«Звуковой архив Малого театра»

ВАЛЕРИЙ БАБЯТИНСКИЙ – ПЕТЯ ТРОФИМОВ В КОМЕДИИ А.П.ЧЕХОВА «ВИШНЕВЫЙ САД»

В день рождения Валерия Константиновича Бабятинского предлагаем послушать запись знаменитого спектакля «Вишневый сад» в постановке Игоря Ильинского, в которой актер сыграл роль Пети Трофимова…

«Звуковой архив Малого театра»

ВАЛЕРИЙ БАБЯТИНСКИЙ – ПЕТЯ ТРОФИМОВ В КОМЕДИИ А.П.ЧЕХОВА «ВИШНЕВЫЙ САД»

В день рождения Валерия Константиновича Бабятинского предлагаем послушать запись знаменитого спектакля «Вишневый сад» в постановке Игоря Ильинского, в которой актер сыграл роль Пети Трофимова…


А.П.Чехов

«ВИШНЕВЫЙ САД»

Комедия в четырех действиях.

Действие первое (40,5 Мб)

Действие второе (30,2 Мб)

Действие третье (34,2 Мб)

Действие четвертое (27,3 Мб)


ФОТОГАЛЕРЕЯ


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:

Любовь Андреевна Раневская – Татьяна Еремеева
Аня – Елена Цыплакова
Варя – Людмила Пирогова
Леонид Андреевич Гаев – Николай Анненков
Ермолай Алексеевич Лопахин – Виктор Коршунов
Петр Сергеевич Трофимов – Валерий Бабятинский
Борис Борисович Симеонов-Пищик – Николай Рыжов
Шарлота Ивановна – Генриэтта Егорова
Семен Пантелеевич Епиходов – Владимир Дубровский
Дуняша – Татьяна Короткова
Фирс – Игорь Ильинский
Яша – Геннадий Сергеев
Прохожий – Дмитрий Назаров
Начальник станции – Иван Верейский

Режиссер-постановщик – Игорь Ильинский.
Композитор – В.Мороз.

Премьера – 18 января 1982 года.

Запись1983 года.


Из книги Ю.А.Дмитриева «Академический Малый театр. 1941-1995»

Как уже ранее говорилось, драматургия А.П.Чехова никогда не была в особенном почете в Малом театре. Ее не принимала М.Н.Ермолова, к ней скептически относились О.О. и М.П.Садовские, она явно не совпадала с творческими устремлениями А.И.Южина. И даже такой чуткий на современные творческие устремления художник, как А.П.Ленский, упрекал писателя за пренебрежение законами сцены.
Ставили пьесы Чехова на сцене Малого театра не часто, и похвалиться особенными успехами при постановках этих пьес театр не мог.
В 1984 году Т.Еремеева предложила инсценировку ранних рассказов Чехова иод общим названием «Из воспоминаний идеалиста». Инсценировку поставили в 1985 году режиссер В.Бейлис и ее автор, оформлял спектакль В.Клотц. Успеха спектакль не имел и скоро сошел со сцены. Играли спектакль в основном молодые артисты.

Более значительной оказалась осуществленная И.Ильинским постановка «Вишневого сада». Премьера состоялась 18 января 1982 года, оформлял спектакль тот же В.Клотц, музыку написал В.Мороз. Кстати сказать, это была первая постановка названной пьесы в Малом театре.
В процессе репетиций Ильинский добивался от исполнителей простоты и естественности, того, чтобы актеры, как он говорил, не играли, а жили жизнью своих героев. В результате «получится смешная картина смешной жизни, смешных интересов. А это, на мой взгляд, самое важное в нашем спектакле» (Петров В, «Вишневый сад» И.Ильинского на сцене Малого театра. — «Театр. Москва», 1982, № 13, с. 4).
Беседуя с журналистом, Ильинский заявлял, что хочет поставить подлинную пьесу Чехова, а не какие-то ее варианты, хочет остаться верным драматургу, его мыслям и его правде.

А «Вишневый сад» в душе Чехова — символ вечности, без него нет жизни. Это образ красоты, вечного обновления. «Наш спектакль будет комедией жизни. Чехов хотя и беспощадный автор, но бесконечно добрый, и люди в его пьесах в сущности хорошие, у каждого есть что-то доброе» (Премьеры 1982. — «Сов. культура», 1982, 1 янв.).
В другом случае Ильинский утверждал, что он решил поставить «Вишневый сад» не как привычную глубокую драму, а как комедию жизни, с житейскими сложностями, которые со стороны кажутся легко разрешимыми, с мечтами о светлом будущем, без которых жизнь человеческая бессмысленна «Вишневый сад» на Театральной площади. — «Труд», 1984, 20 янв.).
Режиссер так характеризовал действующих лиц: «Лопахин (В.Коршунов) — цельный, передовых взглядов человек, есть что-то от Саввы Морозова.

У Пети Трофимова (В.Бабятинский) чистая юная душа. Раневская (Т.Еремеева) — русская исстрадавшаяся женщина, едущая в Париж из-за тоски по сыну и чтобы ухаживать за больным человеком. Но Россия ей остается близкой» (Озеров Л. Фирса играет Ильинский. — «Лит. газ.», 1982, 19 мая.).
Сам Ильинский играл Фирса. У артиста Фирс не казался жалким, отсутствовало в нем и раболепие. Он человек долга и привязанностей. Критик его назвал «Королем Лиром русской усадьбы». Он единственный, кто по-хозяйски заботился о доме. и единственный, кто до конца своей жизни дома — а это его мир — не покидал. Вместе с ним кончалась эпоха.
Фирс, роль которого в пьесе казалась эпизодической, в спектакле выдвинулся на передний план. «Жизнь прошла -словно не жил» — эти слова Фирса касались не только тех, кто участвовал в спектакле, но и многих тех, кто находился в зале. Главное для режиссера был поиск и обретение духовного идеала, постижение ценности добра, определяющего поведение человека, его понимание мира как залога внутренней гармонии, противостоящей хаосу диких, разорванных страстей, низких, темных инстинктов и сил. Эти герои обращались к совести человеческой, в своих мучительных стремлениях найти истину они постигали вечные законы жизни.

В этом спектакле все, о чем говорили действующие лица, находило свое отражение в их бытии. Фирс предан хозяевам, но не холуйски, а во исполнение своего долга, своего жизненного предначертания.
Начинался спектакль. Сцена темна, звучала музыка, и постепенно высвечивалась одна из комнат дома. Епиходов (В.Дубровский) в сапогах, кашне и ядовитого цвета жилете. Тут же Дуняша (О.Титаева). Она молода, говорит восторженно и в то же время церемонна. Лопахин погружен в раздумья, замкнут, сосредоточен. И все находящиеся в комнате напряжены в ожидании приезда Раневской.
Слышался колокольчик, за ним шум в прихожей. Появлялся Фирс в цилиндре. Он дряхл, но сохранил в облике значительность.

Вместе в Гаевым и Раневской «входила» главная тема спектакля — духовное противостояние меркантилизму, утилитаризму.

Гаев, каким его показывал Н.Анненков, органически неспособен к труду, но не от барской спеси, в нем стихийно живет дух неприятия теории выгоды, прагматизма. Свою жизненную неприспособленность Гаев возводил в своеобразную философию и следовал ей. У артиста Гаев аристократ, лентяй, краснобай. К миру он относился прежде всего эстетически, но это часто принимало комические формы. Вся его натура сопротивлялась предложению Лопахина о том, чтобы вырубить сад и разделить имение на дачные участки. Его попытки спасти имение от продажи бессмысленны, но, может быть, поэтому он особенно остро воспринимал происходящее,

ведь вся окружающая его жизнь рушилась. Он не только ничего не умел, но и ничего не хотел делать. Любовь к бильярду уводила его от жестоких жизненных реальностей. Происходящих событий Гаев просто не хотел замечать, после торгов он продолжал думать о мелочах, и то, что сад продан, его даже избавляло от непомерной обузы. Он сразу примирялся с судьбой, с тем, что его жизнь ушла в прошлое и ее не вернуть. Это определяло все его поведение, незавершенность жестов, обрывистость фраз. И когда он обращался к собеседнику, слова его как бы повисали в воздухе. С действительностью контакты у него отсутствовали.
Критик так оценил это исполнение: «Оно стало украшением спектакля, заставило вспомнить великих первооткрывателей этой пьесы, столь красочно, объемно, с абсолютной верой в предлагаемые обстоятельства был изображен стареющий аристократ, смешной и одновременно трогательный в своем инфантилизме» (Волчанский А. Из плеяды мастеров. — «Театр, жизнь», 1984, № 20, с. 12.)

У Раневской (Т.Еремеевой) главным была ее горькая, унизительная любовь, от которой не хватало сил отказаться. Она убеждала всех и самою себя, что с любовью покончено, но ее мысли далеко отсюда — в Париже.

