Новости

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК УПРАВЛЕНИЯ МАЛОГО ТЕАТРА ЗА СТО ЛЕТ

Статья Н.П.Кашина из книги «Московский Малый театр. 1824 – 1924», М., 1924.

I
Четырнадцатого октября (по стар. стилю, по новому 27-го) 1824 г. был открыт Московский Малый театр. Но еще года за два до этого, именно 4-го ноября 1822 г., по представлению Комитета по театральным делам Московские театры были отделены от Петербургского управления и подчинены Московскому военному генерал-губернатору, которым был тогда Дмитрий Владимирович Голицын. Делалось это с целью «отвращения неудобств, встречавшихся в действиях Московского театра, который и средствами и местными обстоятельствами разнится от С.-Петербургского театра».
Согласно особому «Постановлению» управление московского театра получило название «Дирекции Императорского Московского Театра», которая совершенно подчинялась московскому военному генерал-губернатору, как лицу, заменяющему собою Главного Директора.
На содержание театра и при новом управлении, как и раньше, производилось от казны по сто сорок тысяч рублей в год, в добавок к собственным доходам театра.
Чтобы «облегчить сколько возможно московского генерал-губернатора в занятиях его по московскому театру», с этой целью для управления театром назначался по выбору генерал-губернатора особый директор, которому и подчинялась дирекция, составлявшаяся кроме директора еще из двух членов по хозяйственной и репертуарной части, также избираемых генерал-губернатором.
Директором московских театров был назначен Федор Федорович Кокошкин, уже с 1817 г. бывший третьим помощником Управляющего Московским театром.

Дмитрий Владимирович Голицын

Д. В. Голицын задался целью поставить Московский театр на один уровень с Петербургским и первое, на что он обратил внимание, это — постройка двух театральных зданий, при чем, кроме восстановления здания бывшего Петровского театра, решил нанять дом купца Варгина для помещения Малого театра, что и было потом приведено в исполнение: впоследствии названный дом был не только арендован, но по истечении некоторого времени и куплен дирекцией.
Затем генерал-губернатор озаботился вопросом о материальных средствах театра. 25 февраля 1824 года он вошел с докладом о необходимости отпуска Московской конторе, помимо получаемых ею ежегодно 140.000 руб., еще 160.000 руб. А 14-го мая того же 1824 г., по словам В. П. Погожева, Д.В. Голицын писал входившему, в качестве одного из членов в Театральный Комитет, Ф. Милорадовичу, что он (Голицын) «испрашивал годовой отпуск, имея в виду положение театра в данное лишь время, но что в будущем, с постройкой двух новых театров и с переводом в них спектаклей потребуется дополнительное годовое ассигнование в сумме 348.000 руб. Но это его ходатайство встретило резкий отпор со стороны члена Комитета В. В. Долгорукова, который признал достаточным дополнительное ассигнование Московскому театру в сумме лишь 200.000 руб. в год. И когда 9-го сентября 1824 г. Голицын, представляя свой проэкт штатов Московского театра, снова ходатайствовал об отпуске 348.000 р. в год, Долгоруков в свою очередь настаивал на отпуске только 200.000 руб., это мнение было поддержано театральным комитетом, который свое решение представил в Комитет Министров, и 3-го мая 1825 г. был издан указ о назначении Московскому театру субсидии из городских сумм г. Москвы в размере 200.000 руб. Так разрешился вопрос о субсидии.
Другой вопрос, занимавший Голицына, был вопрос о «составлении постоянного положения об управлении Московскими театрами». Входя в образованный 22-го февраля 1824 г. Комитет из четырех лиц, в котором главную роль играл Милорадович, и на который было возложено: «вникнуть подробно в образ нынешнего управления театрами, сообразить доходы и расходы Дирекции с мерою необходимости и составить на будущее время постоянное положение об управлении театрами», московский генерал-губернатор, конечно, не участвуя лично в делах Комитета, все же хотел влиять на его решения, касающиеся Московского театра, и просил осведомлять его о такого рода постановлениях «для соображений его на тот конец, что может быть в иных случаях найдет он необходимым представить на рассуждение сего Комитета свое мнение». Еще 14-го мая 1824 г. он внес в Комитет проэкт «о необходимых мерах: 1) для существования, 2) для улучшения и 3) для верного постановления Московского театра на прочном впредь основании». Когда же Милорадович прислал Голицыну первоначальные предположения Комитета, «по предмету нового образования управления С.-Петербургскими театрами» для подписи, а также для сообщения своих соображений по этому поводу, он в дополнение к вышеозначенному проекту отправил особое «на опыте и местности основанное мнение», прося исходатайствовать разрешение «о составе в свое время Штатов Московского театра и принаровлении утвержденных правил к местному и отдельному управлению оным». Но дело разработки общего специального положения об управлении Московскими театрами затянулось и оставалось не разрешенным, за все время, пока они находились под главным начальством Московского генерал-губернатора.
