22.02.2006
Подробнее
ВРАЧ, ИСЦЕЛИСЯ САМ!
ВРАЧ, ИСЦЕЛИСЯ САМ!
В Малом театре играют «Мнимого больного». Комедию Мольера поставил Сергей Женовач, с чьим участием в судьбе старой, но ни в коем случае не дряхлой театральной академии связывают все удачи последних лет...
В Малом театре играют «Мнимого больного». Комедию Мольера поставил Сергей Женовач, с чьим участием в судьбе старой, но ни в коем случае не дряхлой театральной академии связывают все удачи последних лет...
ВРАЧ, ИСЦЕЛИСЯ САМ!
В Малом театре играют «Мнимого больного». Комедию Мольера поставил Сергей Женовач, с чьим участием в судьбе старой, но ни в коем случае не дряхлой театральной академии связывают все удачи последних лет. «Горе от ума», «Правда — хорошо, а счастье лучше» — его рук дело. «Мнимый больной» — третья и, может статься, на некоторое время — последняя его работа. У Женовача появилось свое собственное театральное дело, Студия театрального искусства, сложившаяся из выпускников его курса в ГИТИСе, со знаменитыми уже на всю Москву спектаклями — «Мальчиками» по нескольким главам «Братьев Карамазовых», «Мариенбадом» по Шолом-Алейхему, «Поздней любовью» Островского. В определенном смысле — по доверию к искусству актера, по уверенному предпочтению классическому репертуару и высокой словесности, Студию Женовача можно было бы признать Студией Малого театра, по аналогии с многочисленными студиями МХТ (четыре «случилось» еще при Станиславском с Немировичем, Пятая была основана Романом Козаком на исходе 80-х, при Ефремове, Шестой назвали недавно нынешнюю магистратуру для американских актеров, которые по полгода учатся в Москве и играют затем несколько спектаклей, порой — весьма недурных).
Но вернемся к нашему «Больному» и к Женовачу в Малом. В самые лютые морозы — переполненный зал, на окошке кассы — объявление, что все билеты проданы. Публика — по преимуществу, новая, которая успела уже привыкнуть к тому, что театр проходит по разряду дорогих удовольствий. Какой-то умный человек с рыночным мышлением рассудил верно: если публика готова платить по полторы тысячи за дурную антрепризу, почему бы ей не заплатить примерно столько же за хороший спектакль в театральной академии?! При равных ценах предпочтение будет отдано продукции лучшего качества.
Другое дело, что значит «лучший»? Поход на «Мнимого больного» по времени совпало с публикацией результатов очередного опроса фонда «Общественное мнение», который на сей раз занялся изучением отношения народонаселения к юмору на российском ТВ. И — пинок под зад всем ревнителям высокого и прекрасного: качество юмора на нашем ТВ устраивает 58% россиян, а самым популярным артистом на юмористическом фронте признали Евгения Петросяна (35%!). 40% россиян смотрят юмористические программы часто, еще 18% делают это постоянно. 47% считает лучшей программой «Кривое зеркало», а 40% — «Аншлаг»...
«Мнимый больной» — вот это важно — в данном случае вступил в схватку «за смешное» на том самом юмористическом поле, которое пахано-перепахано нашими телеюмористами и театральной антрепризой: антреприза ведь смеется чаще и больше над телесным низом, и при том «специализируется» на комедиях, правда, чаще — на переводных, итальянских да французских. А «Мнимый больной» — самая что ни на есть комедия. Старинная, конечно, и можно было вообразить, что за несколько веков нещадной эксплуатации, — несколько подрастерявшая свой комический задор. Но — нет. «Мнимый больной» — и тут Малый снова выходит на равный бой с коммерческой антрепризой и устраивающем большинство россиян телевизионным юмором: шутки Мольера недалеко еще ушли от задорных и оттого несколько грубоватых средневековых французских фарсов, юмор которых концентрировался в тех же самых областях, что и юмор наших сегодняшних записных юмористов. В споре «равных» выигрывает Малый. «Мнимый больной» — продукт конкурентноспособный.
Следующий вопрос: хорошо ли это, обойти на этом самом повороте Евгения Петросяна?