Прошлое возбуждало у Раневской сентиментальное чувство, оно чисто, возвышенно, но это только прошлое. И для нее продажа имения в большей степени выход из положения. Она произносила восторженные слова о саде, о детстве, о доме, а думала о своем любовнике. Отсюда ее столкновение с Петей, обвинение его в филистерстве, она защищала свое право любящей и ранимой женщины. Обвиняя Петю, она также искала себе оправдания. И даже если бы дом не продали, вряд ли она в нем осталась. Раневская, как и ее брат, всегда презирала практическую пользу, стояла выше нее.
В этом отношении им в спектакле решительно противостоял Лопахин (В.Коршунов). Это прежде всего человек дела. И в таком противопоставлении — главный конфликт спектакля. Он готов материально помочь Раневской, но чуткости ему не хватало. Актер не осуждал Лопахина, его позиция по-своему справедлива. Надо уметь жить, не предаваясь унынию, не корить земную жизнь за ее несовершенство. Вопрос, кто в этом конфликте нрав, оставался открытым. Идеалы Раневской мертвы, они в прошлом, а у Лопахина нет сколько-нибудь значительных перспектив, вся его деятельность, по справедливому замечанию Пети Трофимова, прежде всего «размахивание руками». Но было у Лопахина и стремление к красоте, высокие жизненные порывы, поэтому он и тянулся к Раневской и была чужда ему Варя с ее мелочной расчетливостью. В том, что он не делал ей предложения, проявлялся также своеобразный бунт против грошового практицизма.
Петя, каким его показывал В.Бабятинский, часто казался излишне рассудочным, риторическим, но во взаимоотношениях с Аней (Е.Цыплакова) у него открывалась душа романтика.
Шарлотта Г.А.Егоровой была наполнена эксцентризмом, но ей не хватало драматизма одинокой, стареющей женщины.

Епиходов с его тридцатью тремя несчастьями выглядел только комиком, а ведь он, в силу своего одиночества, также в чем-то фигура драматическая. Его никто не понимал.
Симеонов-Пищик у Н.Рыжова был добродушен, весел, бесцеремонен, толст. Его отличала наивная вера в судьбу, и пока она его не подводила. И все-таки во всем его поведении ощущалась растерянность, он сам не знал, чем же кончится сегодняшний день.
Варя (Л.Пирогова) одна из всей семьи реально воспринимала происходящее, осознавала ужас надвигающейся на нее беды, своей неустроенности. Отсюда ее нервозность, постоянное стремление к экономии. Ей противостояла Аня, очень молодая, полная надежд и вовсе не жалеющая о продаже сада, впереди у нее новая жизнь!
Художник поместил всех этих людей в обстановку типичной дворянской усадьбы, окруженной вишневыми деревьями. Во втором акте находящиеся на сцене сидели на скамейке на фоне старой покривившейся часовни.

Приезд Раневской домой воспринимался ею как радость. Она ощущала тепло и даже умиление от встречи с близкими, старым садом. И эта теплота сохранялась и во втором акте, а в сцене бала становилось все более очевидно, что хозяевам не до веселья, впрочем, танцующие гости не обращали на них особого внимания. Вообще непонятно, почему в этом доме играет оркестр и кто-то делает вид, что веселится.
В постановке многое решалось в традициях раннего Художественного театра, отсюда обилие звуковых вкраплений: свисток паровоза, шум проходящего поезда, пение птиц. Быт усадьбы представал, как обветшалый, здесь все рушилось. Но в то же время заполняющий всю сцену сад приобретал значение поэтического образа Родины, и на этом фоне Гаев, Раневская, Лопахин, Симеонов-Пищик, Яша (Г.Сергеев) казались приземленными, лишенными высокой поэзии. И это тоже являлось одной из особенностей спектакля, предложенной режиссером и сценографом.


Благодарим «Клуб любителей аудиокниг» за предоставленную запись.

15 июля народному артисту России Валерию Константиновичу Бабятинскому исполняется 65 лет. От души поздравляем актера и желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения, благополучия и новых интересных творческих предложений!

ПОЗДРАВЛЯЕМ C НАГРАЖДЕНИЕМ

Президент России Владимир Путин своим распоряжением объявил благодарность коллективу Государственного академического Малого театра России...

ПУТИН ОБЪЯВИЛ БЛАГОДАРНОСТЬ КОЛЛЕКТИВУ МАЛОГО ТЕАТРА

Президент России Владимир Путин своим распоряжением объявил благодарность коллективу Государственного академического Малого театра России.

Как сообщает в понедельник пресс-служба главы государства, Путин “за большой вклад в развитие отечественного театрального искусства и многолетнюю плодотворную деятельность” наградил ряд сотрудников театра орденами и присвоил новые звания.

Президент, в частности, наградил орденом “За заслуги перед Отечеством” четвертой степени артистов Валерия Бабятинского, Василия Бочкарева и Эдуарда Марцевича, также Орденом Почета — Елизавету Солодову.

Кроме того, Орденом Дружбы награждены актеры Вячеслав Езепов, Сергей Еремеев, Александр Ермаков, Виталий Коняев, Людмила Полякова, Александр Потапов и Анатолий Торопов.

Путин также присвоил почетные звания “Народный артист РФ” режиссеру-постановщику Владимиру Бейлису и артистке Алене Охлупиной, а также “Заслуженный артист РФ” — артистам Олегу Мартьянову и Ирине Тельпуговой.

Звание “Заслуженный работник культуры РФ” было присвоено художнику-модельеру, начальнику женской пошивочной мастерской Елене Евстратовой и старшему научному сотруднику музея Елене Микельсон, передает пресс-служба.

РИА Новости, 04/09/2006 14:23

ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!

15 июля – день рождения народного артиста России Валерия Константиновича Бабятинского. Поздравляя актера, мы желаем ему хорошего творческого самочувствия, здоровья и удачи!

«МАРИЯ СТЮАРТ»

Малый театр (филиал)

Ф.Шиллер. Режиссер В.Иванов. В ролях: Л.Титова, О.Молочная, Н.Корниенко, В.Петров, Ю.Каюров, В.Бабятинский.

«МАРИЯ СТЮАРТ»

Малый театр (филиал)

Ф.Шиллер. Режиссер В.Иванов. В ролях: Л.Титова, О.Молочная, Н.Корниенко, В.Петров, Ю.Каюров, В.Бабятинский.

Мировая литература во все века интересовалась жизнью коронованных особ. Но есть два жанра, питающие особое пристрастие к королям и королевам, — это трагедия и детская сказка. Немецкий поэт и драматург Фридрих Шиллер, сочиняя свою «Марию Стюарт», без всякого сомнения, имел в виду трагедию, но постановка Малого театра, пожалуй, больше смахивает на сказку. Во всяком случае подход режиссера Виталия Иванова к классической пьесе оказался таким по-детски невинным, что даже может на некоторое время вызвать умиление пополам с оторопью. О том, что со времен Шиллера в истории мирового театра минуло два с лишним столетия и поменялось множество эпох, в Малом предпочли позабыть. Детская безмятежность создателей спектакля дошла до таких степеней, что в спектакле не только время остановлено, но и всякое подобие мысли выветрилось. Двумя сестрами-королевами (Елизавета — Людмила Титова, Мария — Ольга Молочная) здесь заинтересовались не из-за их трагических страстей и душевных метаний, а из-за царственности и величавого вида; кажется, что перед нами не спектакль, а ожившая портретная галерея. Благородные повадки, музейные интонации, картинные жесты, менуэтная походка, статичность мизансцен — все, как полагается. Когда декорация Валерия Левенталя, крутанувшись вокруг своей оси, переносит нас во дворец Елизаветы, то в первый момент мерещится, что перед тобой музейная витрина, где выставлены придворные наряды соответствующей эпохи. И только при звуках первой реплики наконец соображаешь, что застывшие вокруг своей королевы люди, разряженные в пух и прах, на самом-то деле живые. Концовка у этой истории тоже наивная и сказочная: как только Елизавета поставит свою подпись на указе о казни Марии, над сценой прогремит гром и сверкнет молния. Тут и сказке конец.


9 Марта 2006
Time Out Москва. Репертуар театров

«Листая старые подшивки»

ЧЬИ ЭТО НОГИ?

Валерий БАБЯТИНСКИЙ отвечает на вопрос журнала «Театральная жизнь», «какое событие в своей творческой жизни на сцене Малого театра вы считаете главным и значительным?»…

«Листая старые подшивки»

ЧЬИ ЭТО НОГИ?

Валерий БАБЯТИНСКИЙ отвечает на вопрос журнала «Театральная жизнь», «какое событие в своей творческой жизни на сцене Малого театра вы считаете главным и значительным?»…

Есть древняя притча о том, как обладатель великого богатства и славы Крез возомнил себя самым счастливым человеком на земле, на что ему афинский архонт Солон заметил: «Не могу этого подтвердить, пока ты жив. Вот умрешь - скажу: был ты счастлив или нет». Крез, став к концу жизни нищим и поверженным, вспомнил эти слова.

Жаль, конечно, что после смерти не смогу сам сказать о самом важном и счастливом в моей актерской жизни. Может, это сделает кто-то другой. А пока хочется вспомнить о нескольких из сотни, может быть, достойных воспоминания эпизодах.