Предложенный последним проэкт Штатов Московского театра, невидимому, Комитетом был принят, за некоторыми исключениями; по крайней мере в 1826 г. этот Штат считался действующим. Он включал в себя шесть отдельных штатов, а именно: 1) «Штат Конторы Дирекции Московского театра», 2) «Штат Российской труппы», 3) «Штат балетной труппы», 4) «Штат оркестра», 5) «Штат гардеробной части» и 6) «Штат декорационной части», не касаясь таким образом театральной школы.
Среди частных вопросов, касавшихся актерского быта и приводивших иногда Дирекцию в недоумение, был вопрос о детях крепостных людей, купленных у Столыпина и подаренных г. Головкиной; Дирекция не знала, как поступить ей с теми детьми, которые оказывались неспособными к театральному делу. Между тем как другие лица, как А. А. Майков, прежний управляющий Московскими театрами, заведением специальных музыкальных и танцевальных классов всячески старался использовать для театра детей крепостных музыкантов и актеров, кн. Голицын решительно высказался в том смысле, что «вообще, при теперешнем образе управления театрального, неприлично Дирекции иметь людей на крепостном праве, в каких бы то ни было должностях» и что «оставаться при театрах могут они (т.-е. дети) не иначе, как по добровольному согласию и взаимному договору с Дирекцией». В связи с таким взглядом Голицына находится, вероятно, и освобождение Московских артистов от крепостной зависимости, имевшее место 21-го октября 1824 года.

Федор Федорович Кокошкин

Достигнув желаемых успехов в деле организации Московского театра, Голицын передал его в ведение директора Ф. Ф. Кокошкина. Что касается этого последнего, то вот какой отзыв о нем дает его современник, известный редактор-издатель журнала «Репертуар и Пантеон», Ф. А. Кони. «Я думаю, писал он, в целом мире нет управления труднее, многосложнее, замысловатее управления большим театром. Кулисы имеют свою политику, свою финансовую систему, свою дипломатику, свои интриги, свои интрижки, свои бюджеты и компликации, которые гораздо запутаннее веревок, колес и проволок над и под сценою. Хороший директор театра стоит доброго министра. Его изучению и управлению подлежат и внутренняя и внешняя часть театра: артисты и публика. Он должен проникнуть во всю глубину своего мишурного царства, постичь вполне свою картонную и холстинную природу и совершенно освоиться с характером, потребностью и направлением зрителей, пишущих, действующих, поющих, играющих, и даже предстоящих людей. Это не шутка! Для этого человеку нужны только: сила душевная, долготерпенье камня, проницательность базилиска, предвидение календаря, заботливость крота, трудолюбие пчелы, крепость дуба, расторопность кузнечика и любовь к искусству чуть ли не безумная. Словом: хороший директор театра должен вмещать в себе все добродетели животного, растительного и бездушного царства. Вот почему в целом мире считают так мало хороших директоров. К этому малому числу однакож бесспорно принадлежал наш незабвенный Федор Федорович Кокош- кин, директор Московского театра, драматическии писатель, славный актер и чтец, любитель и знаток искусства, артист в душе, умный барин и благороднейший человек. В нынешнее 20-летие ничего не было и нет, истинно прекрасного и прикосновенного к Московскому театру, с чем бы тесно не связывалась памятью о Кокошкине, что бы ни было произведением или плодом его забот, его ума и любви к искусству. Заговорите ли вы о Щепкине, Рязанцеве, Мочалове, Сабурове, Живокини, Львовой-Синецкой, Репиной, Верстовском, Писареве, Ротчеве, Павловой; и словом обо всяком таланте, значительном, развившемся в Москве при, или — на театре — вы должны непременно начать ab ovo, т.-е. с Ф. Ф. Кокошкина, ибо он или отыскал и отличил их в толпе, или образовал советом и одобрением, или побудил их к труду п творчеству». Так Львову-Синецкую он выписал из Рязани, а для ангажемента М. С. Щепкина он специально командировал в провинцию М. Н. Загоскина.
