Новости

«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»

Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
ОБЩЕСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Как и любая советская актриса и к тому же член партии, я постоянно веду общественную работу. И эта работа составляет важный элемент моей духовной жизни, моего творческого самочувствия. Она дает мне дополнительные связи с народными массами и таким образом питает мое творчество. Без общественной работы я не мыслю своей жизни. О некоторых сторонах этой работы я и хочу здесь рассказать.

Уважаемая Елена Николаевна! Извините нас за очередное беспокойство. Мы только что получили письмо от совета ветеранов 18-й гвардейской стрелковой дивизии, в котором нам выслали уточненный план проведения встречи ветеранов дивизии в городе Юхнове...
Мы просим Вас в связи с изменением плана встречи в Юхнове организовать посещение нашей делегацией музея Малого театра 5 мая или 10 мая. Состав делегации три человека.
Мы просим Вас, уважаемая Елена Николаевна, сообщить, с кем и каким образом нам связаться в Москве по поводу посещения музея. Заранее благодарны за помощь. С искренним уважением член клуба «Родина»
Е. Иванова, г. Черняховск.

В течение многих лет я являюсь председателем Центральной комиссии по культурному шефству над Вооруженными Силами СССР. Это моя главная общественная работа. Начало ей было положено моими поездками на фронт во время Великой Отечественной войны. До сих пор у меня сохранились связи с многими участниками войны. Пишут, вспоминают, напоминают. «А помните, Елена Николаевна, как мы Вас звали «мамашей», когда Вы приехали в нашу часть?..» И следует название местечка или номер части. Недавно получила из Ташкента письмо от пенсионера Рудина: «Это мне Вы, Елена Николаевна, посвятили свое выступление, когда были на фронте в нашей части и давали концерт». Каким теплом веет от таких воспоминаний!

Моя нынешняя работа, в сущности, представляет собой продолжение той же связи с армией, культурного обслуживания ее.

Уважаемая Елена Николаевна! Ваша многолетняя шефская работа над Вооруженными Силами воистину увенчана доброй и почетной\\\\\\\\\\\\\\\' славой. А в эскадрилье «Малый театр—фронту» Вы стали самым близким и уважаемым человеком. Спасибо Вам за все хорошее, что сделали и делаете. По поручению летчиков эскадрильи «Малый театр — фронту»
А. Батизат.

Расскажу сначала, как организована эта шефская работа. В каждом театре есть комиссия, которая ставит своей задачей обслуживать бесплатными концертами и спектаклями, всеми другими культурными мероприятиями воинские части. Отдельные комиссии объединяются в масштабах области или республики, группируются по территориальному признаку. Во главе всех этих организаций стоит Центральная шефская комиссия, в которую входят пятьдесят-шестьдесят человек от республиканских и областных комиссий. Я не только руковожу Центральной комиссией, но и сама выезжаю к моим друзьям-военным. Прежде всего — к пограничникам. Я побывала на отдаленных заставах за Полярным кругом — норвежская граница, потом финская и Ленинградский округ с Кронштадтом; Прибалтика, Белорусский округ, Молдавия, Прикарпатский округ, далее Одесса, Николаев, турецкая граница. Закавказский округ, иранская граница, Уральский и Забайкальский военные округа. Я не говорю уже о Москве и Московском округе, об Украине—это центр. Здесь я была во всех воинских частях и подразделениях — везде, откуда поступали заявки и где Центральная шефская комиссия или Главное политическое управление считали нужным мое присутствие. Особенно запомнились посещения Балтийского и Черноморского флотов. Встречи на подводных лодках, сторожевых кораблях, тральщиках—там служат особые люди, у них особая служба. Такая же ответственная и трудная, как и за границами нашей Родины. Я побывала в Центральной группе войск, в Южной группе и пять раз — в Группе наших войск в ГДР. Как мы нужны там нашим воинам!

Сейчас формы военного шефства приняли более широкий характер. В орбиту внимания вошли и войска внутренней охраны и работники гражданской авиации. В последние годы наша работа особо направлена на воспитание юных воинов, патриотического мировоззрения, на расширение их культурного кругозора. Об этом говорится на заседаниях шефской комиссии и руководства ЦДСА (начальник—генерал-майор М. И. Михайлов), на пленумах ЦК профсоюза работников культуры, на специальных совещаниях творческой интеллигенции нашей страны, которые собирает Главное политическое управление. И тут особую роль играют доклады и советы генерала армии Алексея Алексеевича Епишева— начальника Главного политического управления.