Малый театр при наличии стольких обласканных известностью и судьбой лидеров в труппе делится, в свое время, на группы: группа Е. Е Симонова, группа Б. А. Бабочкина, М. И. Царева, Б. И. Равенских, И. В. Ильинского и т. д. Жили они между собой нельзя сказать, чтобы очень дружно (иное дело, когда речь шла об интересах театра в целом, - тут они объединялись).

Я, придя в театр после окончания Щукинского училища по приглашению Е. Симонова, считался, естественно, актером его группы, хотя принадлежности к ней никак не ощущал и не проявлял.

В первое же мое театральное лето М. И. Царев, отправлявшийся в гастрольную поездку по Сибири (эта поездка - особая страница моей жизни), пригласил в число прочих и меня с Никитой Подгорным играть попеременно Чацкого и Петрушу в отрывках «Горя от ума». Плыли мы по Енисею, играли, снова плыли, наконец, Михаил Иванович предложил и мне сыграть Чацкого. Все бы ничего, играл с чувством, но в последнем монологе забыл текст, подсказок партнеров, в том числе Царева - Фамусова, не воспринимал и кое-как, все скомкав, потребовал карету и убежал. После концерта вбежала за кулисы какая-то восторженная зрительница, при всех осыпала меня похвалами и заключила: «Вот она - школа Малого театра!» И я - только-только из любимой гимназии имени Щукина и только что провалившийся на сцене - тут же при Михаиле Ивановиче гордо заявил: «Не Малого, а Вахтанговского!» Как посмотрел на меня Царев! Не забуду этого по гроб жизни. А чуть ли не накануне он подозвал меня, поцеловал в лоб и сказал: «Никому не говорил - тебе скажу: ты - для Малого театра».

Неосознанно-глупая, мальчишеская выходка стоила мне завязавшейся было дружбы с прекрасным артистом. В течение двадцати лет Царев если и смотрел в мою сторону, то с явной прохладцей. И группы Симонова уже давно в театре не было, а вот поди ж ты. Только перед самой смертью Михаил Иванович примирился со мной, потеплел.
Но Чацкого на основной сцене Малого я все же сыграл, и совсем молодым. С чувством лупил текст, не очень-то понимая, что к чему. И как-то ко мне подошел Николай Александрович Анненков.

- Ты вот читаешь монолог «Мильон терзаний».
- Да.
- А ты знаешь, сколько там терзаний?
- Да. Миллион.
- Так вот, запомни и пойми: не одно терзание, не десять, не сто, не тысяча, не десять и даже не сто тысяч терзаний, а миллион. И вот так надо проработать каждое слово.

Я считаю, что это был величайший урок по лапидарности и глубине понимания актерского мастерства, которым я пользуюсь до сих пор, когда пытаюсь помочь молодым актерам.
И еще один урок - уже И. В. Ильинского. Я репетировал в «Лесе» Буланова. Игорь Владимирович как-то отвел меня в сторону и спросил: «Ты на чьих ногах ходишь?» - «Как это - «на чьих»? На своих». - «А надо на булановских». И показал, как ходит Буланов. Все. Роль, можно сказать, была готова.

И таких вот, казалось бы, малых, неглавных событий, составляющих в основном жизнь в театре, у меня уже было не три, не пять, не десять и не сто, а разве что - не миллион.


«Театральная жизнь», 1998, №7

«НЕ ПРОСТЕЦКИЙ И НЕ ПРОСТОВАТЫЙ, А ИМЕННО ПРОСТОЙ»

ГАЗЕТА обратилась к ведущим актерам Малого театра Валерию Бабятинскому и Юрию Каюрову с просьбой поделиться своими воспоминаниями о Евгении Валериановиче Самойлове...

«НЕ ПРОСТЕЦКИЙ И НЕ ПРОСТОВАТЫЙ, А ИМЕННО ПРОСТОЙ»

Скорбное известие о смерти Евгения Самойлова пришло в пятницу. Ему было 93 года. Блистательный русский актер, сыгравший Чацкого у Мейерхольда, Гамлета у Охлопкова, снискавший зрительскую любовь своими прекрасными киноролями, в том числе в фильме Довженко «Щорс», он последние 40 лет своей жизни состоял в труппе Малого театра. ГАЗЕТА обратилась к ведущим актерам Малого театра Валерию Бабятинскому и Юрию Каюрову с просьбой поделиться своими воспоминаниями о Евгении Валериановиче Самойлове.

Валерий Бабятинский, народный артист России:

Я любил Самойлова как актера с детских лет, зная его по киноролям. А познакомился только тогда, когда он уже пришел к нам в театр. Вместе с ним в начале 70-х мы участвовали в спектакле «Криминальное танго»: я играл главную роль, молодого мальчишку, а он — моего отца, советского журналиста. Эта эстонская пьеса была запрещена в СССР, и мы добились постановки через тогдашнего министра внутренних дел Щелокова. От его ухода сегодня очень грустно по нескольким причинам. Во-первых, грустно, что ушел из жизни еще один представитель того поколения актеров, которые действительно составляли цвет и гордость советской и российской культуры. А еще грустно потому, что Самойлов был человеком глубоко порядочным. Более 30 лет мы вместе были в театре, и на протяжении этого времени я ни разу не мог заподозрить, что Самойлов участвует в театральных интригах или в каких-то других неблаговидных вещах. Ни в каких коалициях он не участвовал и всегда держался особняком. Он, если можно так выразиться, олицетворял человеческую совесть в театре. Кроме того, он был очень простым и доступным. Не простецкий и не простоватый, а именно простой. До последних дней он оставался человеком очень опрятным — и в физическом смысле, и в духовном. На него всегда было приятно смотреть, он всегда был подтянут и свеж. И никогда в его глазах не светилась алчность — ни к ролям, ни к деньгам, ни к наградам. Помню, в начале 90-х, когда в театре было очень тяжело с зарплатами, нас посетил тогдашний премьер Черномырдин. Евгений Валерианович был приглашен в ложу, и они вместе с Соломиным сидели и беседовали с премьер-министром. Черномырдин был не очень сведущ в наших проблемах, и когда зашел разговор о театре, Соломин, указывая на Самойлова, спросил: «А вы знаете, сколько получает народный артист СССР и лауреат Государственной премии?» Когда он назвал сумму, то Черномырдин, как рассказывают, сделался совершенно красным. Не скажу, правда, что после этого случая что-то сильно исправилось по части зарплат. Но Евгений Валерианович очень достойно принимал такое положение вещей и никуда не бегал с просьбами о прибавках или о президентской пенсии. Он был очень горд и никогда не ходил с протянутой рукой. Без него в театре станет еще тоскливее.

Юрий Каюров, народный артист России:

Мы с ним поступили в труппу Малого театра почти одновременно, это было в 1967 году. Тогда это была великая труппа, но он занимал свою особую нишу даже в таком коллективе. Он пришел из Театра Маяковского, где я его в свое время видел в роли Гамлета в спектакле Охлопкова. В последние годы я был его дублером в роли князя Тугоуховского в «Горе от ума» и в роли Карпа в спектакле Соломина «Лес». Евгений Валерианович — это чудо-человек. Кто не знал Самойлова? Вся страна любила его за талант, за его знаменитую белозубую улыбку, за бескорыстность. «Щорс», «В шесть часов вечера после войны» — эти фильмы пользовались громадной популярностью во многом благодаря Самойлову. Но он был не просто прекрасным актером, но и человеком чудесным — спокойным, тихим, интеллигентным. Такие люди рождаются очень редко на нашей планете, и когда мы их видим, то благодарим судьбу за то, что подарила нам встречу с крупной человеческой личностью.

ГАЗЕТА, 20.02.2006

БЕЗ НИКОМУ НЕ НУЖНЫХ АЛЛЮЗИЙ

В Малом поставили трагедию Шиллера «Мария Стюарт»

БЕЗ НИКОМУ НЕ НУЖНЫХ АЛЛЮЗИЙ

В Малом поставили трагедию Шиллера «Мария Стюарт»

В филиале Малого театра на Большой Ордынке сыграли премьеру трагедии Шиллера «Мария Стюарт». Написанная в 1801-м, эта романтическая трагедия повествует о событиях еще более древних, относящихся к концу 1586-го - началу 1587 года, происходящих к тому же в Англии, тогда тем более далекой. Однако же на слух история, которая со сцены Малого звучит в переложении Пастернака, кажется даже очень знакомой.

Опасаясь подвоха и внезапной народной любви к опальной высокопоставленной персоне, глава тогдашней исполнительной (впрочем, одновременно и законодательной) власти упрятывает эту высокопоставленную персону в гуиновское учреждение (в Англии тех лет никакого ГУИНа не было, но, чтобы было понятней, пользуемся словами, близкими нашему времени и менталитету). Узник умен, пишет из заключения письма, ищет диалога с правящей верхушкой. Но, когда свидание на высшем уровне наконец происходит, вместо покаянных слов он адресует власти упреки в узурпаторстве, в попытке окончательно расправиться с инакомыслием, во лжи, которая в современном обществе стала «руководящей и направляющей силой».

