия Константиновича Бабятинского.
Выпускник театрального училища им. Б.В.Щукина, воспитанник вахтанговской школы, уже более 40 лет Валерий Бабятинский играет на сцене Малого театра.
Артист сыграл здесь множество центральных ролей классического репертуара, среди которых: Чацкий («Горе от ума» А.С.Грибоедова), Платон («Правда – хорошо, а счастье лучше» А.Н.Островского), Мешем («Стакан воды» Э.Скриба), Буланов («Лес» А.Н.Островского) и многие другие.
Среди сегодняшних ролей Валерия Бабятинского – Серебряков («Дядя Ваня» А.П.Чехова), Гаев («Вишневый сад» А.П.Чехова), Телятев («Бешеные деньги» А.Н.Островского), Советник («Снежная королева» Е.Л.Шварца), Кулыгин («Три сестры» А.П.Чехова)…
Артист Валерий Бабятинский известен своими работами в кино и на телевидении – «Путь к причалу», «17-й трансатлантический». Многим памятен его Дориан из «Портрета Дориана Грея».
В день рождения артиста мы от всей души поздравляем Валерия Константиновича Бабятинского! Желаем неизменно крепкого здоровья, интересных творческих предложений и всех благ!

Премьера. «Три сестры» А.П.Чехов.

Валерий Бабятинский (Кулыгин):

«Чехов – великий аранжировщик»

Если говорить о тех проблемах и нравственных установках, которые Чехов ставит в «Трех сестрах» и других своих произведениях, то смысл их вечен.

Премьера. «Три сестры» А.П.Чехов.

Валерий Бабятинский (Кулыгин):
«Чехов – великий аранжировщик»

Если говорить о тех проблемах и нравственных установках, которые Чехов ставит в «Трех сестрах» и других своих произведениях, то смысл их вечен. 2000 лет назад, по Священному Писанию, Спаситель дал завет. Не прелюбодействуй, не укради, не убий и так далее. Что-то изменилось? Только таблички, вывески, больше ничего. Как грешили, так и грешат, кто-то кается, кто-то нет… Мне кажется, что, ставя сегодня Чехова, совершенно незачем думать о его «современном звучании». Вся классика современна, потому что она – на века, на длинную дистанцию, это не спринтерская, а стайерская позиция. Эти проблемы стоят перед рядом поколений – тех, которые ездили на извозчиках, которые осваивали конку, которые ездили в первых, еще дровами отапливаемых вагонах, которые сейчас на скоростных дорогах. И мне кажется, что современность должна заключаться в глубине проникновения в проблемы. Не в штучках-дрючках, не в финтифлюшках всяких: «А мы будем играть Чехова в современных костюмах! И я приду с плеером, пальцы веером, говорочек такой сделаю блатной!» Не в этом суть.
Иные говорят, что Чехов скучный. Это правда, скучный. Тогда, когда люди не исповедуют его идеологию, его религию. Тогда он малопонятен, не обаятелен, и проваливаются его пьесы, тоску наводят на зал. А если актеры зажигаются не сюжетом, а идеей, тогда возникает этот внутренний огонь чеховский, он неяркий, латентный, скрытый.
У меня за спиной и «Дядя Ваня», и «Вишневый сад», а сейчас «Три сестры»… Вы заметили, что у Чехова в пьесах нет счастливых людей? Нигде. А ведь он говорит о счастливой жизни, которая будет когда-то. В «Трех сестрах» у каждого полыхает душа. Здесь нет ни одного персонажа, которого не задела бы какая-то серьезная жизненная проблема. Но, когда мы читали четвертый акт, я сказал: у меня впечатление удивительно светлое. Это свойство интеллигентных людей: никогда не сдаваться и не предавать свою идею, религию. Так шли в лагеря российские интеллигенты, так погиб мальчик в Чечне, которого мучили, зверски убили за то, что он не хотел предать веру. Чехов говорит не о масках, а о душе, о подлинном. Он же врач, он же очень хорошо знает, что внутри у нас – ощутимо – никакой души нет, ее нельзя взвесить, потрогать руками, но есть нечто, что уходит из этого любимого тобой тела, и вдруг не с кем общаться, и мы начинаем рыдать, плакать… Несмотря на то, что он общается с душой, у него, как у врача, который знает, как мы устроены, некий не то чтобы скепсис, а вот такая улыбка, как у Джоконды. Первый раз я вообще не понял «Джоконду» а потом, через некоторое время снова к ней пришел… И однажды она меня к себе потянула, и я испытал ужас. Не радость, а ужас перед этой улыбкой существа, знающего нечто, что тебе никогда не будет доступно. Мне кажется, у Чехова есть этакая улыбка, снимающая лишний пафос, мишуру, помпезность, фальшь… Он слегка ироничен, и в этом его изюминка. И заметьте, что Островского, при всей невероятной мощности его таланта, нечасто ставят за рубежом, а Чехов пользуется признанием человечества. Он, с одной стороны, сложен, а с другой – очень прост для понимания и японца, и китайца, и новозеландца, и британца, и американца, и француза. Конечно, приоритет все-таки принадлежит русским. Но это уже связано с русским менталитетом, а таковой был и у Чехова.