Четкие формулировки докладов Епишева определяют программу нашей работы. И если мне, как председателю Центральной комиссии, необходимы конкретные разъяснения, я всегда незамедлительно получаю разрешение прийти к Епишеву. Внимательно меня выслушав, он серьезно и вдумчиво старается мне помочь. Я стремлюсь не злоупотреблять его временем, ибо знаю, как он занят и какая огромная ответственность лежит на его плечах. Тем дороже мне его внимание к нашей работе и тем трогательнее было, когда после одного из заседаний в комнате для президиума, где собрался весь генералитет и я была одна-единственная женщина, — Епишев вдруг поднял бокал и пригласил всех поздравить меня с наступающим на другой день днем рождения! Смутилась я ужасно. Так это было неожиданно и, что говорить, более чем приятно!

Сам Епишев большой любитель театра. Он пристально следит за культурной жизнью страны, глубоко вникает в проблемы искусства. Ни одно новое интересное литературное произведение, ни одно крупное достижение театра и кино или новое имя в музыке не проходит мимо него.

Идя к Епишеву, я мысленно готовлюсь к вопросам, касающимся искусства. Он всегда интересуется моим мнением о новом писателе и его повести, о композиторе или новой песне.

Каков начальник, таковы и его подчиненные. Я не могу не восхищаться генерал-полковником Г. В. Срединым. С Геннадием Васильевичем чувствуешь себя просто, непрерывно ощущаешь в его взгляде внимание и уважение лично к тебе, к твоей работе.

Часто думаю о том, почему меня с таким вниманием и уважением принимают и выслушивают наши большие военачальники, люди, казалось бы, далеко стоящие от театра. Ну что я такого особенного делаю для воинов? Да, я люблю их всем сердцем. Но ведь не я одна. Все мы, деятели искусства и культуры, радостно несем им свое творчество.

Средин — сравнительно еще молодой человек. Знать и видеть меня в мои лучшие годы на сцене, когда я играла большие роли, он не мог. Вот и думается: просто он и его коллеги чувствуют мою любовь к воинам, слышали о моих прежних поездках в самые отдаленные уголки страны, в самые маленькие подразделения. Может быть, они знают о том уважении, симпатии, которые я испытываю к их подругам—офицерским женам. А как иногда трудно бывает им, женщинам, на границе! Как неуютно перебираться с места на место, когда мужья получают новые назначения. Все это я видела, понимала, знала. Но сердечность такого талантливого и культурного человека, как Средин, я объясняю настоящей любовью к искусству и людям искусства.

Несмотря на занятость. Средин часто бывает в театрах и на концертах. Не забуду, как в день 150-летия Малого театра он приветствовал коллектив от Министерства обороны. Я волновалась, так как должна была читать приветственное письмо Центральному Комитету нашей партии. И Средин видел это и всячески старался меня подбодрить и успокоить. А сам тоже волновался. И это нас как-то еще больше по-человечески сблизило. Обаятельный, простой, умный, я бы сказала, красивой души человек—Геннадий Васильевич Средин.

Хочу упомянуть также и генерала Е. И. Востокова. Востоков — подлинный энтузиаст военного шефства. Он сам художник — несколько раз устраивались его выставки.

Он человек; бесконечно преданный искусству и природе. Пейзажи его очаровательны. Самое большое его удовольствие — взять ящик с красками и уехать за город, на природу, чтобы писать и писать. Он неизменный посетитель вернисажей. Но и театр не остается без его внимания. Он следит за всеми премьерами, хорошо знает актеров и концертную эстраду. Евгений Иванович был неоценимым руководителем военно-шефской работы. Никто лучше него не знал, что необходимо воинам для поднятия их культурного уровня, для развития их эстетических вкусов. Как же легко и приятно было работать с ним. И как по-настоящему бывал он счастлив, когда,, находясь в зале, видел и чувствовал благодарный отклик воинов на выступление артистов. Радостно, что связи наши сохранились.

Говоря о военных — энтузиастах шефской работы, я не могу обойти молчанием помощника Востокова — Ф. Л. Малыгина. Неистощимая фантазия и горение, энергия, неусыпный поиск все новых и новых форм шефства — вот что характерно для Федора Лукича. Оба они — Востоков и Малыгин — очень много сделали для развития шефства. Все недоработки со стороны военных организаций, недооценка важности шефства и другие помехи по первому моему сигналу внимательно рассматривались и всегда легко и быстро устранялись.