Очень! Невероятно хорошо!
Горшки с ярко и крупно выраженным содержимым бесконечно промываемого желудка Аргана носят туда-сюда, сам он только о клистирах и говорит, но — парадокс: в исполнении Василия Бочкарева, выдающегося актера Малого театра, вообще — театра русского, нет ни малейшей пошлости. Он говорит про «низ», и думает его герой об одном только лечении, а как-то все это выходит у него так ловко, что, как говорится, не придерешься. Какая-то даже изысканность — во всем, в сценической раме (художник Александр Боровский), в костюмах Оксаны Ярмольник, в выразительном свете (художник по свету — Дамир Исмагилов), то напрочь скрывающемся с глаз долой, поскольку Аргану белый свет не мил, то вдруг заливающим всю сцену — просторную залу дома мнимого больного — ярким солнечным светом. Жизнь хороша! Вот только жить Аргану — нехорошо.
Юмор Женовача и Бочкарева — чрезвычайно разнообразен. От незатейливой насмешки над французским характером героев (явившись на сцену в начале второго акта, Арган прихватывает с собой традиционный французский багет, который тут же и принимается уплетать за обе щеки, — ведь именно таков в русском представлении расхожий образ среднего парижанина). И — веселящих до колик «припрыжек» Аргана, с которыми он устремляется за сцену в минуты особенной активности своего пищеварительного тракта. До — неожиданного, но радующего многих внешнего сходства героя Бочкарева с Вахмуркой, персонажем чехословацкого телесериала о приключениях бодрого Гржимека с меланхоличным и раздумчивым Вахмуркой... И — очевидных театральных параллелей: игра Аргана, придуманная его братом и служанкой Туанеттой (Людмила Титова), дабы изобличить неискренность нынешней его жены (Евгения Глушенко) очевидно рифмуется с «Мышеловкой» в «Гамлете», только у Шекспира театр необходим заглавному герою, чтобы получить доказательства вины Клавдия и усугубить трагическое действо, а тут — лишь как шаг к счастливой развязке. Вот это самое соседство высокого и низкого, гомерически смешного и светло-печального, неизменного, в каждый момент сценического времени, — оно-то и создает обаяние спектакля Женовача. Какие-то трагические сквозняки, вдруг доносящиеся из распахнутых настежь дверей, или — снова вдруг! — какой-то меланхолический свет, не позволяют забыть о скоротечности жизни, которую попусту тратит Арган. А есть ли варианты? Бог весть... Эта печаль «со стороны», залетающая незвано — нежданно извне роднит «Мнимого больного» с лучшими спектаклями Стрелера, который как никто умел сочетать неразрывными узами безмятежное веселье детства человечества с нашей всезнающей меланхолией.
Еще, разумеется, приключения мнимого больного, а особенно — сентенции здравомыслящего брата Аргана Беральда в исполнении Александра Клюквина могут сойти за комментарии «на полях» социальной реформы господина Зурабова. Ведь что говорит многомудрый Беральд? «Люди умирают не от болезней, а от лекарств», «Обращаться к врачам могут только люди с могучим здоровьем, у которых есть силы выносить и болезнь и лекарства». И всячески отрицает необходимость медицины, а равно и пользы ее для выздоровления.
Григорий Заславский
05.02.2006
В Малом театре играют «Мнимого больного». Комедию Мольера поставил Сергей Женовач, с чьим участием в судьбе старой, но ни в коем случае не дряхлой театральной академии связывают все удачи последних лет. «Горе от ума», «Правда — хорошо, а счастье лучше» — его рук дело. «Мнимый больной» — третья и, может статься, на некоторое время — последняя его работа. У Женовача появилось свое собственное театральное дело, Студия театрального искусства, сложившаяся из выпускников его курса в ГИТИСе, со знаменитыми уже на всю Москву спектаклями — «Мальчиками» по нескольким главам «Братьев Карамазовых», «Мариенбадом» по Шолом-Алейхему, «Поздней любовью» Островского. В определенном смысле — по доверию к искусству актера, по уверенному предпочтению классическому репертуару и высокой словесности, Студию Женовача можно было бы признать Студией Малого театра, по аналогии с многочисленными студиями МХТ (четыре «случилось» еще при Станиславском с Немировичем, Пятая была основана Романом Козаком на исходе 80-х, при Ефремове, Шестой назвали недавно нынешнюю магистратуру для американских актеров, которые по полгода учатся в Москве и играют затем несколько спектаклей, порой — весьма недурных).