Автор «Юрия Милославского» был назначен членом дирекции по хозяйственной части. Репертуаром ведал тогда Арсеньев, по отзыву Аксакова, человек очень образованный, знаток и страстный поклонник греческой литературы, правда, дела по репертуару предоставивший всецело Кокошкину; помощником Арсеньева и переводчиком был А. И. Писарев, известный автор водевилей и куплетов; наконец, директором музыки или, вернее, инспектором театров был А. Н. Верстовский. «Один перечень этих имен, справедливо замечает В. П. Погожев, показывает, что Московский театр, с отделением от Петербургской Дирекции, на первое время попал в хорошие руки людей, искренно преданных искусству, и эпоха Кокошкина имеет полное основание считаться золотым периодом Московского театра».
Несмотря на отделение Московского театра от Петербургского, в основе он все же управлялся по директивам, идущим из Петербурга, тем более, что в этот период основы управления театром только еще вырабатывались. Комитетом по театральным делам разрабатывалось положение о театрах и в результате этих работ явилось утвержденное 3 мая 1825 г. «Постановление Театральной Дирекции», которое определяло правила и обязанности самого Комитета, обязанности директора театров, состав театральной конторы и состав петербургских театров, устанавливало новые пенсионные правила для артистов, а также порядок делопроизводства по денежной части и отчетности. Кроме того в «постановлении» излагались «правила внутреннего управления» театральной дирекции», в которых есть между прочим такие статьи: «о состоянии трупп», «о награждениях и взысканиях», «о составлении репертуара», «о принятии и постановлении пьес», «о награждении авторов», «о бенефисах», «о пробах» (т.-е. репетициях), «о гардеробе», «о декорациях и машинах», «о домах и квартирах артистов», «о экипажах» и т. д. Эти правила, говорит В. П. Погожев, «переполнены руководящими объяснениями главным образом по художественной части, принадлежащими, как надо думать, перу, большого знатока театрального дела А. А. Шаховского. Объяснения эти имеют, несомненное историческое и практическое значение». Так напр., «установление грех главных элементов прочной постановки сценического дела: удачного распределения ролей, хорошей срепетовки и ансамбля, делая честь авторам положения, сохранит всегда руководящее значение для всякой солидной сцены».
Что касается «принятия и постановления пьес», то Положением 1825 года установлены три инстанции для рассмотрения последних: 1 инстанция — директор, 2-ая — коллегия известных словесников и 3-я—Комитет Главной Дирекции, по одобрении которого пьеса направлялась в общую цензуру. Хотя вторая инстанция не была обязательной, все-таки путем рассмотрения пьес в собрании известных словесников пытались ввести серьезную и компетентную художественно-литературную критику, очевидно с целью таким образом «очистить и усовершенствовать репертуар», признанный и провозглашенный авторами Положения «душою театров». Установленный этим «Положением» порядок рассмотрения пьес, одобренный и постановлением Комитета Главной Дирекции 1 марта 1826 г. оставался действующим равным образом и для петербургских и московских театров вплоть до 1851 г., т.-е. в течение двадцати пяти лет.
Правила «о награждении авторов», собственно говоря, изменяя правила 1809 г. по тому же вопросу, в сущности никакой перемены в системе гонорара не вносят, только повысив самое вознаграждение, и в особенности переводчикам. Далее эти правила на практике, по-видимому, точно не применялись, а в ноябре 1827 г. было уже издано новое Положение о вознаграждении авторов.
Правилами 1809 г. устанавливались четыре способа приобретения пьес у автора: 1) автору уступался один сбор со 2-го, 3-го или 4-го представления пьесы; 2) автору или переводчику единовременно уплачивалось от 200 р. до 900 руб.; 3) капельмейстеру за сочинение оперной или балетной музыки определялось годовое жалованье; 4) за пьесы, поставленные в чей-либо бенефис, платы не полагалось.
Не касаясь авторского гонорара по правилам 1825 г., перейдем прямо к правилам 1827 г., которые предлагают три способа приобретения пьес Дирекцией: 1) автору полагалась известная часть с двух третей сбора каждого спектакля, на котором шла его пьеса; 2) автору полагалась единовременная плата не свыше 4000 руб. и 3) за пьесы, поставленные в чей-либо бенефис, авторский гонорар не выплачивался.
