Новости

ТАТЬЯНА ПАНКОВА

ТАТЬЯНА ПАНКОВА

Очерк Светланы Овчинниковой из серии «Библиотека Малого театра». М., 2001.

У артистов - всегда удивительные судьбы: удивительно прекрасные, или удивительно трагические, или удивительно никакие, несостоявшиеся... Рядовых судеб не бывает. Как не бывает рядовых ролей.
Но и среди удивительных судеб случаются уникальные. Как судьба Татьяны Петровны Панковой - актрисы редчайшего и, пожалуй, самого чтимого в Малом театре амплуа.
Чтимого с незапамятных времен. Причем только и именно в Малом театре. Имя этому амплуа - Великая старуха. А имена - Ольга Осиповна Садовская, Варвара Николаевна Рыжова, Евдокия Дмитриевна Турчанинова, Александра Александровна Яблочкина, Вера Николаевна Пашенная, Елена Митрофановна Шатрова... И она - Татьяна Петровна Панкова.
Замечательно написал много и хорошо поработавший в Малом театре режиссер Леонид Хейфец:
«Великие старухи!.. До нынешних поколений вряд ли дошла их музыка. Музыка их жизни, музыка их речи, музыка их душевного, сердечного, неподражаемого, искреннего поведения на сцене Великого Малого театра.
И время не то, и песни не те. Всё это так. А вот ведь Москвин-Федор на радиопленке зовет жену: «Аринушка!..» И сквозь грохот и толщу десятилетий музыка его души пробивается и бессмертна потому, что искренность и боль не имеют временных границ. Они сквозь века.
Убежден, что музыка Рыжовой и Турчаниновой, Шатровой и Зеркаловой ни на секунду не устарела. Не устарел же Рахманинов или Скрябин, наконец!»
Среди Великих старух есть те, что смолоду играли молодых и лишь в старости восходили на вершины этого амплуа.
А есть единицы, раритеты, которые старух уже играли совсем молодыми. В Малом это Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина и Татьяна Петровна Панкова.

С двадцатилетнего возраста она играет старух. И так блистательно, что трудно ее представить в другом амплуа. Не только сейчас, когда актрисе 85 лет, но и более чем полвека назад. На амплуа «работает» все: низкий басовитый голос, несуетность сценического поведения, бешеный темперамент и резкие черты лица, про которое сама Панкова, обладающая отвагой и юмором, шутит:
«Я очень некрасива. Да-да, не смотрите на меня так. Сейчас я Полина Виардо или Наталья Гончарова в сравнении с той, какой была в молодости».
В двадцать три года она, например, сыграла сложнейшую роль семидесятилетней Ефросиньи Старицкой в «Иване Грозном».
Сыграла после двух дней репетиций, с лету, с ходу, когда Вера Николаевна Пашенная сломала ногу. И при этом пошла в трактовке Ефросиньи своим, а не заимствованным у великой предшественницы путем. В ее мрачно-честолюбивой Ефросинье Панкова не подчеркивала ни религиозного фанатизма, ни боярской спеси, ни исступленной ненависти к Грозному. Она была прежде всего и больше всего корыстолюбива. Расчетливая, сметливая, хитрая, она не верила ни в Бога, ни в черта, была неразборчива в средствах и очень искусна в дворцовых интригах.
«Волчица овцеобразная» - называл ее Грозный. Пашенная была более «волчицей», Панкова - «овцеобразной», но от этого не становилась менее страшной. Ловко пользуясь сословными предрассудками, она склоняла на свою сторону бояр, грубовато прикрикивала на Владыку, озорно и с издевочкой разговаривала с царицей...
Но!
«Волчица» натягивала овечью шкуру, по-звериному чуя опасность. Вот разгневанный Иван, исцелившийся от страшного недуга, протягивает боярам крест для целования, - и Ефросинья, опасливо косясь на грозного царя, первая подталкивает сына к кресту.
Или, завидев Грозного, внезапно появившегося в покоях царицы, сразу сгибается пополам и, касаясь руками пола, чуть ли не на четвереньках, крестясь и охая, причитая что-то елейным голоском, уползает в дверь...
А как - молча! - проходила она мимо гроба молодой царицы, ею, Ефросиньей, отравленной. Истово крестясь, отбивая поклоны, с самой смиренной миной...
Панкова создала мощный образ «лукавого царедворца» - из тех, о ком позже в «Царе Федоре Иоанновиче» Федор скажет: ...Не вдруг отец покойный Стал Грозным государем! Чрез окольных Он грозен стал...
Такой виделась Евфросинья - Панкова из зала.
А - со сцены?
«Вера Николаевна сломала ногу в щиколотке. Это было надолго. А спектакль очень любил Сталин. Смотрел его шесть или семь раз. В то время, как вы понимаете, желание правительства без внимания не оставляли и меня назначили на Евфросинью. Это была моя вторая роль в Малом театре после «Сотворения мира» Погодина, где я сыграла Семеновну - мать двоих детей. И первое огромное счастье.
После этой роли меня стали сравнивать с великой Блюменталь-Тамариной, которая вообще с девятнадцати лет играла старух.
С этой ролью связан и самый сильный испуг в моей жизни. Дело было так: 2 мая 1945 года я играла роль Ефросиньи. Вдруг приезжает Сталин. Меня за два дня ввели на роль - и сразу такой зритель!
Мы сыграли первый акт, и вдруг антракт затягивается на целых 45 минут, чего в театральной практике никогда не бывает. Я в ужасе - решила, что все наверняка из-за меня, - вот скажет: «Я приехал, а мне подсунули девчонку на роль семидесятилетней героини». Постепенно беспокойство стало овладевать всем руководством театра, ситуация становилась зловещей. Но в этот момент пришли из ложи и сказали, что можно продолжать...
Оказалось, Сталин во время антракта подписывал приказ по салюту Победы 9 мая». В судьбе Панковой много мистического... Сам ее приход в профессию был необычен. В семье отца - крупного инженера и матери - известного математика, автора учебника, родилось четверо детей: две девочки и два мальчика. И все стали актерами! И всех не минула трагедия войны...
Старший брат, Василий, окончил театральную школу при Большом Драматическом театре в Ленинграде; однокурсник и друг Ефима Копеляна, он был, как рассказывает Татьяна Петровна, самым талантливым, «заразившим» своих сестер и брата театральной «бациллой». Но в войну был призван служить в театр Балтийского флота. Их корабль налетел на мину, из актеров в живых остались двое... Десять часов два артиста держались на воде, спасая женщин и детей. А когда сами сели в последнюю лодку, их расстреляли на бреющем полете немецкие самолеты... Василий погиб.
Сестра Нина оставалась во время войны в Ленинграде. У нее было тяжелейшее ранение, год госпиталя, а потом поступление в ту же студию при Большом Драматическом театре. Тогда - имени Горького, сейчас - имени Товстоногова.
Училась она на одном курсе с братом - Павлом Панковым, ставшим одной из блистательнейших звезд товстоноговской труппы: «Редчайший артист варламовско-давыдовской складки, когда живописно все: натура, фактура, голос и главное - талант», писали о нем. Но после десятого класса Павел попал на фронт. Их погрузили на баржу и отправили в неизвестном направлении. От него долго не было никаких вестей.