Но вернемся к нашему «Больному» и к Женовачу в Малом. В самые лютые морозы — переполненный зал, на окошке кассы — объявление, что все билеты проданы. Публика — по преимуществу, новая, которая успела уже привыкнуть к тому, что театр проходит по разряду дорогих удовольствий. Какой-то умный человек с рыночным мышлением рассудил верно: если публика готова платить по полторы тысячи за дурную антрепризу, почему бы ей не заплатить примерно столько же за хороший спектакль в театральной академии?! При равных ценах предпочтение будет отдано продукции лучшего качества.
Другое дело, что значит «лучший»? Поход на «Мнимого больного» по времени совпало с публикацией результатов очередного опроса фонда «Общественное мнение», который на сей раз занялся изучением отношения народонаселения к юмору на российском ТВ. И — пинок под зад всем ревнителям высокого и прекрасного: качество юмора на нашем ТВ устраивает 58% россиян, а самым популярным артистом на юмористическом фронте признали Евгения Петросяна (35%!). 40% россиян смотрят юмористические программы часто, еще 18% делают это постоянно. 47% считает лучшей программой «Кривое зеркало», а 40% — «Аншлаг»...
«Мнимый больной» — вот это важно — в данном случае вступил в схватку «за смешное» на том самом юмористическом поле, которое пахано-перепахано нашими телеюмористами и театральной антрепризой: антреприза ведь смеется чаще и больше над телесным низом, и при том «специализируется» на комедиях, правда, чаще — на переводных, итальянских да французских. А «Мнимый больной» — самая что ни на есть комедия. Старинная, конечно, и можно было вообразить, что за несколько веков нещадной эксплуатации, — несколько подрастерявшая свой комический задор. Но — нет. «Мнимый больной» — и тут Малый снова выходит на равный бой с коммерческой антрепризой и устраивающем большинство россиян телевизионным юмором: шутки Мольера недалеко еще ушли от задорных и оттого несколько грубоватых средневековых французских фарсов, юмор которых концентрировался в тех же самых областях, что и юмор наших сегодняшних записных юмористов. В споре «равных» выигрывает Малый. «Мнимый больной» — продукт конкурентноспособный.
Следующий вопрос: хорошо ли это, обойти на этом самом повороте Евгения Петросяна?
Очень! Невероятно хорошо!
Горшки с ярко и крупно выраженным содержимым бесконечно промываемого желудка Аргана носят туда-сюда, сам он только о клистирах и говорит, но — парадокс: в исполнении Василия Бочкарева, выдающегося актера Малого театра, вообще — театра русского, нет ни малейшей пошлости. Он говорит про «низ», и думает его герой об одном только лечении, а как-то все это выходит у него так ловко, что, как говорится, не придерешься. Какая-то даже изысканность — во всем, в сценической раме (художник Александр Боровский), в костюмах Оксаны Ярмольник, в выразительном свете (художник по свету — Дамир Исмагилов), то напрочь скрывающемся с глаз долой, поскольку Аргану белый свет не мил, то вдруг заливающим всю сцену — просторную залу дома мнимого больного — ярким солнечным светом. Жизнь хороша! Вот только жить Аргану — нехорошо.