Хочется сказать несколько добрых слов и о заместителе Малыгина—капитане 1-го ранга И. Д. Ярцеве. Тоже человек большой культуры, любитель театра. И Малыгин и Ярцев по выходе на пенсию нашли большой простор для своих знаний и способностей в Союзе кинематографистов. Самые добрые воспоминания оставили оба они в моей памяти. Наши дружеские, хоть и редкие встречи всегда наполняют меня радостным теплом.

Но я не хотела бы ограничиться воспоминанием только о работниках, призванных осуществлять военное шефство. Меня всегда радовало отношение высшего командования к театру, искусству и к нам, служителям муз. С какой любовью и уважением, с какой увлеченностью говорили они о нашем творчестве. Помню, на заре моей военно-шефской работы министром обороны был Родион Яковлевич Малиновский. Каждые четыре года мы проводили Всесоюзное совещание по культурному шефству над Армией и Флотом. Обычно я делала доклад о нашей работе. После меня выступали и военные, приехавшие с разных концов Союза, и шефы. Одно из таких совещаний длилось два дня, было очень многолюдным. На нем присутствовал Малиновский. С каким интересом выслушивал он высказывания, просьбы, а иногда и требования и шефов и самих своих подчиненных. Какие дельные, умные советы давал для улучшения шефской работы, которой придавал большое значение. И» как благодарно отзывался о наших успехах в ней.

Словно драгоценную память храню я его подарок, преподнесенный мне на одном из моих юбилеев. Сам Малиновский не мог присутствовать на моем празднике. Но как красиво выглядела делегация генералов, вышедших на сцену меня приветствовать. Всех поразил подарок — огромная ваза, состоящая из нескольких частей. Это был аквариум с золотыми рыбками. Чудесные цветы украшали его верхнюю часть. Но самое для меня дорогое то, что ваза была опоясана цепью с табличкой, на которой выгравировано личное поздравление министра и благодарность за мой труд. И подпись — министр обороны маршал Малиновский.

Выясняя какой-либо вопрос, я всегда лично могла позвонить в министерство Малиновскому. Он терпеливо выслушивал меня и разрешал все сомнения, давая нужный совет. Никогда не забыть его огромного вклада в столь необходимое и серьезное дело культурного воспитания воинов.

Помню, отмечалось 80-летие маршала А. М. Василевского. Я послала поздравление этому умному, прекрасному человеку, герою Великой Отечественной войны. Как же мне было приятно, когда я получила теплое письмо от Александра Михайловича и книгу его воспоминаний с доброй надписью. А ведь я не была лично знакома с ним. В его письме выразилось внимание к моему творчеству и моей работе в Армии и Флоте.

Дорогая Елена Николаевна!
-Сегодня с огромным удовольствием и полным удовлетворением вместе со своей семьей и, безусловно, со всей советской общественностью воспринял Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Вам звания Героя Социалистического Труда. С этой высокой правительственной наградой разрешите прежде всего от всего сердца и поздравить Вас...
Вспоминая годы Великой Отечественной войны и ту огромную помощь, которую оказывал коллектив Вашего театра своими незабываемыми выступлениями в войсках Действующей армии, мы прежде всего вспоминаем Вас, дорогая Елена Николаевна, как одного из самых активных деятелей в организации этой помощи, лицо, фактически возглавлявшее этот изумительный, так называемый фронтовой филиал театра...
С сердечным приветом, самыми добрыми пожеланиями и любовью к Вам
Ваш А. Василевский.

Когда умер Василевский, я почувствовала, что потеряла какую-то часть своего духовного мира. Отечественная война и все, что с ней связано, неотделимо от имени Василевского. Ушел герой войны, умный стратег, один из тех, кто победил гитлеровскую военную машину, советский патриот, всем сердцем любивший простого рядового бойца. От друзей Василевского я узнала, какой отзывчивой душой, какой добротой обладал этот замечательный человек.

В один из моих приездов с военно-шефской бригадой в ГДР я была приглашена на обед к командующему Группой войск А. А. Гречко. Однако обедали мы вдвоем с его супругой. Сам Андрей Андреевич заглянул в столовую буквально на несколько минут, чтобы поздороваться со мной и спросить, как мы устроены, не надо ли нам, бригаде, чего-нибудь, нет ли каких-нибудь претензий. Такое внимание и забота были мне очень дороги. Они показали, как ценил наш приезд и нашу работу сам командующий.