Рифмы Пастернака как будто нарочно написаны «про сегодня». Одно к одному, ничто не ново под луной, и даже удивительно, что Малый, никогда в публицистических склонностях не замеченный, взялся за такую злободневную в нынешней России пьесу.
Впрочем, достаточно открыть глаза и взглянуть на сцену, чтобы понять: постановщик спектакля Виталий Иванов ни о чем, что могло прийти в голову политически ангажированному читателю, не думал. А может, и не знал, что «Стюарт» в России может прозвучать злободневно.

С какой стати? Там ведь речь - о королевах, одной - шотландской, Марии Стюарт (Ольга Молочная), другой - английской, Елизавете (Людмила Титова). Все остальные - в основном английские графы да лорды. А о чем думал постановщик, из спектакля не следует. Чужая душа, известное дело, потемки.

Все герои - в костюмах, золотом и серебром расшитых (художник-постановщик - Валерий Левенталь). Двигаются неспешно. Изображая те или иные эмоции, принимают позу, позволяющую показать публике наилучшим образом, как страх или ревность обезображивают лицо.

В старину подобные представления именовались историческими, костюмными. Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой...

Зачем было браться? Чтобы проветрить запылившихся актеров? Разумеется, речь не о людях, а о манере игры, чрезвычайно замусоренной неосмысленными ужимками и прыжками. И даже зрелый возраст и опыт не мешают, например, Валерию Бабятинскому в роли барона Берли строить куры и городить невесть что совершенно поперек слов и трагического сюжета. А может, все великолепие задумывалось затем, чтобы в пику другим показать академические возможности, пошив дорогие костюмы и выстроив на сцене замок почти что в натуральную величину? Можно, конечно, закрыть глаза на все это и слушать чтение стихов Шиллера в исполнении Людмилы Титовой. Елизавета в ее исполнении стала главной героиней. Ее игра и игра Ольги Молочной-Стюарт, как говорится, стоят свеч, но, конечно, не всех, что успевают нагореть за три часа широкомасштабного театрального зрелища. Да и тут можно говорить лишь об удачном актерском чтении, так как трагедию в одиночку (да даже и дуэтом) в описанном окружении сыграть нельзя.

Григорий Заславский
«Независимая газета», 16.02.2006

НЕСЧАСТЕН ТОТ, КТО БОРЕТСЯ ЗА ВЛАСТЬ

Как всякое великое произведение, «Марию Стюарт» можно трактовать по-разному. Можно играть ее как психологическую драму. Можно увидеть в ней страшную историю о том, как приносятся человеческие жертвы беспощадному молоху государства...

НЕСЧАСТЕН ТОТ, КТО БОРЕТСЯ ЗА ВЛАСТЬ

В Малом театре состоялась премьера трагедии Шиллера «Мария Стюарт».

Писатели, поэты, драматурги много раз обращались к образу несчастной шотландской королевы Марии Стюарт, сложившей голову на плахе, и к образу казнившей ее королевы английской Елизаветы.

Пожалуй, самый глубокий след в мировой культуре оставила пьеса, написанная Фридрихом Шиллером, который весьма вольно обращался с историческим материалом, но создал драму о столкновении двух сильных женских характеров.

Малый театр обращался к «Марии Стюарт» несколько раз, но самой известной стала постановка, где главную роль исполнила великая Мария Ермолова. Хрестоматийная фотография: черное платье, четки, горделиво поднятая голова, скорбный взгляд. Но продолжая перебирать старые фотографии, видишь и Марию — Пашенную, и Елизавету — Яблочкину, и Лейстера — Садовского.

Можно представить, какой груз ответственности лежит на современных исполнителях! Быть может, чтобы уменьшить это бремя, нынешнюю «Марию Стюарт» играют на сцене филиала — потому что на той легендарной сцене, по которой ходила Ермолова, было бы и вовсе страшно.

Впрочем, режиссер-постановщик Виталий Иванов, кажется, и не стремился отходить от канонов, существовавших ранее. Мизансцены статичны, речи высокопарны. Что ж, романтизм он и есть романтизм, а Шиллер — замечательный автор, которого в былые времена и вовсе без режиссера играли.

Огорчает только, что замечательный художник-сценограф Валерий Левенталь создал декорации и костюмы удивительно красивые сами по себе, но никак не работающие на концепцию спектакля. Просто красота ради красоты — а ведь хочется, чтобы костюм помогал актеру создавать своего героя...

Что касается актеров Малого театра, то они как всегда на высоте. Конечно, в первую очередь хочется отметить старшее поколение. Виктор Борцов (Паулет) не только необычайно органичен и достоверен, но и играет то, что, кажется, пропускали многие исполнители этой роли: искреннюю любовь к племяннику, Мортимеру. Кажется, в этом юноше он видит себя, свою молодость, и потому ему невыносима мысль о том, что племянник может замарать совесть. Как всегда необычайно точно и тонко доносит до зрителя каждое слово, каждую интонацию Юрий Каюров (Шрусбери). Только возникает вопрос: не слишком ли благостным получился у него государственный деятель? А вот глядя на работу Валерия Бабятинского (Берли), испытываешь некоторое чувство сожаления: этот прекрасный артист способен на большее.

Но, конечно же, история, рассказанная в пьесе, — это прежде всего история двух женщин. Малый театр пошел на большой риск, поручив роль Марии недавней выпускнице Щепкинского училища Ольге Молочной. Впрочем, риск оказался оправданным. Ольга играет свойственные юности дерзость и максимализм, способность пожертвовать жизнью ради одной минуты... Парадокс: Мария — пленница, узница и вместе с тем она самый свободный человек в пьесе. Может быть, молодой актрисе режиссер поверил все же не до конца, потому что роль Марии очень сильно помарали: выбросили важнейший разговор с кормилицей и даже предсмертную исповедь. Вместе с тем остается впечатление, что Ольга достойно справилась бы и с этими сложнейшими сценами.

Таким образом, сокращенную пьесу очень хочется назвать не «Мария Стюарт», а «Елизавета Тюдор». Тем более что игра Людмилы Титовой в роли английской королевы властно приковывает к себе внимание. Она иногда кажется резковатой и современной, но, может быть, это и не является недостатком.

Удивительно другое: Елизавету часто представляют человеком, у которого всеми чувствами правит холодный расчет. Титова позволяет нам увидеть в Елизавете такую же слабую, страстную, грешную женщину, как и Мария. Просто ей «несчастье было строгой школой», и она поняла, что миру нельзя показывать своего истинного лица. Она постоянно носит маску — быть может, иногда снимает ее наедине с возлюбленным — он-то как раз и не в состоянии этого оценить.

При этом конфликт Марии и Елизаветы получается противостоянием не страсти и долга, а искренности и притворства. А сочувствие наше, как ни удивительно, распределяется между обеими королевами: бедняжка Елизавета, как ей трудно — всегда в маске, в духовном панцире, в доспехах. А Мария еще молодая и глупая, она не понимает, вон и пяти минут притворства не вынесла... Потому и проиграла. А Елизавета что ли победила? Да нет. Боролись за мужчину — а он не достался ни одной. Боролись за власть — а много ли в ней радости?.. То-то.

Как всякое великое произведение, «Марию Стюарт» можно трактовать по-разному. Можно играть ее, как психологическую драму. Можно увидеть в ней страшную историю о том, как приносятся человеческие жертвы беспощадному молоху государства. Она может натолкнуть на мысли о непобедимой силе человеческого духа, о том, что есть суд истории и собственной совести. Посмотрев премьеру в Малом театре, невольно вспоминаешь фразу писателя Милана Кундеры: «Это огромное счастье, что до сих пор войны затевали только мужчины. Если бы их вели женщины, в своей жестокости они были бы до того последовательны, что нынче на земном шаре не осталось бы ни одного человека».

ТАТЬЯНА СЕМАШКО
«Парламентская газета», 10.02.2006

«Листая старые подшивки»

ТУЗЕНБАХ ТИХО ЗАТВОРИЛ КАЛИТКУ

В Малом театре завершили чеховский цикл

«Листая старые подшивки»

ТУЗЕНБАХ ТИХО ЗАТВОРИЛ КАЛИТКУ

В Малом театре завершили чеховский цикл

Те, кто хотел бы найти в новом спектакле Малого театра «Три сестры» Чехова мхатовского, будут разочарованы. В Малом — свой Чехов. Ярче, простодушнее, разнообразнее. Без особой заботы о соблюдении чеховского тона (приглушенного), стиля (благородно-изысканного), ритма (медленного). Без той цельности, которая была чудом и тайной в старом МХАТе.

Но и без анемии чувств, бесплотности, бесчувственности, к которым мы в нынешних воплощениях «печального гения» почти привыкли. Смешно было бы в берегущем традиции, верном своему прошлому Малом ожидать и режиссерского радикализма, безответственно-разрушительного или холодно-умствующего, что ныне стало типичным в отношении чеховской драматургии у большинства постановщиков. Репертуарная переизбыточность Чехова, разросшегося усилиями могучего отряда чеховедов, в особенности чеховедок, самого почитаемого из русских классиков, в современном репертуаре очевидна. Так же как очевиден м дефицит новых, органических, а не противостоящих ему режиссерских идей, исполнителей высокого класса, чеховских по духу.