Юмор Женовача и Бочкарева — чрезвычайно разнообразен. От незатейливой насмешки над французским характером героев (явившись на сцену в начале второго акта, Арган прихватывает с собой традиционный французский багет, который тут же и принимается уплетать за обе щеки, — ведь именно таков в русском представлении расхожий образ среднего парижанина). И — веселящих до колик «припрыжек» Аргана, с которыми он устремляется за сцену в минуты особенной активности своего пищеварительного тракта. До — неожиданного, но радующего многих внешнего сходства героя Бочкарева с Вахмуркой, персонажем чехословацкого телесериала о приключениях бодрого Гржимека с меланхоличным и раздумчивым Вахмуркой... И — очевидных театральных параллелей: игра Аргана, придуманная его братом и служанкой Туанеттой (Людмила Титова), дабы изобличить неискренность нынешней его жены (Евгения Глушенко) очевидно рифмуется с «Мышеловкой» в «Гамлете», только у Шекспира театр необходим заглавному герою, чтобы получить доказательства вины Клавдия и усугубить трагическое действо, а тут — лишь как шаг к счастливой развязке. Вот это самое соседство высокого и низкого, гомерически смешного и светло-печального, неизменного, в каждый момент сценического времени, — оно-то и создает обаяние спектакля Женовача. Какие-то трагические сквозняки, вдруг доносящиеся из распахнутых настежь дверей, или — снова вдруг! — какой-то меланхолический свет, не позволяют забыть о скоротечности жизни, которую попусту тратит Арган. А есть ли варианты? Бог весть... Эта печаль «со стороны», залетающая незвано — нежданно извне роднит «Мнимого больного» с лучшими спектаклями Стрелера, который как никто умел сочетать неразрывными узами безмятежное веселье детства человечества с нашей всезнающей меланхолией.
Еще, разумеется, приключения мнимого больного, а особенно — сентенции здравомыслящего брата Аргана Беральда в исполнении Александра Клюквина могут сойти за комментарии «на полях» социальной реформы господина Зурабова. Ведь что говорит многомудрый Беральд? «Люди умирают не от болезней, а от лекарств», «Обращаться к врачам могут только люди с могучим здоровьем, у которых есть силы выносить и болезнь и лекарства». И всячески отрицает необходимость медицины, а равно и пользы ее для выздоровления.
Григорий Заславский
05.02.2006
14.02.2006
Подробнее
БЛАГОДАРЕНИЕ ФАРСУ
БЛАГОДАРЕНИЕ ФАРСУ
«Мнимый больной» в Малом театре с полгода уже идет с тихо нарастающим зрительским успехом. Он не из тех спектаклей, ради которых принято делить надвое газетную полосу. Он природно лишен ноты, вызывающей полемику. Нота здесь с первых минут задана миролюбиво и ведут ее последовательно.
«Мнимый больной» в Малом театре с полгода уже идет с тихо нарастающим зрительским успехом. Он не из тех спектаклей, ради которых принято делить надвое газетную полосу. Он природно лишен ноты, вызывающей полемику. Нота здесь с первых минут задана миролюбиво и ведут ее последовательно.
БЛАГОДАРЕНИЕ ФАРСУ
«Мнимый больной» в Малом театре с полгода уже идет с тихо нарастающим зрительским успехом. Он не из тех спектаклей, ради которых принято делить надвое газетную полосу. Он природно лишен ноты, вызывающей полемику. Нота здесь с первых минут задана миролюби¬во и ведут ее последовательно.
Человек в халате сидит у камина в любимом кресле. Человеку хорошо. Человека зовут Арган, его играет Василий Иванович Бочкарев. Дальше мы будем писать «Арган», подразумевая: Арган дефис Бочкарев, и помня сцепку, обозначенную тут де¬фисом: сцепка и теплая, нежная, и вроде бы с бубенчиками.
Стоит следить за тем, как эта нота (человеку хорошо) проходит через весь недлинный, соразмерный спектакль.
При желании можно разглядывать и многое сверх того, - тонкость искусства, артистизм культурных связей. У дерева панелей в доме мнимого больного - теплый, чуть затертый «шарденовский отлив»; мягко притушенная гамма (без единого цветного пятна) тоже от Шардена (когда в финальной церемонии понадобится нарядность, ее даст сочетание блестяще черного с ярко белым). В здешнее окно, когда от¬кроют его створки, солнце на девушку в проеме падает так же, как на «Девушку с письмом» Вермеера. Можно разглядеть от¬сылки к классицистскому веку-быту-театру в том, как расставлены немногие и тя¬желоватые вещи и как заполняется движением просторная сцена, - движение без беготни, без кульбитов. Видна красота сцены, ее пропорций (высота-ширина-глубина), и видно, что она исходно приспособлена к задачам комедии: событиям здесь удобно выйти к рампе, развернуться лицом на нас (в шуточных мизансценах разворот тоже на нас, но вперед ногами: так лежит в кресле Арган, картинно изображая, будто помер, а потом впрямь чуть не умирая от сердечной обиды).