Помню мое знакомство с маршалом И. И. Якубовским. Тогда он был командующим Южной группой войск в ГДР. Мы приехали в Дрезден, где помещалась его резиденция. Наступил час обеда. Вижу, не хватает нескольких товарищей из моей бригады —Жарова, Доронина и Калужского. Куда они девались? Кто-то высказал предположение, не в бассейне ли они. Иду к бассейну и по торчащим из воды головам пытаюсь отыскать моих пропавших. И там их нет! Я прихожу в отчаяние. Внезапно ко мне подходит адъютант командующего и приглашает от его имени пройти к нему. «Хорошо, но мне прежде надо найти своих товарищей», — говорю я. «Да они там, у командующего», — был ответ. У меня отлегло от сердца.

Иду в штаб. Проводят меня в какое-то помещение. Драпировки на дверях скрывают, очевидно, столовую. Распахиваются занавески, и я вижу—все мои беглецы сидят за роскошным столом. Чего-чего только на нем нет. Навстречу мне поднимается красавец богатырь! Моя растерянность, общий хохот, и я уже сижу рядом с командующим. И—о ужас!—он наливает мне фужер коньяка. На все мои протесты Якубовский совершенно серьезно и решительно заявляет, что мои «дорогие товарищи» чуть ли не клятвенно заверили его, что я, их бригадир и «самая главная», пью коньяк только фужерами. Что было делать? Прежде всего я попросила позвать и остальных актеров бригады, надеясь этим отсрочить или заставить забыть злосчастный фужер. Но с Якубовским спорить было бесполезно. За товарищами послали, а фужер коньяка я должна была выпить. Поднимая бокал, Якубовский сказал: «Да, как ваша фамилия-то?!» «Гоголева»,—пролепетала я, с ужасом глядя на коньяк. «Гоголева? Никогда не слыхал. Ваше здоровье»,—последовал ответ. И я... выпила до дна весь огромный фужер! Почему и как я не опьянела — одному господу богу известно.

Явились и остальные наши товарищи, возникло дружеское застолье. После него Якубовский повез нас на дачу. Чудесный, весь в зелени, маленький домик, красивый сад и громадный черный пес, повинующийся каждому приказу хозяина. Много раз потом мы с Якубовским вспоминали наше такое необычное знакомство. Я убедилась, какой он простой и обаятельный человек, как уважает и любит искусство. И уже позднее, заменив маршала Гречко на посту командующего всей Группой войск в ГДР, Якубовский находил время встретиться с нашей бригадой. С большим интересом расспрашивал он о театральных новинках. Однажды, находясь у него в гостях, мы неожиданно, прямо за столом дали маленький концерт, специально для командующего. Он проникновенно слушал песни, и всегда была в его глазах какая-то грустинка.

Его смерть потрясла меня. Такой большой и могучий, здоровяк с виду. Тяжела потеря такого красивого человека. Мне всегда казалось, что он тяготился службой вне родной страны. Он был весь такой русский, так неразрывно связан с нашим Отечеством.

Ежегодно перед Октябрьскими праздниками для участников парада на Красной площади Московская военно-шефская комиссия устраивает в Кремлевском Дворце съездов большой праздничный концерт. Командование всегда приглашает меня в президиум. И я получаю большое удовольствие от созерцания этих чудесных молодых солдат и моряков, наполняющих огромный зал. Как гордишься, что именно эти отличники боевой и политической подготовки вместе со своими командирами завтра пройдут перед Мавзолеем Ленина. А по телевизору миллионы и миллионы глаз будут с гордостью следить за своими умелыми, смелыми и красивыми воинами—сынами и внуками, любоваться мощью нашего оружия, надежной опорой нашей безопасности.

Волнующий момент—вынос знамен! Горло сжимает комок! А потом доклад и поздравление командующего, поздравления и рапорты комсомольцев, рабочих, деятелей культуры и после антракта наш, шефов, рапорт-концерт. Обычно все начинают съезжаться к девяти часам утра. Зал наполняется участниками парада. А мы, президиум, собираемся в специальном помещении за кулисами. Тут происходят неожиданные встречи. Встречаюсь с командирами, которых давно не видела. Надо поздравить вновь произведенных генералов и полюбоваться новыми знаками отличия. А иногда подойдет ко мне такой генерал да и напомнит: «А ведь вы, Елена Николаевна, тогда-то были у нас на границе или в такой-то войсковой части». А то припомнит и фронт Отечественной.

Всегда волнуюсь, собираясь на этот праздник. И до слез радостна та приветливость, с которой меня встречают. Хочется еще и еще работать, чтобы отблагодарить, заслужить внимание.

Командующий Московским округом генерал-полковник Е. Ф. Ивановский был всегда неизменно любезен. Он внимательно следил, чтобы мне вовремя подавали машину. И капитан или майор, сопровождавший меня, звонил заранее, уточняя адрес. После официальной части я обычно шла к зрителям. Меня со всех сторон окружала молодежь в форме всех возможных родов войск. Начинались вопросы, разговоры, а то тянулись ко мне программки, записные книжки, просто билеты: «Автограф! Елена Николаевна! Мне, мне, я раньше! Вот ручка!!!»