Оказалось, ребят направили в какую-то школу, затем на фронт, где Павел отморозил ноги. Их оттирали спиртом и давали пить спирт. И так он там пристрастился к нему, что стал с тех пор пить постоянно.
«Но он всегда оставался на высоте - трезвый ли, пьяный ли. Причем Павел нашел в себе силы сделать перерыв - не пил два года до рождения детей, чтобы они родились здоровыми. А под конец беременности жены вторым ребенком опять сорвался. Но потом снова нашел в себе силы, чтобы побороть пагубную привычку. Последние 23 года, до самой смерти, он не пил. И очень много играл - на сцене и в кино».
Впрочем, в БДТ они были приняты оба: брат и сестра. И Нина Петровна играла там хорошие роли. Но сказалось ранение, да и увлеклась педагогической работой. Сейчас живет в Москве и преподает в РАТИ - Российской академии театрального искусства.
А Татьяна Петровна, окончив училище при Малом театре в 1943 году, сразу была принята во фронтовой филиал. И играла буквально на передовой - в семистах метрах от линии фронта. Часто, как только начинался спектакль, летели «мессершмитты», актеры прятались под сцену, гасили свет. Представление шло иногда по восемь-девять часов. И только в декабре 45-го ее отозвали в Москву - играть в пьесе Погодина «Сотворение мира».

А до того была целая эпопея: Татьяну отец в театральный не пустил, сказав: «Сначала положи солидный диплом на стол, а потом иди куда хочешь». И она поступила на математический факультет Ленинградского университета. Закончила его. И в 39-м году уехала в Москву, никому не сказав, зачем.
И только когда поступила в Щепкинское училище при Малом театре, собралась написать об этом отцу. Но... сама получила гневное письмо из дома. Дело в том, что газета «Советская культура» напечатала фотографию четырех человек, «рапортовавших» об успешном поступлении в школу Малого театра. И надо же такому случиться! - среди четверых была и она...
«Надо же такому случиться!» про Татьяну Петровну Панкову можно твердить постоянно.
Надо же такому случиться! Панкова ввелась на роль Пашенной, которая не признавала дублеров. Объясняя это так: «Я не боюсь, что кто-то еще сыграет мою роль. Это даже хорошо, потому что не всегда есть вдохновение. Но для меня роль - живой человек. И вот она ушла к другой. Возникает чувство, будто она мне изменила. Ну и уходи! Я перестаю любить роль и начинаю играть все хуже и хуже».
Но когда юная Панкова сыграла Старицкую, то получила от Пашенной благословение и сережки в подарок...
И - надо же такому случиться! - именно Панкова помогла Вере Николаевне Пашенной сыграть ее последний спектакль.
«Вера Николаевна Пашенная в последние годы жизни очень болела. И настал день, когда я играла вместо нее Кабаниху в «Грозе». Смотрю, она перестала ходить в театр. Встречаю ее дочь Ирину Витольдовну Полонскую:
- Неужели Вера Николаевна не будет больше играть?
- Таня, у нее очень мало сил, она боится, что не доиграет спектакль.
- Да нет, она отлично доиграет. Скажите, что я буду сидеть в гриме и костюме за кулисами, пусть она играет - не сможет, выйду и доиграю я.
Вера Николаевна согласилась и стала играть. Сначала говорила: «Гримироваться не надо». Потом: «Танечка, загримируйтесь, но костюма не надевайте. Успеем». И через некоторое время: «Будьте в полной форме». Так я дежурила за кулисами во время всех ее последних «Гроз». И вот однажды, отыграв два акта, она сказала: «Таня, идите, я не могу больше». Я отвечаю: «Вера Николаевна, если вы сейчас не выйдете, вы никогда уже не выйдете на сцену. Давайте я буду стоять в кулисах. Если вы бросите платок - дам занавес». Она вышла на сцену и начала играть. Задыхается, потом смотрю - одышка проходит... Все доиграла. Потом сказала мне: «Танечка, я на вашей воле доиграла. Но главное - зритель ничего не заметил». Это одна из традиций Малого театра: как бы тебе ни было плохо - ты должна радовать зрителя своей работой.
Татьяна Петровна Панкова радует зрителя уже более шестидесяти лет.

Так, играя сегодня Епишкину в пьесе Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын» - бабу глупую, по-своему сердечную, но еще более - занозистую, из тех, что сидят день-деньской на лавочке да перемывают косточки всей округе, Панкова с другой Великой старухой Малого, Галиной Яковлевной Деминой, играющей Мигачеву, изрядно озоруют, несмотря на почтенный возраст и свой, и героинь. Выпивают, сосватав в одночасье детей, и хмельно запевают: «Шумел камыш, деревья гнулись...» Начинает Демина тоненьким своим, чистеньким голоском, а потом подхватывает басом профундо Панкова: «А ночка те-о-мная была»... Зал рыдает от хохота, а две замечательные актрисы строят умильно-невинные рожицы, едва не начиная хохотать вместе с публикой...
Ее озорство, которое точнее можно и нужно величать лицедейством, неизменно вызывает признание и симпатию.
Так давным-давно - надо же такому случиться! - сыграла она Степаниду в «Мещанах» Горького. На премьере всех засыпали цветами, и только скромная исполнительница скромной роли -Таня Панкова - осталась ни с чем. Но... к концу спектакля принесли в кадке куст сирени. Все заволновались: кто? кому? А в цветах была записка: «Панковой от Михоэлса»... Великий актер сразу оценил юное дарование.
Панкова - удивительный собеседник. По степени откровения. И доверчивости. И чувства юмора. То вдруг расскажет:
«Училище я окончила на сплошные долги. Поскольку была очень точна, меня всегда выручали. Последний долг отдала Игорю Владимировичу Ильинскому, который никому не одалживал денег - только мне. Потому что знал: если я сказала, что верну второго днем, то это не будет второго вечером».
Или попробуйте, скажите ей, что она не знала провалов. И услышите в ответ:
«Ну что вы! Я так плохо играла в пьесе Гольдони «Бабьи сплетни», что, когда приехала в Венецию, отыскала памятник Гольдони, встала перед ним на колени и попросила прощения за то, что я его так опозорила». А вообще-то - надо же такому случиться! Так не бывает с актерами, но...
«Я, может быть, одна из немногих не боюсь провалов. И не страдаю, если что не выходит. Часто вспоминаю слова своего учителя Константина Александровича Зубова: «Таня, поймите, растут не на успехах, растут на провалах. Именно тогда начинаешь думать, где что берется, от чего надо избавиться... Не бойтесь провалов!» И я действительно не боюсь. Я за собой признаю пять ролей. Они в удовольствие. Остальные - на уровне профессионализма».
Актриса, конечно, чуть-чуть лукавит. Когда еще были «Бабьи сплетни», а она до сих пор показывает фотографии себя в парике, восклицая: «Разве можно в таком играть?!» Переживает...
Да и про пять ролей... Из более чем шестидесяти? Ох, лукавый счет.
Помню, как строгая, чинная, аккуратно причесанная, в аккуратнейшем кружевном парадном переднике, гордо несущая свое стародевическое достоинство, появлялась восьмидесятилетняя Элоиза Панковой за передвижным креслом своей стошестилетней матери - Гоголевой в спектакле «Мамуре» по пьесе Жана Сармана. Дочь-мать, дочь-гувернантка, дочь-служанка и сиделка. Панкова приоткрывала человеческую судьбу и душевную глубину самоотверженной одинокой женщины, обездоленной во всем, всецело посвятившей себя служению единственно близкому существу...
Неужели актриса только «профессионально работала» в этой роли?
А в роли Тельбы в «Утренней фее» Алехандро Кассоны? Казалось, Панкова как будто «ничего не делает», ничего не играет, просто все время прибирает в доме, кормит детей, прядет, вяжет, привычно работает и непрерывно ворчит, разговаривает сама с собой, почти не обращаясь ни к кому в отдельности. Но вы очень скоро чувствуете, что если еще теплится жизнь в этом оледеневшем в культе погибшей Анжелики доме, то только благодаря ее дыханию, ее сердитой воркотне, просто благодаря ее присутствию, благодаря благодетельной естественности ее существования...
Такая вот актриса Панкова, что может играть очень смело, броско, сочно, но при этом оставаться безупречно органичной.
Эта яркая простота, естественная масштабность, почти гомерическая непосредственность и есть выражение исконной традиции Малого театра, его истинного стиля.
Актриса эта в полной мере обладает одним из самых необходимых актерских качеств - способностью абсолютной, всепоглощающей веры во все, что происходит на сцене. Но непосредственность Панковой особенная: клокочущая, яростная, порой исступленная. В ней причудливо соединяются доброта и упрямая неуступчивость, гневность и отходчивость, добродушие и испепеляющая свирепость, жалостливость при самом крутом характере и эпическая монументальность при неугомонной, хлопотливой стремительности...