Пьесы разделялись на пять разрядов сообразно с числом актов, хотя это последнее не всегда считалось безусловной мерой для вычисления платы; затем принималось во внимание, писана ли пьеса стихами или прозой, причем стихотворная пьеса ценилась выше, так что стихотворные переводы ценились наравне с оригинальной прозой. Ясно, что такого рода принцип не выдерживает критики.
Положение 1825 года затрагивало между прочим вопрос о правах наследников автора на гонорар за постановки его пьесы. Положение 1827 года совершенно об этом умалчивает. Нарушая выгоды авторов бесплатным при обретением их пьес, поставленных в чей-либо бенефис, настоящее «Положение» все-таки обнаружило стремление притти на помощь автору в соблюдении его интересов, а именно обеспечивало «автору пьес первых трех классов шесть представлений в первый год постановки и два представления во все последующие (причем одно представление в лучшую часть сезона), если пьеса дает половину сбора в лучшую часть сезона и не менее четверти сбора в остальное время».
В один и тот же день с утверждением «Положения о вознаграждении сочинителям и переводчикам», а именно 13 ноября 1827 года было, утверждено «Положение о пенсионах артистам казенных театров», которым все артисты, сообразно с их амплуа, разделены на четыре разряда или степени. К первой степени отнесены: артисты первого амплуа, а также декораторы, машинисты, главные режиссеры и дирижеры; ко второй—артисты, играющие вторые роли, все музыканты и помощники машиниста; к третьей— артисты, занимающие роли utilites, суфлеры, живописцы, театрмейстеры, гардеробмейстеры и бутафоры; к четвертой — артисты на амплуа «вводных лиц» (accesoires), хористы, статисты, фигуранты, помощники живописцев и цветочницы. Размер пенсии артистов зависел от оклада их жалованья, получаемого за последние три года общей усердной и беспорочной службы, но конечно не превышая полных окладов пенсии, установленных «Положением», т.-е. для первой степени — 4000 руб., для второй 2500 руб., для третьей—1.500 руб. и для четвертой—750 руб. Сроки выслуги пенсии были назначены такие: 18, 20, 22 и 25 лет, чем ниже степень амплуа актера, тем дольше приходится ему служить для получения пенсии. Сроки эти могли видоизменяться, в случае например, болезни, и в этом случае сроки были понижены, соответственно степеням, до 10, 12, 15 и 20 лет, по прошествии которых артисты могли получить пенсию в размере половины оклада. Последнее право, по словам В. П. Погожева, «поставило в скором времени Дирекцию в затруднение и привело к изменению закона о пенсиях в 1833 г.».
«Положения» 1827 г. были препровождены и в Контору Дирекции московского театра «для руководства и исполнения». Но прежде чем перейти к дальнейшему рассказу, должно упомянуть следующее обстоятельство. Оба названные выше «Положения» 1827 г. * были изданы в то время, когда изменилось все театральное управление. Дело в том, что 22 августа 1826 года было создано министерство двора, и в § 1-м положения о нем было сказано, что «Министр императорского двора есть главный начальник над всеми придворными ведениями и Театральною Дирекциею». С учреждением этого министерства, московское театральное управление вышло из ведения московского генерал-губернатора и перешло под главное начальство министра двора, которым был назначен Петр Михайлович Волконский.
По совершенно справедливым словам В. П. Погожева, «надо очень близко войти в положение, интересы и психологию тогдашней московской театральной администрации, чтобы в полноте и правильно оценить значение совершившегося переворотам Двадцать лет, постепенно, налаживалась громадная московская театральная машина. Трудами десятков лиц с недюжинным административным и художественным дарованием, шаг за шагом завоевывал московский театр свою репутацию и престиж и, наконец, за последние три года, обеспечив себе некоторое благосостояние, мирно строил планы дальнейшего упорядочения и усовершенствования. И вдруг, одним почерком пера, центр административного тяготения был перемещен из Москвы в Петербург».