Звонки! Но меня теснит и окружает еще огромная толпа. Не успеваешь подписывать всем, а антракта больше не будет!

Наш шефский концерт я всегда смотрю полностью. А потом маленьким застольем командование благодарит участников концерта. И тут, как всегда, вперемежку с тостами — небольшой концерт, немного песен, немного чудесных добрых шуток, и мы расходимся.

Какова была моя радость, когда, приехав как-то в ГДР, я встретила Ивановского уже командующим Группой войск. Как родные мы обнялись и стали вспоминать Москву—театры и общих знакомых деятелей культуры. И опять теплая забота о нашем устройстве здесь, в ГДР. Удобно ли нам, хорошо ли? В каких только частях я не бывала! И всюду встречали отлично!

Долгое время Московским военным округом командовал генерал армии Владимир Леонидович Говоров, сын героя Отечественной войны Леонида Александровича Говорова, а начальником штаба МВО был генерал-полковник Константин Степанович Грушевой. Оба они также люди влюбленные в искусство, страстные поклонники театра. И, сидя рядом с ними, слушая наш рапорт-концерт, я получала огромное удовольствие не только от исполнителей там, на сцене, но и от того, как оба эти командира воспринимают искусство.

В. Л. Говоров — скромный, порой даже застенчивый человек. Его безграничное уважение к людям искусства с первого же знакомства бросается в глаза. Он и за столом удивительно располагает к себе, внимателен, предупредителен, хотя и не очень разговорчив.

Я никогда не бываю дома у больших людей — это не в моих правилах. На официальных обедах, встречах— другое дело. Но и на концертах, за товарищеским застольем можно угадать многие черты человека. Так, на одном из наших шефских концертов для участников парада Константин Степанович Грушевой познакомил меня со своим еще совсем юным внуком, тоже участником парада. Он ученик одного из военных училищ. С гордостью представлял мне его Грушевой — дед. И как нарочито строго приказал ему по звонку идти на свое место. А какой Грушевой в застолье! По слуху подбирает аккомпанемент для певца, сам поет, и кажется, если представится случай, вот-вот пустится в пляс! В искусстве он разбирается тонко и строго.

Помню, как-то в программе был возмутивший меня ансамбль. Я искоса взглянула на замкнутое лицо Грушевого. Он молчал. На мой тревожный вопросительный взгляд Константин Степанович сквозь зубы проронил: «Этого номера могло бы и не быть». Я до сих пор помню и его лицо и эту оценку. Ну и выдала же я после концерта его устроителям. Я и вообще-то против вокально-инструментальных ансамблей с их оглушительной электроникой. Воспитывать вкус, музыкальность и понимание красоты музыки на такой—увы!—какофонии нельзя. Некоторые начальники домов офицеров слишком нетребовательны, и это приносит вред нашей молодежи.

Помню, как к нам на заседание Центральной комиссии приехал представитель подводного флота и категорически требовал, чтобы им, подводникам, не присылали пластинки с современными остроритмичными мелодиями. Люди находятся под водой иногда целые месяцы. Невольно начинают сдавать нервы, а подобная музыка расшатывает нервную систему и действует отрицательно на дисциплину. «Мы просим мелодичную музыку, Чайковского, Моцарта!» Вот слова, которые я непрестанно на всех совещаниях привожу в пример. Уж эта мне мода! Хоть бы поскорее прошло это повальное увлечение оглушительной какофонией!

До войны в «Соснах» за соседним с нашим столиком в столовой сидел тогда еще не маршал, а просто генерал К. А. Мерецков с женой и сыном — совсем юношей. Всегда приветливые, они, однако, держались несколько обособленно. Но на мой юбилей я получила от маршала К. А. Мерецкова, уже командующего Московским округом, теплое, дружеское поздравление и чудесную палехскую шкатулку с «Всадницей» Брюллова на крышке. В заповедном уголке моего дома, где хранятся подарки моих дорогих военных, на почетном месте стоит и эта шкатулка. Ну а несколько лет спустя, когда я с бригадой артистов приехала в ГДР, командующим танковой частью был сын маршала Мерецкова, тот самый застенчивый юноша. Теперь о нем его подчиненные говорят как об удивительно смелом, волевом начальнике, всегда сдержанном, но и требовательном к своим однополчанам. Я видела, с каким уважением и теплотой обращались к нему офицеры, а сам он по-прежнему оставался несколько застенчивым и так по-молодому радовался нашей встрече. Вспоминал далекие годы в «Соснах», благодарил нас за приезд и за то удовольствие и радость, которые мы доставили воинам. Так на глазах у меня вырастали и взрослели сыновья и внуки тех, кого я знала в годы становления нашего государства.