А какая она рассказчица! Даром что книгу никак не соберется писать.
Вот один эпизод. Надо же такому случиться!
«Впервые на сцену я вышла студенткой 1-го курса училища в сезон 1939/40... В «Отелло» вместе с такой же ученицей изображала прислужницу-турчанку. Мы сидели по краям сцены, а посредине шел разговор Отелло и Яго, где последний убеждал мавра в измене Дездемоны. В какой-то момент мы должны были покинуть сцену. Напарница моя это сделала, а я... Дело в том, что Отелло играл Остужев и я, завороженная его игрой, забыв обо всем, осталась на месте. И тогда, Царство Небесное им обоим, Терехов, игравший Яго, сделал знак рукой: уходи! И я, вместо того, чтобы ускользнуть в ближайшую кулису, пошла к противоположной, через всю сцену, впереди игравших актеров.
Тут я поняла, что такое сценическое время в отличие от обычного. Я шла, шла и думала, что никогда уже не дойду до спасительной кулисы...
Потом я подошла к Александру Алексеевичу и извинилась, но Остужев сочувственно сказал: «Ничего страшного». Как мне рассказали, он великолепно обыграл мой промах: зажал рукой рот Яго и не отпускал его, пока я не исчезла...» Татьяне Петровне часто приходилось играть с Великими старухами. Но еще чаще - за них. Так, еще совсем молоденькой, в 1952 году на гастролях в Ленинграде сыграла она няньку Фелицату в пьесе Островского «Правда - хорошо, а счастье лучше» за Варвару Николаевну Рыжову.
Узнала, что надо играть, - за полтора часа до начала спектакля. А роль огромная, сложная, лицедейская, трагикомическая! Учила ее в автобусе по дороге в Выборгский Дом культуры, где должны были играть. Суфлер потребовала, чтобы в сцене вырезали люк и сделали суфлерскую будку. А партнерами Панковой были великие Турчанинова и Яковлев. Они играли с исполнительницей-дебютанткой так заботливо - будто за руку водили. И когда в последнем уже акте Фелицата заплясала от радости, то радость эта была двойная: героини, у которой все уладилось с сыном, и актрисы, которая сыграла-таки роль в обстоятельствах экстремальнейших.
«Главным для меня в том случае был урок, преподнесенный нашими «стариками»: не играй свою роль, а играй партнера».
Это был не единственный их урок.
«Я как-то срочно играла за Турчанинову. Подхожу за кулисами к Варваре Николаевне Рыжовой и говорю: «Повторим текст, я что-то волнуюсь». «Душка моя, зачем здесь повторять? Здесь темно. Выйдем на сцену, там светло, увидим друг друга и сделаем все, что надо».
Так все и случилось. Как со мной работала Рыжова! Ее глаза были заняты только мной. Только увидит, что я занервничала, - тут же возьмет руку, погладит. Мне даже казалось, что она подскажет, если я забуду. Зубов говорил мне: «Я могу дать вам любую роль в первом составе. Но учтите - со мной вы прошли школу. Идя вслед за нашими «старухами», вы пройдете университет». Она прошла этот «университет». Закончив его блестяще. Как сыграла она Матрену в спектакле - шедевре Бориса Равенских «Власть тьмы»! Сыграла темную, хитрую, злобную старуху, легко и уверенно «организующую» все - вплоть до убийства. Мрачный, тягостный ужас охватывал от одного только знакомства с ее «героиней»...
Как прелестно невозмутима была в «Холопах» Гнедича, играя девяностолетнюю Евсеевну. «Советская культура» тогда написала: «Она не играет дряхлости, никакой старушечьей суетливости. Неподвижно сидит на печи, словно высеченная из гранитной глыбы, и изрекает свои уморительные сентенции. Два императора и две императрицы царствовали на ее веку, с одинаковым хладнокровием она
говорит о них, о смерти мужа, о гибели деда, который гусем объелся, и опять-таки при всей смехотворности это у Панковой фигура могучая, несокрушимая, живой символ старого русского быта...»
Как трагична она в роли суетливо-угодливой убийцы Волохо-вой в «Царе Федоре Иоанновиче». У смачно, пиршественно игравшей Панковой случались роли трагические, для нее - непривычно «тихие», сосредоточенные, страдательные. И она играла их не менее успешно, чем разухабистых своих героинь из Островского.
А как она играла в изысканном Расине, в его трагедии «Федра»! Восторженная критика писала тогда:
«Энона в трагедии Ж. Расина «Федра» напоминает фанатичную жрицу, страстно поклоняющуюся своему божеству, своему идолу - страдающей и влюбленной царице. Монологи Эноны у Панковой напоминают заклинания или молитвы, кажутся обрядами какого-то мрачного колдовства, трагической ворожбы. Потеряв привязанность Федры, Энона Панковой бестрепетно, почти равнодушно идет навстречу смерти - жизнь не имеет цены, если ее божество отвернуло от нее свой лик».
А ведь роль кормилицы и наперсницы Федры - Эноны традиционно предполагала некую безликость: наперснице трагической героини надлежит оставаться «в тени». Но Панкова и в этой роли сыграла могучую личность, трагическую судьбу человека, ослепленного язычески неистовой, фанатичной преданностью, страстью почти религиозного служения, стирающей границы между добром и злом, между долгом и преступлением...
Но что критики! Зрители посвящают актрисе стихи.
Надо же такому случиться! - ввелась Татьяна Петровна на роль Анфусы Тихоновны в спектакль по пьесе Островского «Волки и овцы» - роль смешной и нелепой старушки, у которой текста-то «уж бы» да «бы уж». И получила вот что:

В Татьяне Панковой
Все с блеском, все ново.
С талантом безмерным
И классике верным
Играет так броско,
Что даже Островский
Ей крикнул бы «Браво!»
А зрители, право,
Запомнят надолго,
Как «овцы» и «волки»
Играли чудесно,
Но всех интересней –
Поверьте на слово –
ТАТЬЯНА ПАНКОВА.