- Образ Кулыгина производит двойственное впечатление. Сначала он напоминает «человека в футляре» (ограниченность, заботы о приличиях и нафталине), а в финале так добр и благороден…

- Вы говорите, он ограниченный. Но он приехал не из Парижа, не из Стокгольма, не из Лондона. Я не знаю, бывал ли он в Москве или Петербурге. Он живет в глухомани. Холодно, комары, скука. Я не думаю, что он из очень обеспеченной семьи. Подозреваю, что он вырвался из бедной среды, отвоевал свое место под солнцем. Да, он цитирует директора. А почему не допустить, что директор действительно достоин уважения? И что дурного в том, что Кулыгин ему подражает и стремится к своему росту? Плох тот солдат, который не хочет быть генералом. Скажите, пожалуйста, кого он обидел? Никого. Кому он сделал плохо? Никому. Он сделал кому-нибудь хорошо? Бесконечное количество раз. О нем говорят: сначала думали, что самый умный, а оказался самый добрый. Скажите, пожалуйста, а кто думал, что он самый умный? Все вокруг. Значит, были приведены в заблуждение достаточно интеллигентные, тонкие и талантливые люди. Тогда возникает вопрос: заблуждение ли это. Я думаю, что он умным и остался, но просто скучно. У них с Машей большая разница в возрасте, почти двадцать лет, это существенно. А напитаться какими-то новостями, чтобы увлекать все время молодую душу, ему неоткуда.
Ну, значит, самый добрый. Но это огромное качество – доброта. Вся христианская религия на этом строится: возлюби ближнего, как самого себя. Скажите: а кто из нас готов на такое самопожертвование, на которое пошел Кулыгин? Он прекрасно понимает, что ему изменяют. И говорит: не напомню ни единым словом, ни намеком. Он, безусловно, сочувствует Маше. Чтобы простить человека, надо его понять. Значит, он понял ее, понял, что ею движет. Девчонка, семь лет живут, нет детей… Монотонность жизни стала Машу тяготить. Откуда знают Ирина и Ольга, что происходит в семье? Со слов Маши. А что Маша говорит? Приходит муж домой, скучно, одно и то же рассказывает про латынь, про учеников… Вот офицеры бывали там, сям, они поют песни… А Кулыгин — человек другого характера, у него другой строй речи, умение всегда себя сдерживать. У военных – иная жизнь. Денис Давыдов шампанское на козырьке у окна пил, стрелялся. А он не имеет права на такую жизнь. На него смотрят гимназисты. Это человек достаточной внутренней культуры, принципов. Но для молодой женщины он менее ярок, менее привлекателен.
И что плохого в словах Кулыгина про нафталин? Он прагматик, практичный человек, все видит, хозяин в доме, все на его плечах. Я не знаю, чем занимается Маша, кроме того, что стонет. Даже на фортепьяно давно не играет. А на нем — хозяйство. Что лучше нафталина придумало человечество? Есть теперь какие-то спреи, но они, как выясняется, вредны для здоровья. А нафталин лежит себе в бабушкиных сундуках. Мне даже нравится его запах…
Почему сестры не едут в Москву? Если вы фаталист, то прекрасно знаете, что, сколько бы вы ни выстраивали свою судьбу, она вас треснет там, где предусмотрено Господом Богом. А что может сделать эта бедная девочка Ирина, у которой жизнь выбивает почву из-под ног? Она уже готова с нелюбимым лечь в постель, а в это время ее опять Чехов в роли Господа Бога бабахает по голове и стреляет в Тузенбаха. А что может сделать Ольга, превращающаяся в синий чулок, гимназическую даму, начальницу, если ее не берут замуж? Что может сделать Маша, если она обвенчана? Сопротивляются они? До какой-то степени – да. Разве Маша не сопротивляется тем, что идет навстречу Вершинину? Разве Ирина не сопротивляется? Она говорит: выйду замуж за Тузенбаха, только бы вырваться! Но дело в том, мне кажется, что здесь «В Москву, в Москву!» – это не «В Париж, в Париж!» Это ведь — на родину. Вот как евреи едут в Израиль, многие там никогда и не были, а все равно говорят – родина, земля обетованная. Это чувство родной земли, своих корней. Мать там умерла. Москва – это детство. Им там было хорошо, там их любили, там они любили. А здесь одни невзгоды, и они хотят обратно, в родное гнездо.
Чехов – фокусник, иллюзионист, очень тонкий, изысканно ироничный. Кулыгин говорит: «Тринадцать за столом!» Это расхожая примета, как черная кошка, которая переходит дорогу. А за столом сидят кто – Вольтер, Дидро? Обыватели, обычные люди. Они знают, что это неприятная примета. Кулыгин находит выход, чтобы разрядить обстановку. Он понимает, что сейчас именины, и не надо их омрачать. И он превращает это в шутку. Но у Чехова нет случайностей в пьесах. Когда Ирина говорит – «И мы уедем», то часы разбиваются. «Вдребезги» – говорит Чебутыкин. А если знать пьесу, то о чем идет разговор у Чехова со зрителем? Не поедете вы в Москву. Если Чайковский великий мелодист, то Чехов – аранжировщик. Разбитые часы, лопнувшая струна… Мне кажется, он пытается нам подсказать, как ставить пьесы.