В «Трех сестрах» (которых начал ставить Юрий Соломин, но заболел; едва оправившись после операции на сердце, вернулся к работе, репетируя по два раза в день) говорят нормальными человеческими голосами. Не сорванными, не надсадными, не сожженными алкоголем и не прокуренными, а, как полагается в Малом театре, звучными и музыкальными.

Столь раздражающая новую критику реальная, натуральная декорация художника Александра Глазунова — дом в два этажа неспешно поворачивается на круге сцены, открывая укромные уголки, лестницы, комнаты, заставленные старомодной мебелью. Все связано, соединено друг с другом. Все говорит о естественности и красоте давнего человеческого обихода.

И надуваются полосы белых легких занавесей. И по диагонали просторной столовой виден накрытый к завтраку стол. И горшочек с пармскими фиалками на крахмальной скатерти. Лиловый цвет фиалок, знак одиночества, вечного девичества, наденет в финале совсем еще молодая, хрупкая, высокая, старшая из сестер (а не состарившаяся) Ольга — Алена Охлупина.

«Великолепную скуку» Чехова, человеческое томление, оборванные полумечты великолепно играли в старом Художественном театре. В Малом играют жизнь, не скрывая, как больно и жестоко она бьет.

Трагедии и драмы повторяются, желания не осуществляются, но надежда не умирает. Каждый акт в большом, длинном спектакле кончается не крушением, а возрождением надежды. Даже Ирина — Варвара Андреева, только что потерявшая жениха, прекрасного и чистого человека, наутро поедет на кирпичный завод учительницей в школу не только оплакивать свою потерю, но и смутно, тайно надеясь на перемены, быть может, и к лучшему.

Спектакль волнует, увлекает. Юрий Соломин нынешними «Тремя сестрами» завершает чеховский цикл на старейшей русской сцене. (После им же поставленной «Чайки»; «Дяди Вани» известного кинорежиссера Сергея Соловьева; «Иванова» в оригинальном решении Виталия Соломина).

Режиссер ищет не мистические и символические мотивы человеческих драм и несвершений, не ужас русской рефлексии в бездействии персонажей, а самые простые, житейские, жизненные объяснения. В Москву никак не могут уехать, потому что живут от нее далеко. Еще потому не едут, что с нагретого, обжитого места подняться трудно. И здесь могила отца-генерала. И жалко оставлять Машу — Ольгу Пашкову (нервную, резкую, постоянно готовую к слезам) с нелюбимым, хоть и уважаемым мужем. Еще жальче бросать Андрея на съедение «шершавому животному» — Наташе. И денег на переезд мало. Теперь особенно, когда проигрался Андрей — Александр Клюквин.

И подполковник Вершинин, приехавший из той самой Москвы, куда стремятся сестры, влюблен не только в Машу, но и в прозоровское жилище, куда не устает приходить, зная, что найдет там тепло, музыку, красоту, умную и изящную беседу.

О трех сестрах Прозоровых в спектакле Малого театра можно сказать, что они молоды, стройны, с тончайшими талиями и красивы. Чувствуется высокая серьезность отношения актрис к работе.

Кажется, режиссер намеренно снял их «исключительность». Перед нами не уникумы женственности и духовной культуры, а три милые девушки из хорошей семьи; три сироты, жмущиеся друг к другу. Такое решение возможно. Но если бы больше любви, душевной силы и страсти, человеческой породы и меньше слез, носовых платков у глаз! (Недаром Немирович-Данченко считал, что роли сестер лучше поручать опытным исполнительницам.)

Из женщин-актрис нельзя не восхититься старейшиной Малого Галиной Деминой — нянькой Анфисой. Все та же, что и всегда, кружевная игра интонаций. Но груба для чеховской пьесы, загримирована, накрашена сверх меры Наташа — Инна Иванова.

За единственным исключением, Деминой, мужчины в новых «Трех сестрах» играют сильнее женщин. И нежный, даже когда пьян, Эдуард Марцевич — Чебутыкин. Озорующий, бузящий, еще не старый, в чертах которого видна былая мужская красота, а в отношениях к сестрам, в трепетности и бережности любования Ириной эхом отзывается любовь к их давно умершей матери.

Кулыгина всегда и все актеры играли хорошо. Валерий Бабятинский играет очень хорошо и по-своему. Комические черты инспектора гимназии убраны. Человек своего времени, провинциальный интеллигент, книжник возникает на сцене. Бабятинский играет несчастливого в любви и беспредельно любящего человека. Очень доброго. В Прозоровском доме он принят не по причине родства, а потому, что душевно одноприроден сестрам — воспитанностью, мягкостью, неумением мстить, ожесточаться и помнить зло.

Думается, что от спектакля к спектаклю будет лучше играть Андрея талантливый Александр Клюквин. Сейчас он чуть жмет и для Чехова громок, напорист. Но отчаяние и смертная усталость в молодом, красивом, еще крепком человеке — подлинны.

Рискуя, Соломин отдал Тузенбаха очень молодому Подгородинскому, и выбор оправдал себя. Тузенбах смотрится почти сверстником юной Ирины. Юным, грустно-веселым, совсем не говорливым, трогательно любящим и полным тихого достоинства играет Тузенбаха Глеб Подгородинский.

Его любовь первая в жизни. Предчувствуя, что погибнет на дуэли, зная, что люди скоро его забудут, он уходит со сцены просто. Без эффектного вскрика: «Ирина!..» Без многозначительной фразы о том, что утром он не успел выпить кофе. Текст сокращен. Но долго будут виноватая, неловкая улыбка и молчание, и то, как пятится, медленно отступает барон, не в силах оторваться от лица любимой, и как тихо затворяет за собой калитку.

Актеры щепкинской школы, наиболее из всех других сохранившейся, прочной и верной своему направлению, идее «живого человека» на сцене, умеют играть великую простоту жизни и то, что счастье или несчастье не в Перми или в Москве, а в самом человеке, в его судьбе, в «случае», который подарит или не подарит жизнь.

Когда полк уходит, когда из жизни уходит Тузенбах, мы думаем о них, но и о себе, о нынешних мучениках человеческого кочевья и бездомья, о непрочности земного бытия. И о том, как бесповоротно и страшно сегодня и теперь звучит слово «никогда».

Вера Максимова
«Родная газета», 27.02.2004

«Листая старые подшивки»

ПРОШЛО СТО ЛЕТ....

О судьбе произведений А. П. Чехова на сцене Малого театра можно было бы, наверное, написать целую монографию. На старейшей российской сцене с успехом идут «главные» пьесы — «Вишневый сад», «Чайка», «Дядя Ваня», до недавнего времени был в афише и «Иванов», ставший последней режиссерской и актерской работой Виталия Соломина, а теперь появились и «Три сестры».

«Листая старые подшивки»

ПРОШЛО СТО ЛЕТ....

О судьбе произведений А. П. Чехова на сцене Малого театра можно было бы, наверное, написать целую монографию. На старейшей российской сцене с успехом идут «главные» пьесы — «Вишневый сад», «Чайка», «Дядя Ваня», до недавнего времени был в афише и «Иванов», ставший последней режиссерской и актерской работой Виталия Соломина, а теперь появились и «Три сестры».

Казалось бы, традиции Малого театра и драматургия Чехова — два совершенно различных взгляда, две совершенно разные точки зрения на мир вокруг и внутри личности, но случилось так, что в разные эпохи своего существования театр ощущал невымышленную потребность именно в этом авторе, с помощью которого он говорил о том, что болит, что не дает покоя и гармонии. И происходили замечательные, хотя и совершенно неожиданные совпадения «группы крови», позволяющие разглядеть что-то доселе неизвестное и в чеховской драматургии, и в судьбе Малого театра, и в нашем, зрительском ощущении мира и себя самих...

Спектакль «Три сестры», поставленный Юрием Соломиным (художник А. Глазунов, музыка Г. Гоберника), можно без преувеличения назвать одним из таких волшебных совпадений, когда иными, словно промытыми глазами видишь давно знакомых артистов, душой ощущаешь пропущенные прежде оттенки едва ли не наизусть знакомого текста, выстраиваешь для себя иную систему понятий.

Начиная спектакль «Три сестры» с эпиграфа из записных книжек писателя, звучащего голосом режиссера на фоне изумительных по красоте декораций огромного сада и вращающихся комнат уютного большого дома, Юрий Соломин создает атмосферу поистине чеховскую: «Там хорошо, где нас нет... В прошлом нас нет, — звучит спокойный, негромкий голос, и медленно проплывают перед нашими глазами гостиная с выходом в сад, спальни, лесенка на второй этаж, широкая прихожая — и везде цветы, фотографии в рамочках, следы тщательно поддерживаемого уюта, любовно украшенного Дома, того необходимого пространства, в котором только и может дышать и трудиться та хрупкая субстанция, что зовется Душой...