Это вовсе не единственные стихи, сочиненные для актрисы и об актрисе. Публика любит индивидуальность. Любит самоотдачу. Любит лицедейство. И - актрису Панкову, которая все это ей, публике, дарит, и дарит щедро.
Сколько удовольствия - и сколько споров доставила она своим исполнением роли свахи в «Женитьбе Бальзам и нова».
Одни писали:
«В роли свахи в «Женитьбе Бальзаминова» А. Н. Островского ее увлекали не только и не столько жанровые краски и подробности, сколько почти скоморошья, озорная стихия игры, хитростей, риска, с которыми связана ее профессия».
А другие:
«В исполнении Т. Панковой мы встречаем неожиданную вариацию знаменитых свах Островского. Ее Красавина немолода и не очень удачлива, хотя и пытается скрыть это за излишней суетливостью и веселостью. Когда и вторая попытка женить незадачливого Мишеньку кончается крахом, ее бойкость вдруг сменяется усталостью, грустнеют и гаснут глаза, вся она как-то мгновенно сникает, с безнадежной покорностью твердя Бальзаминову: «Пойдем! Пойдем!»
Так кто же прав в оценке Акулины Гавриловны Красавиной? Все. Потому что Панкова играет разнообразно, и веселость в ее игре не мешает страданию, комическое не зачеркивает трагическое. Они сосуществуют в огромном таланте актрисы, который вмещает все нюансы состояний ее героинь...
Играя сваху, она появлялась в широкой юбке, сшитой из каких-то ярких тряпиц, как лоскутное одеяло - замоскворецкий Арлекин, купеческая клоунесса. Сваха-скоморох, до смерти любящая свои особые представления, обряды, прибаутки и часто в увлечении игрой попадающая впросак.
С первого взгляда влюблялась она в Мишу Бальзаминова, словно учуяв в нем милое ее сердцу чудачество, фантазерство. Эту нежность вы ощущали все время, а в ней - нечто далеко запрятанное, человечное - одиночество, щемящее чувство несбывшегося материнства. Увлекательно балаганная, «вкусная» игра Панковой становилась вдруг сердечной, трогательной...
Эти балаганность и трогательность - и в ее Анне Антоновне Атуевой, тетке героини мюзикла «Свадьба Кречинского» по мотивам Сухово-Кобылина. Где Панкова - в ее-то годы - пляшет, поет и заражает своей роскошной, озорной энергией всех вокруг: на сцене и в зале...
Виталий Соломин, поставивший «Свадьбу Кречинского» и сыгравший заглавную роль, особенно привязан к этой актрисе. Вот и в совсем недавней его премьере - чеховском «Иванове» - Татьяна Петровна сыграла Авдотью Назаровну - «старуху с неопределенною профессией», сыграла ярко, смешно, бенефисно...
Татьяна Петровна много играет в театре и много снимается в кино. Ее давно уже узнают на улицах. Но об этом с ней лучше не говорить, а то непременно припомнит случай:
«Случай смешной и в то же время позорный. После вы-
хода фильма «Твои современник», где я сыграла вахтершу, которая давала студентам деньги под проценты, пришла я на Тишинский рынок. Задержалась у одного прилавка, продавец-грузин узнал меня по этой роли. Вдруг он начал кричать: «Вот такая же сволочь попалась моему сыну! Она его еще и заразила, стерва!» И так он кричал на весь рынок, что я забыла, зачем пришла. Уходила, как по раскаленным углям...» А вот о ролях с актрисой можно говорить сколько угодно.
«Я играла в «Униженных и оскорбленных» Бубнову - хозяйку притона. И очень любила эту роль. Ведь как бывает на сцене - есть роль, которая не удалась и осталась чужой, а есть роль, которая неизвестно почему получилась. Когда Алексей Дикий (замечательнейший, воистину великий режиссер. - СО.) взялся за «Ревизора» и я впервые прочитала на репетиции Пошлепкину, он сказал: «Только ничего не добавляйте. Пусть так, как вы сейчас прочитали, и останется». Вы знаете, что это за роль - Февронья Петровна Пошлепкина? Как говорят в театре - «без ниточки». То есть так мала, что умещается на страничке, и не надо нитки, чтоб ее скрепить... И вот на крошечном пространстве роли актриса показала судьбу человека. Несчастной бабы, вздорной, ругательницы, бьющейся отчаянно в поисках правды, управы на притеснителей - и все бесполезно... Бьется ее Пошлепкина, словно птица между двумя рамами: нет выхода, а бьется...
«Панкова играет страсти, одержимость своих героинь, их судьбы, а не бытовое существование».
Правда. Да не вся. Панкова умеет каким-то чудом или одним ей известным образом сочетать то и другое: судьбы с бытовым существованием. Потому как в жизни они неразделимы. А Панкова очень жизненная актриса.
Потому так востребована в кино.
Впервые ее пригласили сниматься в «Анне на шее». На роль портнихи, которая должна была выносить коробку с платьем и говорить одну фразу. Вдруг режиссер Анненский остановил съемку. И Панкова подумала, что он выгонит ее из фильма. Но - надо же такому случиться! - режиссер дописал актрисе сцену и придумал для нее еще одну. А потом всегда приглашал в свои фильмы: «Княжна Мэри», «День рождения», «Екатерина Воронина»... Он называл Панкову «своим автографом».
Но самой любимой ролью, самым любимым фильмом, принесшим Панковой всенародную славу, был кинохит «Звезда пленительного счастья».
«Сыгранная мною княгиня Анненкова была дочерью губернатора Якоби, ведавшего всей Сибирью. Он в то время начинал торговать с Китаем, и богатство у него, естественно, было несметное. Женихи летели, как мухи на мед. Дочка же - то есть я - окончила институт благородных девиц, была воспитанна и интеллигентна.
Говоря о ее замужестве, отец ставил одно условие: жить в Сибири. Но ухажеры-то мечтали о Петербурге, поэтому постепенно все сами собой отпали. И только Анненков, который ее безумно любил, готов был пойти на все.
Они поженились, у них родилось двое детей, но счастье длилось недолго. Однажды, в день ее рождения, он попал в ледоход. Держа в одной руке букет первых подснежников, переплыл реку - лишь бы успеть поздравить любимую. После чего заболел воспалением легких и умер.
Она была сказочно богата, но кончила жизнь в нищете. К ней постоянно наведывались какие-то люди и представлялись родственниками мужа, прося денег, а иные ее просто обворовывали.
Старший сын Анненковой однажды разорился в играх. Она выслала ему деньги, как говорят, с проклятием. Он решил отыграться и вернуть ей все, но проигрался еще больше. После чего застрелился и был похоронен у дороги как самоубийца.
Но начинала я карьеру в кино с массовок, с озвучаний. Например, голос у меня низкий, и я горжусь тем, что ржание лошади под Ворошиловым в «Первой конной» - это моя запись!» Юмор Панковой поистине неистощим...
Она сыграла много - и в театре, и в кино. Но самую любимую роль пока еще ждет. Продолжает ждать.
Несколько лет тому назад, в юбилей Достоевского, нашему русскому режиссеру один американский продюсер предложил сделать «Игрока». Там должна была сниматься Настасья Кински и другие известные актеры из Франции, Англии, Германии. Бабуленьку должна была играть Панкова.
В один прекрасный день она с коллегами прилетела в Баден-Баден. Но там вдруг обнаружилось, что счет американского продюсера арестован...
Все вернулись по домам. Фильм не состоялся. А продюсер с горя заболел.
Бабуленьку актриса давно хотела сыграть. Даже говорила об этом режиссеру Львову-Анохину, который работал в Малом театре. Их желания совпали. Но вскоре Борис Александрович из Малого ушел. Опять все оборвалось...
«А роль Бабуленьки для меня по-прежнему остается заветной. И мысль Достоевского, которую он выразил в этом образе: о том, что русский человек не может жить на чужбине, что там он теряет самое себя, по-прежнему очень актуальна». Человек очень откровенный, она отвечает на любой, самый личный вопрос: она красиво проживает жизнь, и ей нечего скрывать:
«Я трижды была замужем. Мой первый супруг, Борис Шляпников, был актером БДТ. Я вышла замуж чуть ли не в десятом классе. Но он оказался на том же самом корабле, что и мой старший брат. И погиб вместе ним.
Второй муж, Костя Назаров, великолепно начинал в Малом театре, но он, к сожалению, спился. Его уволили из театра, так как он уже не мог остановиться. Я ушла от него. Может быть, зря. Наверное, надо было ему помочь. Но тогда бы пришлось выбирать между ним и театром, а я не хотела бросать сцену. Впоследствии я часто думала, что все мои жизненные несчастья и огорчения связаны с тем, что я оставила этого слабого человека...
А в третий раз я вышла за аспиранта консерватории Олега Агаркова. Он стал известным дирижером, педагогом, профессором, руководил Камерным оркестром института. Так что в нашем доме всегда звучала музыка, собиралась молодежь...» Сейчас Татьяна Петровна живет только ролями... Впрочем, так было всегда.
На доске в Малом вывешены распределения ролей в новых спектаклях, которые начнут репетировать в следующем сезоне. Там снова имя народной артистки России Татьяны Петровны Панковой.