Как драгоценную реликвию храню я портрет с чудесной надписью Героя Советского Союза, генерала П. И. Батова. С каким неподдельным чувством восхищался Павел Иванович нашим искусством, мастерством.

Была одна из традиционных встреч в телевизионном концертном зале. С воспоминаниями выступали наши прославленные военачальники, и среди них — маршал П. А. Ротмистров. С удивительным юмором рассказывал он об одной военной уловке своих танковых подразделений, шедших в лоб фашистским дивизиям. Когда я поднялась на сцену, чтобы поблагодарить героя, то попала сразу в такие жаркие объятия, что чуть не задохнулась. «Приезды ваших товарищей к нам, их выступления—вот что давало нам силы, вот что воодушевляло на драку с чертовым фашистом!» — кричал Ротмистров, не выпуская меня из объятий. И я была горда, счастлива; я не была на Сталинградском фронте, но мои товарищи там были. И это за них я принимала горячую благодарность и уважение прославленного воина.

Помню, мы давали концерт на кораблях в Мурманске и Североморске. Как-то нам с бригадой пришлось заночевать на одном из кораблей. Всех разместили по каютам офицеров, а мне предоставили каюту самого командира, который отправился ночевать на берег к своей семье.

Спала я как убитая. Просыпаюсь—думаю, отчего же такая тишина? По моим расчетам, давно уже должны драить палубу. Я бы проснулась от этого, привела бы себя в порядок. Наконец, сверившись с часами, я вышла к своим, и как раз вовремя. Прибыл командир, и по его приказу вся команда корабля выстроилась на палубе. Мы присутствовали при торжественном поднятии флага. Это было грандиозное, незабываемое впечатление. А спала я, оказывается, в такой тишине, потому что был дан строгий приказ: убирать палубу около каюты командира «бесшумно», там спит актриса и боже упаси ее побеспокоить!

Да, во многих местах побывали мы с шефскими концертами. И все же еще и еще раз жалею, что и годы и занятость не позволяют мне чаще навещать моих дорогих бойцов в их частях, особенно на границах, в отдаленных гарнизонах, и встречаться с друзьями у себя дома. Есть у меня и большая задолженность перед «моими военными», как я обычно говорю. Вот сколько объездила границ и флотов, а в Приморье и на Алтае не сумела побывать, да, боюсь, уж это для меня теперь неисполнимая мечта. А они зовут, ждут, и часто слышу упрек: «Что же вы, Елена Николаевна, нас забыли!» А как к ним ехать, вернее, лететь? Летом, во время нашего отпуска, когда я обычно проводила военно-шефские поездки, дальневосточники сами не советуют к ним приезжать. Штормы. Лучше всего сентябрь, а это уже начало сезона и повседневная работа. А где-то все же мелькает надежда: может быть, и повстречаюсь еще с тихоокеанскими моряками и воинами Алтая!

В 50-е годы возникло могучее движение по освоению целинных земель в Казахстане. Работники искусства не могли остаться в стороне от этого движения. Малый театр, как всегда, откликнулся одним из первых. И вот я решила свой отпуск провести на целине, давая в степи, в маленьких селениях концерты. Был у нас в Малом театре человек, обладавший необыкновенными организаторскими способностями, умевший организовать бригады и группы,— суфлер Иосиф Иванович Дарьяльский. Так вот мы и решили с Иосифом Ивановичем отправиться на месяц на целину. В городах я выступала от филармонии за плату, но главная наша задача состояла в шефском обслуживании целинников. Поездка была не из легких, освоение целины только начиналось. Всюду пыль, жара, грязь. Кажется, я за целый месяц не могла по-настоящему помыть голову и просто закрутила волосы в виде чалмы на все время пребывания на целине.

Зато люди везде старались помочь. Секретарь горкома выделил для нас машину и великолепно знающего дороги и местные условия водителя. Условия в разных местах были разные.

Так, например, в Рудном нас приняли по-царски. Маленький чистенький домик, приветливые девушки, даже торт нам поднесли. В еще не совсем готовом Доме культуры, если можно было так назвать этот домик, мое выступление прошло успешно. Собрались и все строители и «горожане», вернее, будущие горожане; ну а теперь, судя по газетам, в Рудном не только Дворец культуры, но и драматический театр выстроен.