Мне кажется, что это — самый нежный из всех чеховских спектаклей Малого театра: он пронизан такой чистой любовью, таким горьким состраданием к людям, которые (если воспользоваться словами Сорина из «Чайки») хотели, очень хотели чего-то от жизни, но не получили от нее ничего, кроме долгого ожидания. Как сестры Маша, Ольга и Ирина, которые так рвались в Москву, надеясь только там, на своей родине, обрести счастье. Как их брат Андрей Прозоров, мечтавший стать профессором Московского университета, а ставший членом Думской управы. Как учитель Кулыгин, убеждающий себя в том, что жена Маша любит его и он доволен, всем доволен. Как барон Тузенбах, грезивший о счастье труда на кирпичном заводе...

Ничего не сбылось, ничего и ни у кого! Даже у Наташи, захватившей, кажется, весь дом, не сложилось, не произошло нечто самое главное. Даже няне, счастливой тем, что обрела казенную комнату с казенной кроватью, не дано дожить возле трех девочек, которых воспитала и вырастила... Их жизни, их судьбы истаяли и исчезли, словно те, о ком стенает в своем монологе из пьесы Константина Треплева Мировая Душа, вместившая всех, от Наполеона до последней букашки. И Юрий Соломин каждого, абсолютно каждого из персонажей этой пьесы одаривает каплей своей любви и своего сочувствия.

Потому что именно это кажется режиссеру главным сегодня, в начале XXI столетия, во многом так разительно отличающегося от предшествующего, но с удивительной последовательностью рифмующегося с началом XX века. Да, мы есть в прошлом, хотя нас в нем давно уже нет — это отнюдь не парадокс, это определенное и очень точное восприятие времени и человека, пропускающего время через свою судьбу.

Спектакль начинается с именин Ирины, светлого майского дня, омраченного год назад, когда умер отец, и уже навсегда, потому что хотя и завершился официальный траур, надела Ирина белое платье, но теперь уже навеки свяжутся для всех присутствующих эти два события в единый трагический узел: день ангела младшей дочери стал днем смерти отца. И не просто свяжутся: завязка всех событий пьесы окажется предопределенной именно этим узлом, потому что с этого дня и начнется гибель дома, семьи.

Потому и кружится между актами этот дом под пленительные звуки вальса, и проплывают, проплывают мимо очертания комнат, няня (Г. Демина), присевшая в уголок с вязанием, скользящий по схваченным льдом лужам Ферапонт (А. Кудинович) с управскими бумагами, пробегающая по хозяйственным делам Ольга (А. Охлупина)... Все проходит, исчезает, время тает... Прошлое, в котором нас нет, но в котором все знакомо до физической боли, потому что это и наше прошлое...

Юрий Соломин находит очень точные, пунктирные отметки, которые расшифровываются многозначно и интересно. Вот началось праздничное застолье: встала Маша (О. Пашкова) с рюмкой и молча призвала всех последовать ей — первый тост в память отца. Все поняли, кроме Наташи (И. Иванова), и Чебутыкин (Э. Марцевич) тихо шепнул ей что-то на ухо. Несколько секунд длится эта сцена, но как важна, как символична она! Год траура кончился, ожили надежды, мечты о счастье, но вот оно, это начало, — память о смерти никогда не покинет сестер, где бы они ни были. И едва ли не единственная, Маша понимает это трезво и жестоко.

А вот Кулыгин (В. Бабятинский) ищет Машу во время пожара и хочет войти в комнату Ирины (В. Андреева), но слышит за дверью крик Наташи и — медлит у порога, не решаясь постучать. Один этот маленький штрих дает понять, что Маша вышла замуж за него не только потому, что он казался ей самым умным, но потому что воспитание этого человека, его деликатность, чуткость свидетельствовали о том, что они из одного мира, что он не чужой. Ведь и в момент высшего эмоционального напряжения, когда останется позади прощание с Вершининым (А. Ермаков), когда будет убит на дуэли Тузенбах, когда ничего, совсем ничего уже не останется, а надо будет жить дальше, — именно Кулыгин окажется рядом с сестрами; пойдет дождь, и он тихо приблизится к обожаемой Маше с раскрытым зонтиком...

Или эпизод, когда Наташа, говоря о том, как это правильно — создать комитет, смотрится в зеркало, мимоходом заглядывая в шкаф Ольги. А чуть позже, отправляя Андрея (А. Клюквин) на трудный разговор с сестрами, выглядывает из его кабинета со свечой — как раз в тот момент, когда он замешкался у двери в комнату. И он, привыкший к безмолвному подчинению, решительно стучит в дверь...

А вот еще несколько «необходимых уточнений»: объясняя сестрам свое чувство вины за то, что он заложил дом без их разрешения, Андрей внезапно опускается на колени, и трудно не увидеть ужас в глазах Ольги и Ирины — это знак той самой новой жизни их брата, их гордости, с которой они не могут и не хотят смириться! А потом, когда они останутся одни и Ирина скажет Ольге, что она примет предложение барона, скрытая от младшей сестры ширмой, Ольга прижмет ко рту платок, чтобы не закричать в голос, и зальется слезами — в эту самую минуту и будет принято ее решение уйти из дома, поселившись в квартире при гимназии, потому что чувство дома рухнуло: Ирина решилась на замужество, значит, впереди только одиночество. Ольга осознает это страшно, горько. Навсегда...

Может быть, именно потому, что спектакль «Три сестры» выстроен Юрием Соломиным так нежно, чисто, с такой твердой опорой на «мелочи жизни», в конечном счете ход этой жизни определяющие, многие актерские работы восхищают филигранной отделкой. Это относится, в первую очередь, к И. Ивановой, выросшей за последние два сезона в сильную, очень яркую актрису. Ее Наташа по-своему очаровательна: непосредственна, открыта, даже лесть ее настолько прямодушна, что впору растеряться, а грубость так естественна, что воспринимается как продолжение достоинств. Совершенно по-новому трактует своего Кулыгина В. Бабятинский — он умен, деликатен, отлично воспитан, умеет не замечать того, что замечать не следует, но главное, В. Бабятинский существует в том собственном ритме, который словно от природы присущ его персонажу: ни под кого не подделываясь, Кулыгин и под свои нормы никого не выравнивает. Он живет собственной жизнью, и в те минуты, когда этому герою становится горько и больно, чувство собственного достоинства проявляется как-то по-особому резко и жестко. Изумительная, поистине ювелирная отделка роли отличает Э. Марцевича. Его доктор Чебутыкин очень непривычен, он привлекает к себе напряженное внимание с первой же минуты появления на сцене и до самого конца, до горького признания в том, что «одним бароном больше — одним бароном меньше», а жизнь все равно будет глумиться над твоими идеалами, над твоими надеждами. Да, этот человек, несомненно, любил мать трех сестер и Андрея, и она любила его — след той тайны тревожит душу доктора и поныне и заставляет наши души сжиматься от любви и сочувствия к нему, такому нелепому, бездомному, неприкаянному.

Очень сильно, интересно играют А. Клюквин (Андрей), А. Кудинович (Ферапонт), в большинстве эпизодов очень точны Г. Подгородинский (Тузенбах), Ольга (А. Охлупина), Маша (О. Пашкова), Ирина (В. Андреева) сильнее становится лишь к финалу — первые два чеховских действия явно не даются актрисе, она неестественно восторженно начинает и потом долго не может преодолеть эту ноту, зачастую разрушая общую атмосферу.

К сожалению, самой большой неудачей спектакля можно назвать Вершинина ( А. Ермаков) и Соленого (В. Низовой) — создается ощущение, что эти интересные артисты, которые в других спектаклях живут органично, наполненно, в эстетическом пространстве «Трех сестер» чувствуют себя не в своей тарелке. За довольно вяло произносимым ими текстом нет судеб, нет живых, страдающих людей — и это вызывает досаду...

В финале спектакля Юрий Соломин использует, казалось бы, вечный, но вечно волнующий прием. Здесь он оказывается неожиданным и оттого, может быть, действует еще сильнее. Музыка военного вальса резко обрывается, и в полной тишине мы слышим такие знакомые слова: «Музыка играет так громко...», а затем вновь раздается «закадровый» голос режиссера, дочитывающего за сестер Прозоровых итог их несложившейся жизни...

И вновь забирает в плен прошлое. То самое прошлое, в котором нас нет, но есть все то, что сформировало нас, выковало наши вкусы, пристрастия, эстетические и этические критерии, идеалы. Нас нет в нем, но оно живо в нас, хотя ничего уже нельзя изменить, переписать набело...

Юрий Соломин чувствует это и помогает нам ощутить тонкий, грустный аромат прошлого.

Оно никуда от нас не уходит...

Наталья Казьмина
«Театральная жизнь», 28.06.2004

ДИАЛОГИ О КУЛЬТУРЕ

Предлагаем читателям сайта познакомиться с записью передачи «Диалоги о культуре», которая вышла на «Радио России» 19 февраля 2005 года и была посвящена спектаклю Малого театра «Чайка»...