Дата публикации: 09.01.2011
ТАТЬЯНА ПАНКОВА

Очерк Светланы Овчинниковой из серии «Библиотека Малого театра». М., 2001.

У артистов - всегда удивительные судьбы: удивительно прекрасные, или удивительно трагические, или удивительно никакие, несостоявшиеся... Рядовых судеб не бывает. Как не бывает рядовых ролей.
Но и среди удивительных судеб случаются уникальные. Как судьба Татьяны Петровны Панковой - актрисы редчайшего и, пожалуй, самого чтимого в Малом театре амплуа.
Чтимого с незапамятных времен. Причем только и именно в Малом театре. Имя этому амплуа - Великая старуха. А имена - Ольга Осиповна Садовская, Варвара Николаевна Рыжова, Евдокия Дмитриевна Турчанинова, Александра Александровна Яблочкина, Вера Николаевна Пашенная, Елена Митрофановна Шатрова... И она - Татьяна Петровна Панкова.
Замечательно написал много и хорошо поработавший в Малом театре режиссер Леонид Хейфец:
«Великие старухи!.. До нынешних поколений вряд ли дошла их музыка. Музыка их жизни, музыка их речи, музыка их душевного, сердечного, неподражаемого, искреннего поведения на сцене Великого Малого театра.
И время не то, и песни не те. Всё это так. А вот ведь Москвин-Федор на радиопленке зовет жену: «Аринушка!..» И сквозь грохот и толщу десятилетий музыка его души пробивается и бессмертна потому, что искренность и боль не имеют временных границ. Они сквозь века.
Убежден, что музыка Рыжовой и Турчаниновой, Шатровой и Зеркаловой ни на секунду не устарела. Не устарел же Рахманинов или Скрябин, наконец!»
Среди Великих старух есть те, что смолоду играли молодых и лишь в старости восходили на вершины этого амплуа.
А есть единицы, раритеты, которые старух уже играли совсем молодыми. В Малом это Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина и Татьяна Петровна Панкова.

С двадцатилетнего возраста она играет старух. И так блистательно, что трудно ее представить в другом амплуа. Не только сейчас, когда актрисе 85 лет, но и более чем полвека назад. На амплуа «работает» все: низкий басовитый голос, несуетность сценического поведения, бешеный темперамент и резкие черты лица, про которое сама Панкова, обладающая отвагой и юмором, шутит:
«Я очень некрасива. Да-да, не смотрите на меня так. Сейчас я Полина Виардо или Наталья Гончарова в сравнении с той, какой была в молодости».
В двадцать три года она, например, сыграла сложнейшую роль семидесятилетней Ефросиньи Старицкой в «Иване Грозном».
Сыграла после двух дней репетиций, с лету, с ходу, когда Вера Николаевна Пашенная сломала ногу. И при этом пошла в трактовке Ефросиньи своим, а не заимствованным у великой предшественницы путем. В ее мрачно-честолюбивой Ефросинье Панкова не подчеркивала ни религиозного фанатизма, ни боярской спеси, ни исступленной ненависти к Грозному. Она была прежде всего и больше всего корыстолюбива. Расчетливая, сметливая, хитрая, она не верила ни в Бога, ни в черта, была неразборчива в средствах и очень искусна в дворцовых интригах.
«Волчица овцеобразная» - называл ее Грозный. Пашенная была более «волчицей», Панкова - «овцеобразной», но от этого не становилась менее страшной. Ловко пользуясь сословными предрассудками, она склоняла на свою сторону бояр, грубовато прикрикивала на Владыку, озорно и с издевочкой разговаривала с царицей...
Но!
«Волчица» натягивала овечью шкуру, по-звериному чуя опасность. Вот разгневанный Иван, исцелившийся от страшного недуга, протягивает боярам крест для целования, - и Ефросинья, опасливо косясь на грозного царя, первая подталкивает сына к кресту.
Или, завидев Грозного, внезапно появившегося в покоях царицы, сразу сгибается пополам и, касаясь руками пола, чуть ли не на четвереньках, крестясь и охая, причитая что-то елейным голоском, уползает в дверь...
А как - молча! - проходила она мимо гроба молодой царицы, ею, Ефросиньей, отравленной. Истово крестясь, отбивая поклоны, с самой смиренной миной...
Панкова создала мощный образ «лукавого царедворца» - из тех, о ком позже в «Царе Федоре Иоанновиче» Федор скажет: ...Не вдруг отец покойный Стал Грозным государем! Чрез окольных Он грозен стал...
Такой виделась Евфросинья - Панкова из зала.
А - со сцены?
«Вера Николаевна сломала ногу в щиколотке. Это было надолго. А спектакль очень любил Сталин. Смотрел его шесть или семь раз. В то время, как вы понимаете, желание правительства без внимания не оставляли и меня назначили на Евфросинью. Это была моя вторая роль в Малом театре после «Сотворения мира» Погодина, где я сыграла Семеновну - мать двоих детей. И первое огромное счастье.
После этой роли меня стали сравнивать с великой Блюменталь-Тамариной, которая вообще с девятнадцати лет играла старух.
С этой ролью связан и самый сильный испуг в моей жизни. Дело было так: 2 мая 1945 года я играла роль Ефросиньи. Вдруг приезжает Сталин. Меня за два дня ввели на роль - и сразу такой зритель!
Мы сыграли первый акт, и вдруг антракт затягивается на целых 45 минут, чего в театральной практике никогда не бывает. Я в ужасе - решила, что все наверняка из-за меня, - вот скажет: «Я приехал, а мне подсунули девчонку на роль семидесятилетней героини». Постепенно беспокойство стало овладевать всем руководством театра, ситуация становилась зловещей. Но в этот момент пришли из ложи и сказали, что можно продолжать...
Оказалось, Сталин во время антракта подписывал приказ по салюту Победы 9 мая». В судьбе Панковой много мистического... Сам ее приход в профессию был необычен. В семье отца - крупного инженера и матери - известного математика, автора учебника, родилось четверо детей: две девочки и два мальчика. И все стали актерами! И всех не минула трагедия войны...
Старший брат, Василий, окончил театральную школу при Большом Драматическом театре в Ленинграде; однокурсник и друг Ефима Копеляна, он был, как рассказывает Татьяна Петровна, самым талантливым, «заразившим» своих сестер и брата театральной «бациллой». Но в войну был призван служить в театр Балтийского флота. Их корабль налетел на мину, из актеров в живых остались двое... Десять часов два артиста держались на воде, спасая женщин и детей. А когда сами сели в последнюю лодку, их расстреляли на бреющем полете немецкие самолеты... Василий погиб.
Сестра Нина оставалась во время войны в Ленинграде. У нее было тяжелейшее ранение, год госпиталя, а потом поступление в ту же студию при Большом Драматическом театре. Тогда - имени Горького, сейчас - имени Товстоногова.
Училась она на одном курсе с братом - Павлом Панковым, ставшим одной из блистательнейших звезд товстоноговской труппы: «Редчайший артист варламовско-давыдовской складки, когда живописно все: натура, фактура, голос и главное - талант», писали о нем. Но после десятого класса Павел попал на фронт. Их погрузили на баржу и отправили в неизвестном направлении. От него долго не было никаких вестей.