Уже одна отдаленность расстояния от главного распорядителя создавала для московского театрального управления массу затруднений, мешавших правильному ходу дела, особенно если принять во внимание, что еще не были выработаны правила, регулирующие нормальное течение административного управления театром. Как выше было сказано, «Положения» 1827 г. были выработаны уже после учреждения министерства двора. Еще не было штатов Дирекции, которые конечно являлись насущной потребностью. В 1825 г., правда, были введены Голицыным штаты, но министр двора отказался их признать. В течение грех с половиною лет Московская Дирекция оставалась без определенного положения, и только 1 апреля 1830 г. были утверждены новые ее штаты, составленные по образцу штатов Петербургской Дирекции. Эти штаты обеих Дирекций, впоследствии в частностях несколько измененные, оставались в силе в течение слишком пятидесяти лет, вплоть до реформы театров при Александре III.
А штатов артистической части Кокошкину так и не удалось дождаться: они были введены в 1831 г. уже при его преемнике Загоскине. Отметим одну черту II. М. Волконского в его отношении к артистам: он был настойчивым противником заключения контрактов с артистами русскими подданными, особенно если это были артисты драматической труппы, делая исключения только для оперных артистов. Таким образом особенно страдал от этого как раз именно Московский Малый театр.
Отметим кстати и другие обстоятельства, от которых также приходилось страдать Московским театрам при Кокошкине. Первое от чего он страдал, была конкуренция Петербургских театров, притом главное в деле ангажемента артистов, так как Петербургская Дирекция, повидимому, не стеснялась прямо переманивать к себе московских артистов, как это было в случае с талантливым комиком В. И. Рязанцевым. Этот последний, когда московская Дирекция вошла с ним в переговоры о продолжении его службы на будущее трехлетие, просил старший оклад жалованья, т.-е. 4000 руб. и полный бенефис, а Дирекция предлагала ему 3000 руб. и половину бенефиса. Петербургская же Дирекция прибавила Рязанцеву 1000 руб. и таким образом Московский Малый театр лишился талантливого артиста. И вообще при столкновении интересов двух Дирекций Петербургской и Московской, последняя терпела неудачу. Так например, член комитета Управления Петербургскими театрами Гагарин, войдя с Загоскиным в соглашение об единовременной уплате ему 2000 руб. за его пьесу «Благородный театр» вошел к министру с ходатайством, чтобы половину этой суммы уплатила Московская Дирекция, которая также будет ставить названную пьесу, и П. М. Волконский утвердил это ходатайство, даже не считая нужным спросить мнения Моcковской Дирекции, насколько выгодно такое соглашение с автором, и отдаля соответствующее распоряжение Кокошкину. Когда же последний, уплатив причитающуюся сумму в 1000 р., ходатайствовал о том, чтобы Петербургская Дирекция также в свою очередь принимала на себя уплату половину суммы за пьесу или онеру, приобретаемую Московской Дирекцией, если только она будет ставиться и на Петербургских театрах, и указал на то, что как раз Петербургская Дирекция не участвовала в расходах на покупку оперы «Пан Твардовский», за которую было заплачено 4000 р., то министр двора, сначала признавший ходатайство Кокошкина основательным, потом под влиянием Комитета изменил свое мнение, и ходатайство Кокошкина не было удовлетворено.
Далее страдали Московские театры от конкуренции иностранных трупп, французской и немецкой, так как контингент театральной публики в то время был все-таки более или менее ограниченным. Наконец влияли причины, чисто случайные, как например, закрытие театров по случаю траура ввиду смерти кого-либо из царской фамилии, затем по случаю морозов или же холеры 1830 и 1831 годов.
Как бы то ни было, но с 1829 г. стало наблюдаться понижение сборов и, главным образом, в Малом театре, так что с 1830 г. Кокошкин даже принужден был понизить цены на места. А после холеры 1830 г. он применил сразу две меры к сокращению расходов по артистическому персоналу — увольнение излишних артистов и перевод полных бенефисов на половинные, меры, которые, по верному замечанию В. П. Погожева, «нельзя признать отвечающими административной этике». Но всеми этими мероприятиями Кокошкину не удалось улучшить финансовое положение московских театров, и вместе с тем спасти свое собственное положение, он был принужден вытти в отставку.
Позволю себе привести характеристику его эпохи и деятельности, принадлежащую перу вышеназванного историка московских театров.