ДИАЛОГИ О КУЛЬТУРЕ

Предлагаем читателям сайта познакомиться с записью передачи «Диалоги о культуре», которая вышла на «Радио России» 19 февраля 2005 года и была посвящена спектаклю Малого театра «Чайка». В обсуждении спектакля приняли участие актеры Ирина Муравьева, Вячеслав Езепов, Александр Коршунов, Валерий Бабятинский, Валентина Светлова, Ольга Молочная, режиссер-постановщик Владимир Драгунов и художник-постановщик Александр Глазунов. Программу подготовила и провела Людмила Борзяк.

«Диалоги о культуре», 14,4 Мб

«Листая старые подшивки»

СТРАСТИ ПО ДЕНЬГАМ

Малый театр верен себе. В его репертуаре стало на одну пьесу Островского больше. На сцене филиала состоялась премьера «Бешеных денег»...

«Листая старые подшивки»

СТРАСТИ ПО ДЕНЬГАМ

Малый театр верен себе. В его репертуаре стало на одну пьесу Островского больше. На сцене филиала состоялась премьера «Бешеных денег».

Беседы о деньгах нынче стали сродни разговорам о погоде и уже не вызывают брезгливости. Островский, приветствовавший приход деловых людей на место праздных умельцев деньги тратить, и сегодня оказался на гребне волны. Услышав о разорении отца, Лидочка Чебоксарова (Светлана Аманова), твердо усвоившая, что беззаботность лучшее украшение девушки, покупает новую мебель и расставляет сети на мужчин, которые могут за нее заплатить. Вокруг слухов о мильонном состоянии провинциала Саввы Василькова (Виктор Низовой) закручивается сюжет. Желание наложить свою беленькую ручку на несуществующие золотые прииски приводит Лидочку под венец. Когда же выясняется, что слухи о состоянии Василькова сильно преувеличены, к тому же любящий муж оказывается сторонником экономии, новобрачная немедленно возвращается к прежней жизни. Все ее попытки разжиться деньгами для самостоятельного существования на широкую ногу оканчиваются неудачами. Перестали «бешеные деньги» попадаться на пути кокетки-барышни, ее недалекой мамаши и вхожих в дом кавалеров-угодников. Им остается только заглядывается на домик в три оконца, где проворачивает свои дела «новый» человек Савва, который наживет-таки миллионы через несколько лет...

Не мудрствуя лукаво, режиссер Виталий Иванов поставил комедию без оттенков. Все происходящее смешно от первой до последней сцены. Только напоследок подстерегает невеселая усмешка Островского от лица светской баловницы Лидочки: «...богиня беззаботного счастья валится с пьедестала, и на ее место вступает грубый идол труда и промышленности, имя которому «бюджет».

Среди пухлых ангелочков, завитушек и кружев, которыми художник-постановщик Александр Глазунов щедро оформил сцену, Лидочка Чебоксарова выглядит фарфоровой каминной статуэткой. Картинное недомогание, заломанные ручки, кукольное кокетство. Пребывая в уверенности, что красота страшная сила, Лидочка обманывается на каждом шагу, лишний раз подтверждая не всем угодный тезис, что женщина игрушка в мужских руках. Кавалеры у Лидочки как на подбор. От скуки, развлечений ради и в надежде на бесплатные ласки ездят они к ней ежедневно. А как дело доходит до того, чтобы жениться или помочь материально, тут они откланиваются. Иван Петрович Телятев (Валерий Бабятинский) безвредный шут. Даже револьвер в его руках распускается цветком. Напряженные ситуации он разряжает при помощи гастрономических предложений. Егор Дмитрич Глумов (Кирилл Демин) хитер и изворотлив, не брезглив ничуть. Внешность у него неброская. Дельца свои подловатые он проворачивает исподтишка. Это он выдумывает сказку о золотых приисках. А после находит для себя щедрую кормушку в виде состояния одинокой старой богачки. Григорий Борисович Кучумов (Валерий Баринов) наиболее колоритный из всей троицы. «Папаша» врет, как дышит. И плату за свои обещания норовит получить вперед. Все они стоят друг друга и Лидочки... Не ждите от спектакля откровений. Просто позвольте себе приятно провести вечер в компании красивой женщины, склонной к кокетству, и лукавых, но любезных кавалеров, умеющих себя подать. Ловите момент, может быть, завтра кому-нибудь из них предстоит сесть в долговую яму...

Интересная деталь: музыку к спектаклю написал 16-летний Саша Иванов сын гитариста из театрального оркестра. Когда юному дарованию было всего двенадцать, он озвучил «Волков и овец». Об оригинальности и самобытности мелодий говорить не приходится, но к общему настроению спектакля они прибавляют игривости.

Юлия Немцова

«Новые Известия», 29.09.1998

«Листая старые подшивки»

ВАЛЕРИЙ БАБЯТИНСКИЙ: Я — БОЛЬШОЙ САМОЕД

Для того, чтобы заплакать в финале «Вишневого сада», я каждый раз набираю что-то новое, подхожу к этому состоянию...

«Листая старые подшивки»

ВАЛЕРИЙ БАБЯТИНСКИЙ: Я — БОЛЬШОЙ САМОЕД

Валерий БАБЯТИНСКИЙ запомнился многим после телеспектакля «Портрет Дориана Грея» по Оскару Уайльду, где душевное старение молодого красавца сыграно столь убедительно, что не было нужды смотреть на обезображенный портрет. И до и после были в биографии артиста теле- и кинороли, а также .множество чтецких выступлений. Но главным для него всегда остается театр — единственный в его жизни Малый, где Бабятинский играет сегодня интеллигента-мечтателя Гаева и профессора Серебрякова в чеховских «Вишневом саде» и «Дяде Ване», принципиального Правдина в «Недоросле» Д.Фонвизина и сказочного Советника в «Снежной королеве» Е.Шварца, великосветского графа Панина в «Хронике дворцового переворота» Г. Турчиной и водевильно-фарсового Телятева в «Бешеных деньгах» А.Островского. 15 июля артист отметил свое 60-летие.

- Валерий Константинович, в последнее время в актерской среде принято кочевать по сценам, антрепризам, телесериалам. Чем вызвано ваше постоянство, преданность Малому театру?

- Театр — это же не сценическая коробка, а прежде всего люди. И несмотря на порой несправедливо скептическое отношение к Малому театру, труппу здесь сохранили. При всех нареканиях, которые можно иногда услышать в адрес нашего руководства, даже от меня самого, это, на мой взгляд, очень большая заслуга Юрия Соломина. Кроме того, сохраняется уважительное отношение к классике, насколько это возможно в условиях рынка. Не хочу бросать в кого-то камень, но иногда бывает стыдно смотреть на хороших актеров, которые откровенно халтурят в наскоро сделанных постановках, а уж участвовать в этом совсем не хочется. Конечно, жизнь сегодня всех заставляет все чаще заглядывать в бумажник. Но наше поколение шло в театр как в святилище, разговоры о том, кому сколько заплатят считались просто неприличными. Я действительно всегда хранил верность Малому театру, правда, сейчас уже не очень уверен, правильно ли поступал. У меня было немало достаточно интересных и перспективных предложений в кино и на телевидении. Но я всегда «горел» на двух вещах: во-первых, ни один договор не подписывал. если в нем не было строки «в свободное от работы в театре время», а во-вторых, я был уверен, что меня должны как-то по-особенному принимать уже только потому, что я артист Малого. И вот я сорок лет в театре, вижу, как приходят актеры, не так уж много сделавшие, но популярные благодаря кино и телеработам, и отношение к ним другое. Вот тогда начинаешь думать: а что важнее в конечном итоге? Если отвечать честно, то не знаю — возможно, я ошибся. После фильмов «Путь к причалу» и особенно- «Двое в степи» режиссер Анатолий Эфрос мне сказал: «Валера, сейчас на тебя посыплются предложения, но ты выбирай» Вот я и довыбирался: остальные снимались, а я нет — такой был важный.

- Но у вас была и звездная роль на телевидении в «Портрете Дориана Грея» Насколько я знаю, вы хотели вернуться к Уайльду уже в театре?

- Мы совсем не ожидали, что эта работа будет иметь такой резонанс. Мне кажется, фильм-опера «Игрок» где я играл Алексея, ничуть не хуже, а прошла почти незамеченной. Хотя вообще я самоед и не люблю смотреть свои работы, потому что всегда нахожу массу недостатков. Но, безусловно, «Портрет Дориана Грея» стал одной из ступенек в моей карьере и принес определенную популярность. Да и сам автор с его утонченным английским эстетизмом требовал работы не топором или рубанком, а скальпелем. Это сейчас в его произведениях акцентируют совсем другое, не являющееся предметом рассмотрения искусства. В театре же я хотел сделать вечер памяти Оскара Уайльда, который, помимо «Портрета Дориана Грея», включал бы еще несколько вещей в чтецком исполнении, но все это получалось слишком объемным.

- И больше вы к режиссуре не обращались, хотя актерские постановки в традициях Малого?