Но повторим: это можно разглядывать. Можно и не разглядывать. И если скажут, что ни сценограф Александр Боровский не имел в виду Шардена, ни художник по све¬ту Дамир Исмагилов - Вермеера, поверю. Значит, они шли напрямик от их, Шардена и Вермеера, натуры; от собственного ощущения того же дома.
Маленькое чудо Исмагилова: свет в ок¬нах, когда их откроют (два окошка совсем высоко над застекленной дверью - откры¬вают специальной длинной палкой с крючком), кажется свежее, чище нынешнего. Я не сведуща: существуют ли технические приспособления, способные дать эффект иного воздуха? Немцы лет двадцать назад привозили «Минну фон Барнхельм» Лессинга, спектакль шел как трогающий и суро¬вый поединок двух благородств, двух само¬отречений, строгий актер Хельмут Грим вел эту историю с твердым чувством ее правды при ее нынешней невозможности; мхатовские осветители (спектакль шел в их поме¬щении) вникали в секрет: как сделано, что нет сомнения - на свежевымытые полы па¬дает солнце с улицы, по которой никогда не чадили по асфальту машины; воздух пыль¬ный, чистый, пронизанный солнцем.
В спектакле «Мнимый больной» чистый воздух. Это вроде бы не согласно обстоятельствам комедии, где с самого начала речь о слабительных и ветрогонных лекарствах, о клистирах и их воздействии, где в дальнем углу сцены налево предполагается нужный чуланчик (туда раз и другой устремляется Арган, радуясь и конфузясь, боясь опоздать, явно опаздывая). Дело в том, однако, что предполагаемый налево в дальнем углу нужник - условен, а радость, с которой Арган переживает воздействие дорогих ему лекарств, - радость безуслов¬ная.
Арган с таким же удовольствием поси¬живает у камина, с каким оказывается у окна. И в тепле приятно, и подышать при¬ятно. Читаешь всего-навсего аптекарский счет, а написано вежливо, - что приятно. Платишь не зря, действие лекарств неза¬бываемо, как вспомнишь - так вздрог¬нешь; ergo, тратишься не зря, что приятно. Ловишь кайф, поймав аптекаря на припис¬ках и возвращая его к разумной сумме, - опять же приятно. Впрочем, не то приятно, что г-н Флеран жулик, а то, что мы не ду¬раки. Счета в свое удовольствие сортируешь - одни в кучку, другие накалываешь на штырек. Так же в свое удовольствие ве¬дешь разговор с заочным собеседником: приятно, что за тобой остается последнее слово.
Надобно заметить, удовольствие, когда за тобой остается последнее слово, этому человеку вообще-то достается редко. На протяжении спектакля во всяком случае ему на своем не удается поставить ни разу. Он упрямится тем энергичней, чем быст¬рее уступает. Упорствовать дольше мину¬ты он не может. Сердится того меньше. Скорей обижается, чем сердится. Так, обидясь на Туанетту, не вмиг ему откликаю¬щуюся, едва успев испугаться, что его ос¬тавили одного, он снова доволен: Туанетта здесь, живем дальше.
Можно быть уверенным: господин Флеран еще докажет, что счета его самые что ни на есть верные. Арган застыдится: как же не понял, что верные.
Арган деликатное существо. Когда ос¬корбленный Пюргон покидает дом, боль¬ной бежит вслед не только потому, что бо¬ится остаться без врача. Неловко: в доме человека обидели.
Деликатность не вяжется с тем, что Ар¬ган предлагает рассматривать содержимое своего ночного горшка? Так ведь кому предлагает - Туанетте. Близкий человек, Анжелика рассказывает Туанетте, как влюбилась, что на сердце, - Арган расска¬зывает ей же, как лечится, что с желудком.