«Всего лишь девять лет руководил Ф. Кокошкин московскими театрами, но эпоха его управления является в высшей степени интересной для истории театрального дела. Эпоха эта представляет собою полную картину жизни большого театрального учреждения, отражая в ней все те темные места и подводные камни, с которыми, как и сто лет тому назад, приходится театральным деятелям считаться и теперь. В кокошкинской эпохе как бы сосредоточились все крупные явления, имеющие значение в театрально-административной машине. Тут и перемещения правящих центров и перемены в составе лиц, вершащих судьбы театра, здесь же капризы и прихоти влиятельных классов, столкновение самолюбий высоких сановников, интриги артистического состава и, наконец, своекорыстные происки разного рода дельцов, ищущих возможности поживиться за счет богато-обставленного казенного учреждения. Несмотря на слабое развитие в кокошкинскую эпоху театральной столичной антрепризы и на младенческое состояние сценической критики, Директору московских театров приходилось считаться и с конкуренцией московского театра в Москве и со сманиванием артистов Петербургскими театрами и в то же время выносить нападки пристрастной прессы. Ко всему этому тяжелым бременем легли на кокошкинскую эпоху разного рода стихийные невзгоды.
Человеку, материально обеспеченному, коренному московскому барину, Кокошкину нужно было носить в себе много любви к делу, энергии и даже фанатизма, чтобы продержаться хотя бы эти девять лет на ответственном и беспокойном посту Директора московских театров. И действительно Кокошкин был фанатик. Вся жизнь, все помыслы его были в театре. Лавируя между преобладающими течениями в Москве и Петербурге, твердо держа в руках вожжи сложного управления театрами, Кокошкин не гнушался черной работой смазки и починки грузного сценического экипажа, по ночам пригонял монтировку пьес, сам проходил роли с артистами, добросовестно вникал в мелочи детской жизни училища, выкраивал гроши в скромном театральном бюджете и в то же время добросовестно изучал современную драматическую литературу, успевал сам писать пьесы и даже составлял грандиозные проэкты народного театра. Энергия поистине изумительная!»

II
Преемником Кокошкина был М. Н. Загоскин, который с 30-го марта 1823 г. служил в Конторе Дирекции театров помощником директора в качестве члена по хозяйственной части. 30-го апреля 1830 г. он был назначен Управляющим Конторою, а в 1831-м году Директором Московских театров.

Михаил Николаевич Загоскин

Написавший не мало пьес для театра, еще более прославившийся своими историческими романами, М. Н. Загоскин в качестве директора театров мало чем проявил себя. По крайней мере С. Т. Аксаков в известной биографии Загоскина ничего не говорит об его деятельности на этом поприще, указывая только голые факты назначения на эту или другую должность, а Н. И. Куликов, автор известных «Воспоминаний», характеризует его резко отрицательно. По его словам, все шло прекрасно, пока Загоскин исполнял должность помощника директора, но лишь утвердили его в самостоятельной должности, все изменилось. Он будто бы бывал на спектаклях, а на репетициях — никогда. Управляющим Конторой при нем был его родственник А. Д. Васильцовский, а инспектором репертуара — А. Н. Верстовский, в будущем автор «Аскольдовой могилы», которому директор передал «все дела кулис с артистами, пьесами и музыкой», и который пользовался таким влиянием, что собственно говоря, был настоящим директором театра.* Тогда-то, пишет Н. И. Куликов, началось внутреннее разложение и падение театрального искусства на Московском театре.
В эту резкую характеристику, сделанную современником, можно внести небольшой корректив. При М. Н. Загоскине в 1831 г. были составлены новые, правда, довольно скромные штаты балета, русской драматической труппы и русской оперной труппы, а в 1832 г. — штаты оркестра.
Конечно, нельзя поставить в вину Загоскину то обстоятельство, что материальное положение подведомственных ему театров было очень тяжелое: тут была та общая причина, что московские театры, все же далекие от двора, в глазах последнего поэтому имели второстепенное значение, и потому средства, отпускаемые на них, были очень скудны и были недостаточны для поддержания их на подобающей высоте. Эти театры не могли и мечтать о той субсидии, какая выплачивалась петербургским театрам, и притом, что самое главное, такое неравенство театров считалось как бы нормальным.