- Я попробовал поставить «Стакан воды» Скриба. Наверное, это могло бы получиться: актеры работали неплохо. Но я видел старый спектакль с корифеями и помнил, какие они плели кружева, потому мне казалось, что вместо тонкой ручной работы теперь предлагается нейлоновый гипюр. К тому же в период репетиций я разбился на машине, так что все сошло на нет. А вообще, конечно, это совсем другая профессия. Я сейчас преподаю актерское мастерство и понимаю, как трудно подобраться к артисту, объяснить ему на первый взгляд простые вещи.

- У вас сегодня в репертуаре много ролей, в том числе в спектаклях, идущих по многу лет. Что вы делаете для того, чтобы не заскучать от повторения?

- Но вы же каждый день завтракаете, пьете кофе. Однако в зависимости от того, как себя чувствуете, расстроены чем-то или ждете желанного звонка — этот кофе для вас всегда разный. От актерского самочувствия тоже очень многое зависит, потому у каждого спектакля своя энергетика. Ведь для того, чтобы заплакать в финале «Вишневого сада», я каждый раз набираю что-то новое, подхожу к этому состоянию.

- Ваш Гаев — романтик, некий повзрослевший Петя Трофимов, каким вы его играли прежде. К тому же эта работа — ввод в уже идущий спектакль. Насколько сложно для вас войти в чужой рисунок роли?

- Я ужасно дисциплинированный человек и всегда боюсь сломать существующую мизансцену, чем-то помешать партнеру, но тогда мы хотели сыграть про выброшенных людей, про интеллигенцию, вытесненную хамьем.

- И ваш Серебряков из «Дяди Вани» не ворчливый зануда и пустой болтун, а человек действительно тонкий и интеллигентный.

- Мне интересны люди такого склада. Возможно, это идет от воспитания. У нас семья была очень строгая. Отец — военный, мама — педагог. Моя первая и самая любимая книга — «Евгений Онегин» А сейчас я не знаю, что говорить детям, как их воспитывать, ведь сегодня надо учить думать только о себе, грабить, воровать, для того чтобы выжить, но сказать такое своему ребенку язык не поворачивается. Поэтому хорошо уже то, что дочь знает, кто такая Цветаева, и этим мое влияние ограничивается, а как-то адаптироваться пусть сама жизнь учит.

- В вашем восприятии реальности преобладает драматическое, исследовательское начало или есть и что-то «вахтанговское», праздничное вопреки всему?

- Я, конечно, мало верю во всякие средневековые глупости, но, наверное, какое-то влияние оказывает и то, что я по гороскопу рак, и то, что во мне много кровей перемешано: русская, украинская, польская, венгерская, болгарская. Я люблю устраивать праздники, дарить подарки, делать сюрпризы, разыгрывать. Но вместе с тем и тот анализ, о котором вы говорите, во мне тоже присутствует: я все обдумываю, просчитываю, но в итоге обязательно вляпываюсь.

- Вы пришли в Малый театр после вахтанговской школы и чувствовали себя «чужаком», ушло ли сейчас это ощущение?

- Да, я был пришлым, к тому же очень вспыльчивым, но при этом уже сразу играл Чацкого в «Горе от ума» и меня называли по имени-отчеству. Конечно, это осложняло отношения. В то же время ко мне хорошо относились Б.Бабочкин. М.Царев, И.Ильинский, В.Обухова. Мне всегда везло на интересные встречи. но часто я сам был несправедлив к людям. При этом печать другой школы до сих пор существует. Хотя на первый взгляд кажется, что судьба моя складывалась празднично и легко, но это внешнее впечатление. Однако я бы ничего не поменял в своей жизни. Возможно, только выучил бы систему Станиславского еще в Щукинском училище, а не тогда, когда сам стал преподавать. И главное — остался бы у мамы, когда она во сне хрипела, — мне тогда объяснили, что под воздействием снотворного, и я уехал домой, а она уже умирала. Вот это каждый день меня мучает. А все остальное. все ошибки я бы так и оставил.

Беседу вела Марина ГАЕВСКАЯ
«Культура», 18.07.2002

15 июля отмечает день рождения народный артист России Валерий Константинович Бабятинский.

Хочется от всей души пожелать Валерию Константиновичу счастья, крепкого здоровья, отличного настроения и новых премьер!

Воспоминания о гастролях в Японии.

Валерий Бабятинский, Александр Клюквин, Виктор Низовой.

Воспоминания о гастролях в Японии.

Валерий Бабятинский, Александр Клюквин, Виктор Низовой.

Валерий Бабятинский
Я думаю, что японские гастроли отличаются от всех предыдущих целым набором катаклизмов. Тайфун, землетрясение и десятибалльный шторм в зрительном зале. Такого бурного приема, такого наполнения зала и такой сердечности, которая была на чеховских спектаклях, я в Японии не помню. Самое сильное впечатление – тонкость и глубокое проникновение японского зрителя в сущность чеховского творчества. Я бы даже сказал, что нам стоит этому у них поучиться. Поражает высокая культура зрителя. Даже во время тайфуна многие жители Токио рискнули придти в театр.
Что же касается моего личного пребывания, я для себя сделал несколько открытий. Первое - стоит пожалеть о тех временах, когда театр был окружен вниманием, каждый работник чувствовал себя защищенным, медицина всегда была готова придти на помощь. Потому что я там заболел, и, если бы не посольские врачи, не знаю, как бы справился с этой ситуацией. Самое главное – осталось впечатление, что мир очень хрупкий, и неизвестно, где грянет гром. Вот, например, мы столкнулись со стихийными бедствиями в Японии, а сейчас весь мир скорбит о жертвах в Индонезии… А, в принципе, поскольку гастроли были очень напряженными, то впечатлений от самого Токио практически не осталось.
Для меня поездка в Японию – это еще и роль Сорина в «Чайке». Ввод в короткий срок. Я очень благодарен и участникам спектакля, и режиссеру, поскольку я чувствовал внимательное отношение к себе, меня очень поддержали. И это помогло справиться с задачей, судя по реакции зала, по оценке режиссера. Ко мне подошли три дамы (они знали русский язык) и сказали: «Мы видели всех «Чаек», которые были в Японии, но в первый раз мы на спектакле плакали». Такие эмоции вызвала у них наша сцена с Ириной Муравьевой. Мне было очень приятно: то, что мы вкладывали, дошло до зрительного зала. Поэтому гастроли прошли для меня под знаком «Чайки».

Александр Клюквин
У меня такое ощущение, что спектакль «Три сестры» родился там, в Японии. Тут мы что-то искали, находили, притирались. А там нас поставили в довольно жесткие обстоятельства: четыре дня – шесть спектаклей. И осталось чувство, как будто мы сыграли один спектакль, начали играть – и закончили через четыре дня. И так, по-моему, родились «Три сестры», потому что все сплотились, собрались. Было тяжело, но радость оттого, что спектакль получился, искупает все трудности. Напряжение было большое, и каждый спектакль становился все короче, все действеннее. Главное впечатление – рождение спектакля, чувство братства, товарищества.

Виктор Низовой
Нас принимали очень тепло, искренне – как «Чайку», так и «Трех сестер». Японцы любят Чехова, его стиль. Для них Россия – это, в первую очередь, Чехов.
И у нас остались очень хорошие впечатления. Потрясающая страна! Первый раз я был в Японии студентом. Но тогда мы жили в Осаке, а в Токио были проездом. Так что с Токио я познакомился только теперь. Мегаполис, огромные каменные джунгли. У нас два дня выходных было – у тех, кто играл в двух спектаклях, и мы посетили район, где открывается вид на Токийский залив, зоопарк. Гуляли, сколько было сил, но, конечно, не забывали, что находимся на гастролях, что в первую очередь мы приехали дело делать, игру играть. Наши походы по достопримечательностям – а Токио для нас сам по себе был достопримечательностью – не влияли на работу.
Запомнилась японская баня. Это шесть-семь термальных бассейнов в едином огромном комплексе. Японцы все это связывают с религией, читают там молитвы. Допустим, температура воды 36 градусов, потом переходишь в другой бассейн, где 16 градусов, а оттуда – в сауну. Притом время неограниченное. Я не знал, думал, что там только два часа можно, как в России. Там хорошо отдыхать, кафешечки разные... Все ходят в кимоно… Это замечательно! Я решил, если, дай Бог, еще поедем туда, и если будет свободное время, то я там проведу целый день!
Конечно, запомнились и землетрясение, и тайфун. Мы уставали, и оттого землетрясение прошло почти незаметно. Я спал. Стало трясти, и я спросонок подумал, что еду в поезде, а потом удивился: какой поезд, я в номере нахожусь! Заходит Степан Коршунов, я ему говорю: «Степа, что-то трясет?» Он говорит: «Все нормально, спи». И утром он мне сказал, что на самом деле было землетрясение. И хорошо, что я спал, а то бы испугался, побежал вниз, как многие. Было четыре балла, небольшой толчок, к счастью. А через несколько дней после нашего отъезда там начались сильные землетрясения, с разрушениями. Это нам повезло еще. А будь гастроли на две недели позже, мы, может быть, к сроку и не возвратились.