Валерий БАБЯТИНСКИЙ, народный артист: В «Марше Турецкого» участвовать отказался…

Валерий БАБЯТИНСКИЙ, народный артист: В «Марше Турецкого» участвовать отказался…

Артиста театра и кино народного артиста России Валерия Константиновича Бабятинского зрители, несомненно, запомнили по кинофильмам «Двое в степи», «Выстрел», «Берга в тумане», «Путь к причалу», «Красная площадь» и многим другим. В телефильме «Портрет Дориана Грея» он играет главную роль, В Малом театре работает уже более сорока лет.
В эти дни известный актер отмечает свое шестидесятилетие. В преддверии юбилея мы беседуем с ним на пустой сцене филиала Малого театра.
Я дитя войны. Родился в горячие июльские дни 42-го года в прифронтовом, точнее, даже фронтовом приволжском городе Камышине, где отец командовал танковым училищем. На роддоме стояли зенитки, воздушные налеты следовали один за другим. Через два дня после рождения папа «выкрал» меня из роддома, так как его училище приказано было срочно эвакуировать. И вот, погрузив на баржи танки, машины, всю технику, курсанты и офицеры под грохот и разрывы немецких бомб переправлялись через горящую Волгу. Меня отец завернул в шинель и, как он потом вспоминал, был готов к самому худшему. Я до трех-четырех лет, пока родители воевали, воспитывался у своих украинских тетушек.
- А как вы, окончив Щукинское училище, попали не в родной Вахтанговский, а в Малый театр?
- В 1962 году я был еще на третьем курсе, когда мой педагог Евгений Рубенович Симонов собирался ставить в Малом театре «Горе от ума» и решил попробовать меня в роли Чацкого. Когда его вскоре пригласили в Малый театр главным режиссером, было решено взять в театр нескольких выпускников из Щукинского. Среди них оказался и я. В «Горе от ума» я играл во втором составе. В первом — Никита Подгорный. Когда он играл Чацкого, я — слугу Петрушку и наоборот. Вообще, надо сказать, состав был звездный. Фамусова играл Ильинский, Хлестову — Гоголева, Софью — Корниенко. Во втором составе Фамусова играл Царев, Хлестову — Фадеева, Софью — Юдина. В спектакле были заняты Рыжов, Светловидов, другие большие актеры. Целая россыпь талантов.
- Как же прошел ваш дебют?
- Откровенно говоря, вначале я играл неважно, даже плохо. Но потом все стало на место. Меня долго не вводили в спектакль. Летом Царев пригласил меня в гастрольную поездку по Сибири участвовать в концертном, укороченном варианте «Горе от ума». Чацкого опасался мне давать, его играл Подгорный, а я все того же Петрушку. Наконец, мне это надоело. Прихожу к Цареву, прошу дать мне поиграть Чацкого.
- А ты не робеешь? — спросил он.
- Нет, — говорю, — не робею.
- Ну хорошо, завтра в Туруханске будешь играть Чацкого.
Вечером мы плывем по Енисею, любуемся могучей сибирской рекой, стоим, беседуем. Царев так приобнял меня, поцеловал в лоб: «Никому не говорил, тебе скажу: ты — для Малого театра».
А в Туруханске после спектакля, где я играл не очень удачно, забыл текст, в гримерную влетает какая-то взбалмошная зрительница, кидается мне на шею и, восхищаясь моей игрой, говорит: «Вот что значит школа Малого театра, что значит Щепкинское училище!» А я возьми да скажи: «Какой Малый театр?! Я вахтанговской школы».
Царев пронзил меня холодным взглядом и, ничего не сказав, отвернулся. После этого отношения наши испортились на целых 20 лет. Только за полтора-два года до его кончины мы объяснились, и он потеплел.