Историк казенных театров рисует очень грустную картину материального состояния московских театров. Хозяйство их, говорит он, в особенности по монтировочной части, находилось к началу сороковых годов в самом печальном состоянии... Вновь отстроенный Малый театр не имел трюма, никаких механизмов, ни даже люков и подъемов. Осветительная часть пришла в негодность, театры издания бедствовали без воды... Гардеробный инвентарь был весьма скудный — одни и те же вещи переделывались по нескольку раз для разных пьес. На оба театра приставлен был один и тот же портной, и артистам приходилось собственными средствами и по своему разумению, без указания сведущего лица, дополнять при спектаклях свою костюмировку и грим. Недостаток в бутафорских вещах был так велик, что заставлял Дирекцию стесняться постановкой новых Пьес. Не лучше было состояние и декорационной части, тем более, что декорационный сарай существовал лишь для Малого театра, а декорации Большого театра, за недостатком помещения, портились под открытым небом... Единственным удовлетворительным отделом в искусственной части Московских театров того времени был оркестр. Хорошее состояние его А. М. Гедеонов, ревизовавший в 1842 г. театры, относил всецело к попечениям и старанию инспектора музыки Верстовского и капельмейстера Иоганниса».
Высшее начальство, узнав о таком плохом состоянии московских театров, вместо того, чтобы основательно вдуматься в его причины, взглянуло на дело чисто бюрократически. «Странным образом театральное управление, по верному замечанию В. П. Погожева, как бы закрывало глаза на основную причину — на неизбежность крупных затрат по содержанию широко поставленных театров. Театральное управление боролось с дефицитом, но не задумывалось при случае еще более раздвигать рамки деятельности казенных театров — открытием, например, цирка или содержанием дорого оплаченной итальянской оперы». Теперь же, для устранения зла, министр двора вошел с докладом о соединении Петербургских и Московских театров под одной Дирекцией. На этом докладе 1 февраля 1842 г. Николай I положил резолюцию: «Испытать в течение сего года». Испытание это продолжалось до 1917 года. 3 февраля М. Н. Загоскин по собственному желанию вышел в отставку и был назначен Директором Московской Оружейной Палаты, а б февраля того же 1842 года был издан указ: «Директору с.-петербургских театров, в управление которого поступили и московские театры, именоваться Директором императорских театров, а Директора московских театров переименовать в Управляющего сими театрами».
Обязанности Управляющего театрами были определены таким образом: «Управляющий московскими театрами печется, соображаясь со средствами, усовершенствованием гардероба, декораций и вообще всех сценических принадлежностей, наблюдает, чтобы спектакли даваемы были в должном порядке и приличии к удовлетворению публики», а «в особенную обязанность Управляющего московскими театрами вменяется иметь попечение об умножении сборов с представлений и строжайшее наблюдение за целостным поступлением оных в театральную кассу».

Алексей Николаевич Верстовский

Директором казенных театров был назначен А. М. Гедеонов, который с 13 мая 1833 г. состоял в должности директора петербургских театров, а управляющим московскими театрами с 1848 года был назначен А. Н. Верстовский. При А. М. Гедеонове, с момента назначения его еще директором только петербургских театров, начинается издание ряда положений, регулирующих устройство отдельных частей Дирекции и имеющих значение, конечно, и для московских театров. Так, напр., 13 августа 1833 г. было утверждено «Положение о пенсиях артистам казенных театров, вдовам и их детям»; 15 января 1839 г. — «Положение об артистах казенных театров», согласно которому артисты разделены на три разряда, с распределением по ним наименования артистических должностей. Далее самим директором были изданы разного рода постановления, как напр. «Инструкция смотрителям театров», излагающая их обязанности между прочим по поддержанию порядка, чистоты и пожарной безопасности в театрах, «Инструкция смотрителям за сборами», определение состава вечеровых расходов, формы контрактов с артистами, установленные директором 27 января 1836 г. по двум образцам: одному — для артистов, «состоящих на поспектакльном расчете», и другому — «для артистов, не имеющих такого расчета», «Правила по внутреннему устройству и содержанию гардероба», «Постановления об обязанностях артистов казенных театров и штрафах за нарушение оных» и т. д. Отметим также здесь присланные 31 июля 1848 г. специальные «Правила но ходу дел по репертуарной части казенных московских театров», согласно которым «репертуарная часть казенных московских театров в отсутствие директора состоит в искусственном отношении в непосредственном заведывании инспектора репертуара и по хозяйственным потребностям входит в общий состав действий Конторы». Здесь излогаются обязанности инспектора репертуара, даже задачи своего рода репертуарного совещания. «Еженедельно инспектор репертуара должен представлять репертуар в присутствие Конторы, при коем участвовать инспектору репертуара, при собрании инспектора музыки, режиссеров, костюмеров, машинистов и прочих мастеров, заведывающих сценическими потребностями, и тут же обоюдно рассматривать какие спектакли могут быть незначены в последовательном порядке».