Оказалось, ребят направили в какую-то школу, затем на фронт, где Павел отморозил ноги. Их оттирали спиртом и давали пить спирт. И так он там пристрастился к нему, что стал с тех пор пить постоянно.
«Но он всегда оставался на высоте - трезвый ли, пьяный ли. Причем Павел нашел в себе силы сделать перерыв - не пил два года до рождения детей, чтобы они родились здоровыми. А под конец беременности жены вторым ребенком опять сорвался. Но потом снова нашел в себе силы, чтобы побороть пагубную привычку. Последние 23 года, до самой смерти, он не пил. И очень много играл - на сцене и в кино».
Впрочем, в БДТ они были приняты оба: брат и сестра. И Нина Петровна играла там хорошие роли. Но сказалось ранение, да и увлеклась педагогической работой. Сейчас живет в Москве и преподает в РАТИ - Российской академии театрального искусства.
А Татьяна Петровна, окончив училище при Малом театре в 1943 году, сразу была принята во фронтовой филиал. И играла буквально на передовой - в семистах метрах от линии фронта. Часто, как только начинался спектакль, летели «мессершмитты», актеры прятались под сцену, гасили свет. Представление шло иногда по восемь-девять часов. И только в декабре 45-го ее отозвали в Москву - играть в пьесе Погодина «Сотворение мира».

А до того была целая эпопея: Татьяну отец в театральный не пустил, сказав: «Сначала положи солидный диплом на стол, а потом иди куда хочешь». И она поступила на математический факультет Ленинградского университета. Закончила его. И в 39-м году уехала в Москву, никому не сказав, зачем.
И только когда поступила в Щепкинское училище при Малом театре, собралась написать об этом отцу. Но... сама получила гневное письмо из дома. Дело в том, что газета «Советская культура» напечатала фотографию четырех человек, «рапортовавших» об успешном поступлении в школу Малого театра. И надо же такому случиться! - среди четверых была и она...
«Надо же такому случиться!» про Татьяну Петровну Панкову можно твердить постоянно.
Надо же такому случиться! Панкова ввелась на роль Пашенной, которая не признавала дублеров. Объясняя это так: «Я не боюсь, что кто-то еще сыграет мою роль. Это даже хорошо, потому что не всегда есть вдохновение. Но для меня роль - живой человек. И вот она ушла к другой. Возникает чувство, будто она мне изменила. Ну и уходи! Я перестаю любить роль и начинаю играть все хуже и хуже».
Но когда юная Панкова сыграла Старицкую, то получила от Пашенной благословение и сережки в подарок...
И - надо же такому случиться! - именно Панкова помогла Вере Николаевне Пашенной сыграть ее последний спектакль.
«Вера Николаевна Пашенная в последние годы жизни очень болела. И настал день, когда я играла вместо нее Кабаниху в «Грозе». Смотрю, она перестала ходить в театр. Встречаю ее дочь Ирину Витольдовну Полонскую:
- Неужели Вера Николаевна не будет больше играть?
- Таня, у нее очень мало сил, она боится, что не доиграет спектакль.
- Да нет, она отлично доиграет. Скажите, что я буду сидеть в гриме и костюме за кулисами, пусть она играет - не сможет, выйду и доиграю я.
Вера Николаевна согласилась и стала играть. Сначала говорила: «Гримироваться не надо». Потом: «Танечка, загримируйтесь, но костюма не надевайте. Успеем». И через некоторое время: «Будьте в полной форме». Так я дежурила за кулисами во время всех ее последних «Гроз». И вот однажды, отыграв два акта, она сказала: «Таня, идите, я не могу больше». Я отвечаю: «Вера Николаевна, если вы сейчас не выйдете, вы никогда уже не выйдете на сцену. Давайте я буду стоять в кулисах. Если вы бросите платок - дам занавес». Она вышла на сцену и начала играть. Задыхается, потом смотрю - одышка проходит... Все доиграла. Потом сказала мне: «Танечка, я на вашей воле доиграла. Но главное - зритель ничего не заметил». Это одна из традиций Малого театра: как бы тебе ни было плохо - ты должна радовать зрителя своей работой.
Татьяна Петровна Панкова радует зрителя уже более шестидесяти лет.

Так, играя сегодня Епишкину в пьесе Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын» - бабу глупую, по-своему сердечную, но еще более - занозистую, из тех, что сидят день-деньской на лавочке да перемывают косточки всей округе, Панкова с другой Великой старухой Малого, Галиной Яковлевной Деминой, играющей Мигачеву, изрядно озоруют, несмотря на почтенный возраст и свой, и героинь. Выпивают, сосватав в одночасье детей, и хмельно запевают: «Шумел камыш, деревья гнулись...» Начинает Демина тоненьким своим, чистеньким голоском, а потом подхватывает басом профундо Панкова: «А ночка те-о-мная была»... Зал рыдает от хохота, а две замечательные актрисы строят умильно-невинные рожицы, едва не начиная хохотать вместе с публикой...
Ее озорство, которое точнее можно и нужно величать лицедейством, неизменно вызывает признание и симпатию.
Так давным-давно - надо же такому случиться! - сыграла она Степаниду в «Мещанах» Горького. На премьере всех засыпали цветами, и только скромная исполнительница скромной роли -Таня Панкова - осталась ни с чем. Но... к концу спектакля принесли в кадке куст сирени. Все заволновались: кто? кому? А в цветах была записка: «Панковой от Михоэлса»... Великий актер сразу оценил юное дарование.
Панкова - удивительный собеседник. По степени откровения. И доверчивости. И чувства юмора. То вдруг расскажет:
«Училище я окончила на сплошные долги. Поскольку была очень точна, меня всегда выручали. Последний долг отдала Игорю Владимировичу Ильинскому, который никому не одалживал денег - только мне. Потому что знал: если я сказала, что верну второго днем, то это не будет второго вечером».
Или попробуйте, скажите ей, что она не знала провалов. И услышите в ответ:
«Ну что вы! Я так плохо играла в пьесе Гольдони «Бабьи сплетни», что, когда приехала в Венецию, отыскала памятник Гольдони, встала перед ним на колени и попросила прощения за то, что я его так опозорила». А вообще-то - надо же такому случиться! Так не бывает с актерами, но...
«Я, может быть, одна из немногих не боюсь провалов. И не страдаю, если что не выходит. Часто вспоминаю слова своего учителя Константина Александровича Зубова: «Таня, поймите, растут не на успехах, растут на провалах. Именно тогда начинаешь думать, где что берется, от чего надо избавиться... Не бойтесь провалов!» И я действительно не боюсь. Я за собой признаю пять ролей. Они в удовольствие. Остальные - на уровне профессионализма».
Актриса, конечно, чуть-чуть лукавит. Когда еще были «Бабьи сплетни», а она до сих пор показывает фотографии себя в парике, восклицая: «Разве можно в таком играть?!» Переживает...
Да и про пять ролей... Из более чем шестидесяти? Ох, лукавый счет.
Помню, как строгая, чинная, аккуратно причесанная, в аккуратнейшем кружевном парадном переднике, гордо несущая свое стародевическое достоинство, появлялась восьмидесятилетняя Элоиза Панковой за передвижным креслом своей стошестилетней матери - Гоголевой в спектакле «Мамуре» по пьесе Жана Сармана. Дочь-мать, дочь-гувернантка, дочь-служанка и сиделка. Панкова приоткрывала человеческую судьбу и душевную глубину самоотверженной одинокой женщины, обездоленной во всем, всецело посвятившей себя служению единственно близкому существу...
Неужели актриса только «профессионально работала» в этой роли?
А в роли Тельбы в «Утренней фее» Алехандро Кассоны? Казалось, Панкова как будто «ничего не делает», ничего не играет, просто все время прибирает в доме, кормит детей, прядет, вяжет, привычно работает и непрерывно ворчит, разговаривает сама с собой, почти не обращаясь ни к кому в отдельности. Но вы очень скоро чувствуете, что если еще теплится жизнь в этом оледеневшем в культе погибшей Анжелики доме, то только благодаря ее дыханию, ее сердитой воркотне, просто благодаря ее присутствию, благодаря благодетельной естественности ее существования...
Такая вот актриса Панкова, что может играть очень смело, броско, сочно, но при этом оставаться безупречно органичной.
Эта яркая простота, естественная масштабность, почти гомерическая непосредственность и есть выражение исконной традиции Малого театра, его истинного стиля.
Актриса эта в полной мере обладает одним из самых необходимых актерских качеств - способностью абсолютной, всепоглощающей веры во все, что происходит на сцене. Но непосредственность Панковой особенная: клокочущая, яростная, порой исступленная. В ней причудливо соединяются доброта и упрямая неуступчивость, гневность и отходчивость, добродушие и испепеляющая свирепость, жалостливость при самом крутом характере и эпическая монументальность при неугомонной, хлопотливой стремительности...