- Как сложились ваши отношения в коллективе? У вас ведь действительно другая школа.
- Кое-кто из актеров ко мне с самого начала относился по-доброму. Но в целом театр, к сожалению, меня не принял: я был в нем абсолютно чужим. Об этом мне давали знать всюду: на репетиции, в буфете, в оценке моей работы...
Как-то на собрании, когда речь шла о молодых актерах, о том, что получают они мало, кто-то сказал: «Вот Бабятинский — играет Чацкого, а получает шестьдесят девять рублей». На что Виталий Доронин, обожаемый нами артист и председатель профкома, ответил: «Ну, как играет, так и получает». Может быть, справедливо сказал, но почему так обидно?
Только когда я вот здесь, на сцене филиала, сыграл в «Криминальном танго», отношение ко мне в театре изменилось. Я исполнял в этом спектакле роль Януса, парня из хорошей семьи, который попал в дурную компанию. Роль мне удалась, зрители хорошо приняли. Сама Серафима Бирман кричала мне «Браво!» На худсовете меня даже назвали новым Орленевым, который был большим мастером таких ролей.
Это было в 1967 году. После спектакля мне присвоили звание заслуженного артиста республики. Борис Андреевич Бабочкин в то время ставил спектакль «Правда — хорошо, а счастье — лучше» и взял меня на роль Платона Зыбкина.
Справедливости ради, должен сказать: в том, что у меня вначале не складывались отношения в театре, во многом я сам виноват. Уж очень у меня неуступчивый, взрывной характер. Бабочкин, помню, на репетициях меня все поддевал: «Это тебе не Чацкого играть». А однажды даже дураком обозвал. И я, мальчишка, Бабочкину, которого Фурцева боялась, дерзко ответил: «Борис Андреевич, если вы еще раз меня оскорбите, я уйду с репетиции и меня министр культуры сюда не вернет!» Все притихли. Пауза. «Перерыв», — тихо сказал Бабочкин. И перерыв этот продолжался недели две. Потом он сказал мне: «Нас хотели поссорить. Иди репетировать».
Я всегда считал, что он не просто меня не любит, а люто ненавидит. Но я ошибался. На вечере памяти Бабочкина его дочери мне сказали: «Что вы, он обожал вас как актера. Вот почитайте его записки». И подарили их мне. Я прочитал и обалдел: так тепло там обо мне написано. Вот как мы иной раз можем ошибаться.
- Валерий Константинович, вас признали, оценили в театре, как вы сейчас сказали, после «Криминального танго». До этого вы играли Чацкого. Но, согласитесь, определяющей драматургией Малого театра всегда были в основном пьесы Островского. По ним судили в театре: «наш», «не наш».
- Вы, в общем-то, правы. И я всегда с огромным удовольствием играл и сейчас продолжаю в них играть. Одна из первых моих ролей в пьесах Островского — Платон Зыбкин, о чем я уже говорил. Потом были другие. В «Лесе», который ставил Игорь Ильинский, играл Буланова. Принимал участие в двух вариантах «Бешеных денег»: в постановке Леонида Варпаховского — играл Глумова, сейчас, в постановке режиссера Иванова, с великим наслаждением играю Телятева.
- Порой можно слышать, что сейчас репертуар Малого театра не современен, не интересен молодежи. Что вы думаете по этому поводу?
- Я с таким мнением абсолютно не согласен. Более современной пьесы, чем, скажем, «Бешеные деньги», которые идут сейчас на сцене нашего театра, я на сегодняшний день не знаю. Зал, особенно молодежь, с восторгом принимает спектакль. Зрители стоя аплодируют артистам, и они по пять, семь раз выходят на поклон. Это очень современная пьеса. Как она ложится на нашу нынешнюю жизнь!