Инспектору репертуара поручались иногда и другого рода задачи, на первый взгляд, не входящие как будто в круг его обязанностей. Так в августе 1857 г. инспектор репертуара Пороховщиков был командирован с целью «осмотреть по некоторым Провинциальным театрам составы тамошних трупп». К сожалению, в делах не сохранилось никаких свидетельств о результатах этой командировки.
Заботился А. М. Гедеонов также и об упорядочении рассмотрения и приема на сцену драматических произведений. Положением 1825 г. было установлено приглашение к рассмотрению известных словесников и первостепенных актеров, но на практике оно не осуществилось, так как литераторы отказывались от приглашения, ссылаясь на недосуг. В марте 1851 г. А. М. Гедеонов установил для разбора пьес собрание первых артистов драматической труппы и преимущественно тех, «которые должны занимать главные роли в пьесе». А в 1856 г. был создан Временный театрально-литературный комитет, в 1858 г. превращенный в постоянное учреждение, задачей которого постановлено — постоянное улучшение репертуара (§ 1), в целях содействия успехам отечественной драматической литературы и развитию здравого вкуса (§ 4). На практике однако деятельность комитета нельзя признать вполне удачной, что может быть зависело от его состава; во всяком случае эта деятельность вызывала недовольство администрации казенных театров и жалобы представителей той самой отечественной драматургии, содействовать которой Комитет был призван. Действие этого Комитета на московские театры было распространено с 1863 г.
Также сделал А. М. Гедеонов попытку возбудить вопрос о праве наследников драматурга на получение авторского гонорара, но тогдашний министр двора П. М. Волконский категорически в этом отказал.
Время П. М. Волконского и А. М. Гедеонова характерно тем, что в глазах их московские театры стояли на втором плане сравнительно с петербургскими, а Малый театр на втором месте сравнительно с Большим. Так 13 октября 1857 г. директор казенных театров предписывал московской конторе «избегать но возможности назначения дивертисментов на Малом театре, ограничивая необходимые, как напр., в бенефисные спектакли, одними русскими и цыганскими плясками. При чем иметь в виду, что новые костюмы, делаемые для Большого театра, отнюдь не должны употребляться для Малого».
Преемником А. М. Гедеонова, ушедшего в отставку 15 мая 1858 г., был назначен А. И. Сабуров (1858—1862 гг.), после которого директором в течение двух лет был А. М. Борх (1862 —1867 гг.), а по смерти его директором театров был назначен сын А. М. Гедеонова — С. А. Гедеонов, автор известной в свое время пьесы «Смерть Ляпунова». Нельзя сказать, чтобы А. Н. Верстовский, почти в течение пятнадцати лет (1848 —1862 гг.) управлявший московскими театрами и бывший их как бы полным хозяином, нельзя сказать, чтобы он правил ими самовластно: он почти ежедневно переписывался с А. М. Гедеоновым, сообщал ему все подробности московской театральной жизни и в свою очередь получал от него разного рода инструкции. Должно заметить, однако, что во всяком случае это была очень яркая личность. К сожалению, он не сумел оценить появление такого драматурга, как Островский, и ему принадлежит характерная не для него одного фраза, что благодаря пьесам Островского, сцена пропахла полушубком.
Между тем, как имена Кокошкина, Верстовского, даже Загоскина, обозначают эпохи или, по крайней мере, известные периоды в истории московских казенных театров, их преемники Львовы, Пельты, Беличевы, Пчельниковы и т. п. представляют какое то сплошное серое пятно, и ни одно из этих имен не заслуживает упоминания, если только это не будет упоминание с отрицательной точки зрения.
Любопытна, напр., докладная записка от 20 августа 1867 г. управляющего московскими театрами только что назначенному директором театров С. А. Гедеонову по поводу сезонного репертуара на 1867—68 гг.: «По драматической труппе», писал управляющий «имею честь представить полный список пьес текущего репертуара, при чем почтительнейше испрашиваю указания вашего превосходительства, какие из этих пьес должны быть сняты с репертуара, что послужило бы мне руководством к тому, какое направление вам угодно будет дать драматическому репертуару». Ч