Со всеми своими рецептами и со всеми своими ночными горшками меньше всего этот худенький, синеглазый Арган - до¬машний тиран. Он и не помешанный, и не притворщик. Просто он не молоденький, а стало быть там и сям у него покалывает, побаливает, поламывает, а то как вступит! Бог весть, кто и зачем ему внушил, сколь смертельно опасна для него дальнейшая жизнь. Существо природно радостное, под грозою диагнозов Арган счастлив, что есть лекарства и доктора, есть деньги пла¬тить им, есть его дом и его домашние, ко¬торые его любят и не бросят. Он больной совсем не капризный; если и мнимый, то несомненно благодарный.
Василий Бочкарев играет столь же точ¬но, сколь и легко.
Хозяин своего любимого халата, своего любимого кресла с разнообразными по¬душками под спинку, своего любимого до¬ма и любимого семейства, этот Арган на редкость милый человек. Честно сказать, и не припомнишь другого такого милого в спектаклях по соседству, разве что в спек¬таклях, поставленных тем же Сергеем Женовачем на той же сцене с тем же Бочкаревым.
Вот первый парадокс, к которому подводит спектакль, никак на парадоксы не нацеленный: что же это делается, если на русском театре сегодня такой дефицит симпатичных лиц, и полную нежность да¬ют испытать лишь к персонажу фарса. Но раз так, то благодарение фарсу.
«Мнимый больной» ни в какой иной жанр не транспонируется, фарс не обора¬чивается ни драмой доверия, ни драмой ложного идеала. Бочкарев от начала до конца тут истый фарсер и шармер; и его легкую манеру - профессионально легкую, летучую, беглую - подхватывают кто может.
Мольер не так уж заботился, чтобы каж¬дый в его труппе имел всякий вечер свой бенефис. Сергей Женовач эту заботу взял на себя столь же охотно, сколь и успешно, открыл веер возможностей не только Л.Титовой в роли Туанетты (роль эта во¬обще завидная, в знаменитом спектакле МХТ со Станиславским-Арганом ее игра¬ли Лилина и Гзовская), но и А.Клюквину в роли Беральда. Вот вопрос на засыпку специалисту по истории МХТ: кто играл Бе¬ральда со Станиславским? Роль никакая. Но как Эфрос в «Тартюфе» создал Ю.Бо¬гатыреву роль Клеанта, задав рацеям резо¬нера испуганно-стремительный темп (выговорю, а там вяжите!), - Женовач создал А.Клюквину роль на невозмутимости при любой затяжке: Беральд приходит в дом брата, у него конкретное к брату дело, на¬счет племянницы, а тут антракт. Публика еще не поняла, он понял. Садится лицом к залу, берет чашку, ногу вытягивает перед собой. Поясняет непонятливому залу: ант¬ракт. А сам еще немного посидит.
Станиславский однажды учил своих ак¬теров выскакиванию из роли и разговору с публикой - рекомендовал делать это «тон¬ко, легко, нагло». В «Мнимом больном» разворот мизансцены и реплики на зал ле¬гок, но наглости не требует. Переходы вежливы, жизнь в пограничье вежлива. Здесь все вежливо.
Шарм этого спектакля, спокойно и при¬ветливо впускающего в себя клоунаду, - в том, что его персонажи любят друг друга. Ну, если «любят» слишком сильное слово, то скажем: тут хорошо относятся друг к другу, что и естественно в семье хорошего человека.
Туанетта - Л.Титова разыгрывает чудо-целителя в свое удовольствие; балуется с докторским париком, машет кудлатыми концами и завязывает их под подбородком как шарфик, опять же в свое удовольствие; твердит разнообразно жалующемуся паци¬енту диагноз без вариантов («Это легкие!») - уж точно в полное свое удовольствие. Это у нее общее с хозяином дома: что делаешь - делать в свое удовольствие. Но в сущности Туанетта - Л.Титова ведет свою затею не ради собственного удовольствия и уж точно не потому, что ее распирает инстинкт театральности. Она действует постольку, поскольку хорошо относится к людям в доме. Да уж не будем стесняться в словах: любит она их. И они ее.