Помню и другой эпизод. Приехали—в степи никого, ни стана, ни человека, ни намека на какое-нибудь жилье. Где же зрители? Но шофер наш упорно стоял на своем. Это место рекомендовано секретарем горкома. Значит, кто-нибудь придет. Сели мы на стерне и ждем. И вдруг с одной и с другой стороны навстречу друг другу идут далеко-далеко два трактора. «Ну вот, я же говорил,— обрадовался водитель.—Вот и публика!» И действительно, в том месте, где мы присели, сошлись два трактора. Наскоро закусив, трактористы приготовились меня слушать. «А еще-то кто будет?»—недоумевала я. «Да вот мы все тут!» Так для двух трактористов и состоялся мой концерт. Теперь это кажется смешным. Но, право же, в том, что два тракториста в центре необозримой степи слушают концерт артистки, есть что-то очень значительное.

Как-то проезжая вот по такой пустыне, мы буквально умирали от жары, и наш водитель предложил сделать маленький крюк и заехать к табунщикам попробовать настоящего кумыса. Конечно, мы с радостью согласились. Табунщики—двое стариков и старуха—по-русски не говорили. Объясниться с ними мог только водитель. Вошли в конюшню, где была всего одна лошадь, остальной табун далеко. Через стойло прошли в светлую и чистую горницу, всю застланную коврами, с неимоверно громоздкой кроватью и горой подушек чуть ли не до потолка. Все ярко, необычно. Нас усадили на ковре и из чистейших, просто сверкающих пиал предложили попробовать настоящий целебный кумыс. Никогда ничего подобного я не пила, да и потом не приходилось пить ничего чудеснее этого холодноватого напитка. Я попросила еще. Но тут наш шофер объяснил, что после второй порции я вряд ли встану. У этого натурального кумыса есть коварное свойство опьянять. Хозяйка с удовольствием наблюдала за моими пререканиями с водителем. Я не знала, как отблагодарить дружелюбных хозяев, мы ограничились дружескими рукопожатиями, улыбками и бесконечными поклонами.

Помню и наше пребывание в Семиозерном. В то время там было лишь одно озеро, вокруг которого тесно сгрудились маленькие деревянные домишки. Ни одного кирпичного здания, кроме бывшей не то церкви, не то часовни, где я и давала концерт. Это Семиозерное и стало на несколько дней нашей базой. В озере купаться было нельзя, ибо одна-единственная главная улица и являлась его берегом. У озера страшная грязь, а на «набережной» невообразимая пылища. Поселили нас в бараке из двух комнат и коридора с умывальником-рукомойником. Таз под умывальником, ведро с водой рядом, а из таза выливалось все прямо за дверь. В одной комнате жили восемь девушек и я. В другой помещались мужчины-трактористы и наш Дарьяльский. Девушки уходили чуть свет, большая часть мужчин тоже, а мне приходилось, выходя из комнаты, оповещать мужчин, которые еще не встали, что я буду мыться и потому прошу их не выходить в коридор, а Дарьяльский стоял снаружи на страже. Такая процедура всем очень понравилась, и если Дарьяльский отсутствовал, кто-нибудь из мужчин добросовестно нес за него вахту, сообщая: «Не входи, артистка умывается». Хорошие, веселые и добрые люди. Особенно их симпатии возросли после моего концерта, и мне было жаль расставаться с ними.

Целина была в то время своеобразным фронтом. И как в огне фронтов, так и здесь, в палящих степях Казахстана, Малый театр делал свое дело—воодушевлял и нес эстетическое наслаждение людям.

Чтобы завершить разговор о своей общественной деятельности, хочу сказать несколько слов о более чем полувековой дружбе Малого театра с заводом «Серп и молот». Здесь огромная заслуга принадлежит народной артистке РСФСР Варваре Александровне Обуховой. Ее энергия на поприще шефства над заводом просто удивительна. Она нас всех заражает своим энтузиазмом в этом деле. Наши режиссеры и актеры по ее требованию часто посещают цеха завода, давая в обеденный перерыв маленькие концерты. Режиссеры театра регулярно помогают заводской самодеятельности, и в результате на «Серпе» вырос народный театр, получивший широкое признание. Рабочие завода—частые гости у нас. Они посещают генеральные репетиции, они в курсе нашего репертуара и даже принимают участие в работе художественного совета.

Естественно, я не остаюсь в стороне: бываю на заводе не только в праздничные дни, но и в будни. Всегда еду туда с большим волнением и удовольствием, жду хорошей и приветливой встречи с друзьями.