А какая она рассказчица! Даром что книгу никак не соберется писать.
Вот один эпизод. Надо же такому случиться!
«Впервые на сцену я вышла студенткой 1-го курса училища в сезон 1939/40... В «Отелло» вместе с такой же ученицей изображала прислужницу-турчанку. Мы сидели по краям сцены, а посредине шел разговор Отелло и Яго, где последний убеждал мавра в измене Дездемоны. В какой-то момент мы должны были покинуть сцену. Напарница моя это сделала, а я... Дело в том, что Отелло играл Остужев и я, завороженная его игрой, забыв обо всем, осталась на месте. И тогда, Царство Небесное им обоим, Терехов, игравший Яго, сделал знак рукой: уходи! И я, вместо того, чтобы ускользнуть в ближайшую кулису, пошла к противоположной, через всю сцену, впереди игравших актеров.
Тут я поняла, что такое сценическое время в отличие от обычного. Я шла, шла и думала, что никогда уже не дойду до спасительной кулисы...
Потом я подошла к Александру Алексеевичу и извинилась, но Остужев сочувственно сказал: «Ничего страшного». Как мне рассказали, он великолепно обыграл мой промах: зажал рукой рот Яго и не отпускал его, пока я не исчезла...» Татьяне Петровне часто приходилось играть с Великими старухами. Но еще чаще - за них. Так, еще совсем молоденькой, в 1952 году на гастролях в Ленинграде сыграла она няньку Фелицату в пьесе Островского «Правда - хорошо, а счастье лучше» за Варвару Николаевну Рыжову.
Узнала, что надо играть, - за полтора часа до начала спектакля. А роль огромная, сложная, лицедейская, трагикомическая! Учила ее в автобусе по дороге в Выборгский Дом культуры, где должны были играть. Суфлер потребовала, чтобы в сцене вырезали люк и сделали суфлерскую будку. А партнерами Панковой были великие Турчанинова и Яковлев. Они играли с исполнительницей-дебютанткой так заботливо - будто за руку водили. И когда в последнем уже акте Фелицата заплясала от радости, то радость эта была двойная: героини, у которой все уладилось с сыном, и актрисы, которая сыграла-таки роль в обстоятельствах экстремальнейших.
«Главным для меня в том случае был урок, преподнесенный нашими «стариками»: не играй свою роль, а играй партнера».
Это был не единственный их урок.
«Я как-то срочно играла за Турчанинову. Подхожу за кулисами к Варваре Николаевне Рыжовой и говорю: «Повторим текст, я что-то волнуюсь». «Душка моя, зачем здесь повторять? Здесь темно. Выйдем на сцену, там светло, увидим друг друга и сделаем все, что надо».
Так все и случилось. Как со мной работала Рыжова! Ее глаза были заняты только мной. Только увидит, что я занервничала, - тут же возьмет руку, погладит. Мне даже казалось, что она подскажет, если я забуду. Зубов говорил мне: «Я могу дать вам любую роль в первом составе. Но учтите - со мной вы прошли школу. Идя вслед за нашими «старухами», вы пройдете университет». Она прошла этот «университет». Закончив его блестяще. Как сыграла она Матрену в спектакле - шедевре Бориса Равенских «Власть тьмы»! Сыграла темную, хитрую, злобную старуху, легко и уверенно «организующую» все - вплоть до убийства. Мрачный, тягостный ужас охватывал от одного только знакомства с ее «героиней»...
Как прелестно невозмутима была в «Холопах» Гнедича, играя девяностолетнюю Евсеевну. «Советская культура» тогда написала: «Она не играет дряхлости, никакой старушечьей суетливости. Неподвижно сидит на печи, словно высеченная из гранитной глыбы, и изрекает свои уморительные сентенции. Два императора и две императрицы царствовали на ее веку, с одинаковым хладнокровием она
говорит о них, о смерти мужа, о гибели деда, который гусем объелся, и опять-таки при всей смехотворности это у Панковой фигура могучая, несокрушимая, живой символ старого русского быта...»
Как трагична она в роли суетливо-угодливой убийцы Волохо-вой в «Царе Федоре Иоанновиче». У смачно, пиршественно игравшей Панковой случались роли трагические, для нее - непривычно «тихие», сосредоточенные, страдательные. И она играла их не менее успешно, чем разухабистых своих героинь из Островского.
А как она играла в изысканном Расине, в его трагедии «Федра»! Восторженная критика писала тогда:
«Энона в трагедии Ж. Расина «Федра» напоминает фанатичную жрицу, страстно поклоняющуюся своему божеству, своему идолу - страдающей и влюбленной царице. Монологи Эноны у Панковой напоминают заклинания или молитвы, кажутся обрядами какого-то мрачного колдовства, трагической ворожбы. Потеряв привязанность Федры, Энона Панковой бестрепетно, почти равнодушно идет навстречу смерти - жизнь не имеет цены, если ее божество отвернуло от нее свой лик».
А ведь роль кормилицы и наперсницы Федры - Эноны традиционно предполагала некую безликость: наперснице трагической героини надлежит оставаться «в тени». Но Панкова и в этой роли сыграла могучую личность, трагическую судьбу человека, ослепленного язычески неистовой, фанатичной преданностью, страстью почти религиозного служения, стирающей границы между добром и злом, между долгом и преступлением...
Но что критики! Зрители посвящают актрисе стихи.
Надо же такому случиться! - ввелась Татьяна Петровна на роль Анфусы Тихоновны в спектакль по пьесе Островского «Волки и овцы» - роль смешной и нелепой старушки, у которой текста-то «уж бы» да «бы уж». И получила вот что:

В Татьяне Панковой
Все с блеском, все ново.
С талантом безмерным
И классике верным
Играет так броско,
Что даже Островский
Ей крикнул бы «Браво!»
А зрители, право,
Запомнят надолго,
Как «овцы» и «волки»
Играли чудесно,
Но всех интересней –
Поверьте на слово –
ТАТЬЯНА ПАНКОВА.