Островский — это великий драматург, это русский Шекспир. Какой чистый, сочный русский язык в его пьесах! Они всегда будут современны. Молодежь хорошо принимает и наше современное прочтение «Горя от ума» и даже «Недоросль», хотя там много старорусской речи. Я играю в этом спектакле Правдина. Когда у меня идет сцена со Стародумом, зал буквально замирает, слушая его наставления, как надо жить.
Так что говорить о том, что наш театр сегодняшнему зрителю не интересен, что наш репертуар не современен, я считаю, было бы неправильно.
- Как вы вообще относитесь к современному театру?
- Я вам скажу, когда на сцене или в кино раздевается француженка, играя с партнером любовный эпизод, это, может быть, интересно. Когда у нас на сцене раздеваются только для того, чтобы собрать побольше кассу, такой театр мне не интересен. Я уважаю Костю Райкина. Но когда вижу этого талантливого актера по телевизору в роли Гамлета, подносящим к носу грязный носок, — такой современный театр мне не нравится.
В Малом театре подобное невозможно. Кто-то из наших актеров сказал, что наш театр похож на огромный океанский лайнер, который идет своим курсом. Рядом масса других пароходиков. Они маневрируют, плывут влево, вправо, постоянно меняя курс. Мы идём только вперёд. Малому театру 200 лет. Его зрительные залы всегда заполнены до отказа.
- В театре вы довольно плотно заняты. В кино, на телевидении сейчас менее заметны. Почему?
- На телевидении и в кино в прошлом у меня были интересные работы. Правда, не так много. Удачной была работа в телефильме Виктора Турбина «Портрет Дориана Грея», где я снимался в главной роли. В кино известность получил фильм «Двое в степи». Это по рассказу Эммануила Казакевича. Снимал его замечательный театральный режиссер Анатолий Эфрос. Фильм десять лет пролежал на полке и прошел вторым экраном только после просмотра его Хрущевым. Но шума он наделал много. Снимался в целом ряде других фильмов. Наверно, мог бы проявить себя в кино более активно. Но опять же мне мешал мой строптивый характер.
- Эта черта характера до сих пор осложняет вашу жизнь?
- Знаете, с возрастом становишься мудрее, спокойнее.
- Сейчас в кино, на телевидение не приглашают?
- Недавно предложили сниматься в телевизионном сериале «Марш Турецкого». Я отказался. Эта уголовщина, чернуха до смерти надоели. Я всегда был человеком, уверенным в завтрашнем дне. Сейчас в моей стране меня сделали эмигрантом. У меня никто не спрашивал, при каком режиме я хочу жить. Да никто и не знает, что мы строим, какое общество. Даже сам президент, я думаю. В результате мы строим какую-то уголовщину, которая выплескивается на экран. Я в этом принимать участие не хочу.
- В минувшие годы вы активно занимались концертной деятельностью. Сейчас не концертируете?
- Это все в прошлом. Теперь я профессор, преподаю актерское мастерство в Музыкальном институте имени Ипполитова-Иванова.
В эти юбилейные дни я с благодарностью вспоминаю людей, с которыми свела меня судьба и которые сыграли большую роль в моей творческой жизни. Это Евгений Рубенович Симонов, Борис Андреевич Бабочкин, Вениамин Иванович Цыганков, Анатолий Васильевич Эфрос, Виктор Семенович Турбин. Я не очень-то верующий. Но когда захожу в храм, всегда подаю поминальные записочки с их именами.

Борис Сударов
«Достоинство» №34, 2002 год.