Возникла у меня и еще более тесная связь с заводом «Компрессор». Сначала по просьбе директора завода, человека деятельного и очень любящего театр, мы приезжали на обычные встречи-концерты. Позднее дружба углубилась. Некоторые актеры Малого театра во главе с отзывчивым человеком и прекрасным артистом Виктором Ивановичем Хохряковым стали постоянными гостями завода. А потом ближе сошлись с рабочими и были избраны почетными членами бригад коммунистического труда. Меня удостоили чести быть избранной в бригаду Николая Петровича Разувакина. Мои социалистические обязательства таковы: раз в квартал моя бригада посещает спектакль Малого театра. И затем в перерыве мы вместе обсуждаем постановку. Порой я просто приезжаю на завод в свой выходной день. В обеденный перерыв я либо читаю стихи, либо рассказываю о жизни театра, о его репертуарном плане или истории, а в цеху стараюсь освоить мой станок. Мы лучше узнаем друг друга, и дружба наша крепнет.

Говоря о своей общественной работе, я хотела бы помянуть добрым словом Михаила Алексеевича Яснова. В бытность мою депутатом Моссовета он был председателем Мосгорисполкома. Труппа Малого театра расширилась. Приходили актеры с периферии, приходила и молодежь, а жить было негде. Театр остро нуждался в жилплощади. Задумали строить многоквартирный дом. Выделили нам место на 2-й Брестской улице, материальные фонды на строительство. Но все это надо было, как теперь говорят, «выбивать». И вот я, пользуясь депутатским пропуском, почти ежевечерне после спектакля дежурила в приемной у дверей Яснова. Помню свои походы к В. Ф. Промыслову (тогда занимавшемуся делами строительства), к министру легкой промышленности А. Н. Косыгину. Депутатский билет и настойчивость открывали передо мной все двери. Ну а дальше отвязаться от меня было не так просто. Мне же было легко хлопотать. Я говорила о нуждах Малого театра, о моих товарищах. Сама я уже давно имела хорошую кооперативную квартиру, где и сейчас живу, и ни в какой жилплощади не нуждалась. Так вот, встречая в двенадцатом часу ночи у дверей своего кабинета меня, упорно дожидавшуюся его приема (в те годы было принято работать в поздний час), Яснов иногда просто приходил в отчаяние. «Да что же это такое? Опять вы? Я дам распоряжение охране не пропускать вас в Моссовет». Но это было только угрозой. И малый, добрый, хороший Яснов, иногда продержав у дверей с час, очевидно в наказание, впускал меня к себе, выслушав и сурово сдвинув брови, подписывал нужные бумаги. И мы расставались добрыми друзьями до следующей встречи. Дом на 2-й Брестской был выстроен при его постоянной помощи и содействии. И многие актеры и сотрудники театра обязаны ему своими благоустроенными квартирами. Встречаясь иногда с Ясновым на съездах или официальных приемах, мы не без юмора вспоминаем постройку дома Малого театра и «вечную» просительницу у дверей его кабинета в Моссовете по ночам.

Теперь мало кто помнит эти наши волнения и хлопоты. Иногда мы вспоминаем об этом с А. Е. Пузанковым. Почти всю жизнь отдавший Малому театру, Пузанков и сейчас живет в доме на 2-й Брестской. Пришел он в театр простым рабочим сцены и дошел до заместителя директора. Замечательный товарищ, один из первых коммунистов Малого театра. Когда началась война, он сразу ушел на фронт и чудом остался жив благодаря своему адъютанту, тоже рабочему сцены Малого театра, Мочалову. Мочалов под пулями вытащил с поля боя своего израненного командира. После Отечественной войны оба, чуть подлечившись, вернулись в Малый театр, который беззаветно любили. Вышедший в запас полковником Пузанков занял в театре должность заведующего репертуарной конторой. И пусть у него не всегда хватало специальных знаний, но его принципиальность, знание труппы и преданность Малому, именно Малому театру, который он боготворил, делали его работу безупречной. Я не один раз приходила в его маленький кабинет за советом, приходила как к честнейшему коммунисту и товарищу поплакаться о делах и просто вспомнить ушедших корифеев Малого театра, которых и он знал и почитал. Сейчас Пузанков на пенсии, дают знать о себе раны. Я нет-нет да звоню ему, чтобы поделиться новостями театра.

Особенность Малого театра, вернее, одна из его традиций—дружба с обслуживающим персоналом. Я уже упоминала одевальщика-портного А. И. Южина, у которого Александр Иванович