Это вовсе не единственные стихи, сочиненные для актрисы и об актрисе. Публика любит индивидуальность. Любит самоотдачу. Любит лицедейство. И - актрису Панкову, которая все это ей, публике, дарит, и дарит щедро.
Сколько удовольствия - и сколько споров доставила она своим исполнением роли свахи в «Женитьбе Бальзам и нова».
Одни писали:
«В роли свахи в «Женитьбе Бальзаминова» А. Н. Островского ее увлекали не только и не столько жанровые краски и подробности, сколько почти скоморошья, озорная стихия игры, хитростей, риска, с которыми связана ее профессия».
А другие:
«В исполнении Т. Панковой мы встречаем неожиданную вариацию знаменитых свах Островского. Ее Красавина немолода и не очень удачлива, хотя и пытается скрыть это за излишней суетливостью и веселостью. Когда и вторая попытка женить незадачливого Мишеньку кончается крахом, ее бойкость вдруг сменяется усталостью, грустнеют и гаснут глаза, вся она как-то мгновенно сникает, с безнадежной покорностью твердя Бальзаминову: «Пойдем! Пойдем!»
Так кто же прав в оценке Акулины Гавриловны Красавиной? Все. Потому что Панкова играет разнообразно, и веселость в ее игре не мешает страданию, комическое не зачеркивает трагическое. Они сосуществуют в огромном таланте актрисы, который вмещает все нюансы состояний ее героинь...
Играя сваху, она появлялась в широкой юбке, сшитой из каких-то ярких тряпиц, как лоскутное одеяло - замоскворецкий Арлекин, купеческая клоунесса. Сваха-скоморох, до смерти любящая свои особые представления, обряды, прибаутки и часто в увлечении игрой попадающая впросак.
С первого взгляда влюблялась она в Мишу Бальзаминова, словно учуяв в нем милое ее сердцу чудачество, фантазерство. Эту нежность вы ощущали все время, а в ней - нечто далеко запрятанное, человечное - одиночество, щемящее чувство несбывшегося материнства. Увлекательно балаганная, «вкусная» игра Панковой становилась вдруг сердечной, трогательной...
Эти балаганность и трогательность - и в ее Анне Антоновне Атуевой, тетке героини мюзикла «Свадьба Кречинского» по мотивам Сухово-Кобылина. Где Панкова - в ее-то годы - пляшет, поет и заражает своей роскошной, озорной энергией всех вокруг: на сцене и в зале...
Виталий Соломин, поставивший «Свадьбу Кречинского» и сыгравший заглавную роль, особенно привязан к этой актрисе. Вот и в совсем недавней его премьере - чеховском «Иванове» - Татьяна Петровна сыграла Авдотью Назаровну - «старуху с неопределенною профессией», сыграла ярко, смешно, бенефисно...
Татьяна Петровна много играет в театре и много снимается в кино. Ее давно уже узнают на улицах. Но об этом с ней лучше не говорить, а то непременно припомнит случай:
«Случай смешной и в то же время позорный. После вы-
хода фильма «Твои современник», где я сыграла вахтершу, которая давала студентам деньги под проценты, пришла я на Тишинский рынок. Задержалась у одного прилавка, продавец-грузин узнал меня по этой роли. Вдруг он начал кричать: «Вот такая же сволочь попалась моему сыну! Она его еще и заразила, стерва!» И так он кричал на весь рынок, что я забыла, зачем пришла. Уходила, как по раскаленным углям...» А вот о ролях с актрисой можно говорить сколько угодно.
«Я играла в «Униженных и оскорбленных» Бубнову - хозяйку притона. И очень любила эту роль. Ведь как бывает на сцене - есть роль, которая не удалась и осталась чужой, а есть роль, которая неизвестно почему получилась. Когда Алексей Дикий (замечательнейший, воистину великий режиссер. - СО.) взялся за «Ревизора» и я впервые прочитала на репетиции Пошлепкину, он сказал: «Только ничего не добавляйте. Пусть так, как вы сейчас прочитали, и останется». Вы знаете, что это за роль - Февронья Петровна Пошлепкина? Как говорят в театре - «без ниточки». То есть так мала, что умещается на страничке, и не надо нитки, чтоб ее скрепить... И вот на крошечном пространстве роли актриса показала судьбу человека. Несчастной бабы, вздорной, ругательницы, бьющейся отчаянно в поисках правды, управы на притеснителей - и все бесполезно... Бьется ее Пошлепкина, словно птица между двумя рамами: нет выхода, а бьется...
«Панкова играет страсти, одержимость своих героинь, их судьбы, а не бытовое существование».
Правда. Да не вся. Панкова умеет каким-то чудом или одним ей известным образом сочетать то и другое: судьбы с бытовым существованием. Потому как в жизни они неразделимы. А Панкова очень жизненная актриса.
Потому так востребована в кино.
Впервые ее пригласили сниматься в «Анне на шее». На роль портнихи, которая должна была выносить коробку с платьем и говорить одну фразу. Вдруг режиссер Анненский остановил съемку. И Панкова подумала, что он выгонит ее из фильма. Но - надо же такому случиться! - режиссер дописал актрисе сцену и придумал для нее еще одну. А потом всегда приглашал в свои фильмы: «Княжна Мэри», «День рождения», «Екатерина Воронина»... Он называл Панкову «своим автографом».
Но самой любимой ролью, самым любимым фильмом, принесшим Панковой всенародную славу, был кинохит «Звезда пленительного счастья».
«Сыгранная мною княгиня Анненкова была дочерью губернатора Якоби, ведавшего всей Сибирью. Он в то время начинал торговать с Китаем, и богатство у него, естественно, было несметное. Женихи летели, как мухи на мед. Дочка же - то есть я - окончила институт благородных девиц, была воспитанна и интеллигентна.
Говоря о ее замужестве, отец ставил одно условие: жить в Сибири. Но ухажеры-то мечтали о Петербурге, поэтому постепенно все сами собой отпали. И только Анненков, который ее безумно любил, готов был пойти на все.
Они поженились, у них родилось двое детей, но счастье длилось недолго. Однажды, в день ее рождения, он попал в ледоход. Держа в одной руке букет первых подснежников, переплыл реку - лишь бы успеть поздравить любимую. После чего заболел воспалением легких и умер.
Она была сказочно богата, но кончила жизнь в нищете. К ней постоянно наведывались какие-то люди и представлялись родственниками мужа, прося денег, а иные ее просто обворовывали.
Старший сын Анненковой однажды разорился в играх. Она выслала ему деньги, как говорят, с проклятием. Он решил отыграться и вернуть ей все, но проигрался еще больше. После чего застрелился и был похоронен у дороги как самоубийца.
Но начинала я карьеру в кино с массовок, с озвучаний. Например, голос у меня низкий, и я горжусь тем, что ржание лошади под Ворошиловым в «Первой конной» - это моя запись!» Юмор Панковой поистине неистощим...
Она сыграла много - и в театре, и в кино. Но самую любимую роль пока еще ждет. Продолжает ждать.
Несколько лет тому назад, в юбилей Достоевского, нашему русскому режиссеру один американский продюсер предложил сделать «Игрока». Там должна была сниматься Настасья Кински и другие известные актеры из Франции, Англии, Германии. Бабуленьку должна была играть Панкова.
В один прекрасный день она с коллегами прилетела в Баден-Баден. Но там вдруг обнаружилось, что счет американского продюсера арестован...
Все вернулись по домам. Фильм не состоялся. А продюсер с горя заболел.
Бабуленьку актриса давно хотела сыграть. Даже говорила об этом режиссеру Львову-Анохину, который работал в Малом театре. Их желания совпали. Но вскоре Борис Александрович из Малого ушел. Опять все оборвалось...
«А роль Бабуленьки для меня по-прежнему остается заветной. И мысль Достоевского, которую он выразил в этом образе: о том, что русский человек не может жить на чужбине, что там он теряет самое себя, по-прежнему очень актуальна». Человек очень откровенный, она отвечает на любой, самый личный вопрос: она красиво проживает жизнь, и ей нечего скрывать:
«Я трижды была замужем. Мой первый супруг, Борис Шляпников, был актером БДТ. Я вышла замуж чуть ли не в десятом классе. Но он оказался на том же самом корабле, что и мой старший брат. И погиб вместе ним.
Второй муж, Костя Назаров, великолепно начинал в Малом театре, но он, к сожалению, спился. Его уволили из театра, так как он уже не мог остановиться. Я ушла от него. Может быть, зря. Наверное, надо было ему помочь. Но тогда бы пришлось выбирать между ним и театром, а я не хотела бросать сцену. Впоследствии я часто думала, что все мои жизненные несчастья и огорчения связаны с тем, что я оставила этого слабого человека...
А в третий раз я вышла за аспиранта консерватории Олега Агаркова. Он стал известным дирижером, педагогом, профессором, руководил Камерным оркестром института. Так что в нашем доме всегда звучала музыка, собиралась молодежь...» Сейчас Татьяна Петровна живет только ролями... Впрочем, так было всегда.
На доске в Малом вывешены распределения ролей в новых спектаклях, которые начнут репетировать в следующем сезоне. Там снова имя народной артистки России Татьяны Петровны Панковой.

Дата публикации: 09.01.2011