Арган не хуже нас видит, что новый чудо-лекарь - переодетая Туанетта. Но ему стыдно поверить своим глазам: не может такой хороший человек, как их Туанетта, своего хозяина дурить и морочить. В своей доверчивости он, кстати, прав: она в самом деле не дурит его, не морочит, а смешит и спасает от глупостей.
Беральд занят тем же. Потому что любит брата. У Бочкарева и у Клюквина это обработано в одно касание: братья. Можете это заметить, можете не заметить, но вот - любящие братья. Беральд любит тем покровительственнее, что до донышка все в Аргане ему известно (донышко-то близко, такое чистенькое). Предвидь он, что Белина над мнимым покойником выскажется с римской прямотой, он бы поостерегся устраивать проверки ее супружеской преданности: он же знает, что Арган существо привязчивое, любящее, верящее. Срочно необходим повторный опыт - с дочкой, потому что Арган нелюбимым жить не может, тут ему и каюк. И в чудной, смешной мизансцене - в кресле на самой авансцене, ногами вперед на публику, с возросшей правдоподобностью изображая мертвого, - Арган блаженно оживает, потому что есть дочка (вообще-то даже две дочки). Дочка Анжелика над креслом плачет и отца любит, отца любит и плачет; что отец отошел к праотцам ничуть не радуется; неясно, откуда же тут взялся и ее возлюбленный, но ведь тоже не радуется, хотя ему бы и можно; значит, хороший человек (дуралей, что было уже доказано неудачной попыткой проникнуть в дом, где принимают другого жениха, - но хороший человек). Добрые синие глазки воскресшего радуются на хорошую дочку, тем более дочка - О.Молочная в самом деле прелесть (легкая, с тонкими руками, в согласии со старыми законами сцены не прикасающимися к корпусу, «старинная девушка», как когда-то написали о другом сценическом персонаже; изящный сухой рисунок, изящная природа).
Идет к концу спектакль, в котором доля симпатичности (она же доля смешного) отыскивается едва ли не в каждом. Домашний врач мнимого больного, доктор Пюргон (К.В.Демин) разве ни симпатичен? При нем святотатствуют - отправляют содержимое клистира не по назначению, он в ужасе неподдельном. Сдохнет, но сюда больше ни ногой и ни за какие деньги. Ужас перед будущностью больного, оставшегося без промывательного, - тоже из глубины души. Во всяком случае, по режиссерскому рисунку - так. Рисунок пред¬полагает нечто трогательное и в паре Диафуарусов, отца и сына: наглядный триумф отцовской любви, мальчик явно рожден дебилом, а выходили.
Если хотите, есть шарм даже у мнимой вдовы мнимого больного, когда та утешает служанку: не откажешь в рациональности ее доводам, кому он в самом деле нужен, этот Васька. Что еще немаловажно: обаятельна Евгения Глушено, играющая стерву Белину. Обаяние все решает в здешней системе.
В празднике под конец участвуют все домашние. Можно сказать и иначе: все кончается домашним праздником, праздником дома.
Чувство меры, легкая замкнутость и легкая же, шутливая, короткая сцепка с залом - из достоинств этого спектакля. Чувство меры должно бы остановить разговор о нем.
Не переходить же с рассказа о чудном фарсе с его мотивом «любит-не-любит» к финальной строке «Божественной комедии» про любовь, что движет солнце и светила. Не заводить же речь о структурах «Гамлета» и «Лира», где распад времен и вывих природы взаимозависимы с подтачиванием людских связей, с гибелью любви - дружеской, сыновней, отцовской, супружеской, братской, - только читай, только чекань в сценическом сюжете. От сохранности души и любви зависит движение светил. Но, конечно, все это даже не в сторону от нашего рассказа, - совсем вне его.
Инна Соловьева
«Экран и сцена», №45-46 (791-792), декабрь 2005 г.
«Мнимый больной» в Малом театре с полгода уже идет с тихо нарастающим зрительским успехом. Он не из тех спектаклей, ради которых принято делить надвое газетную полосу. Он природно лишен ноты, вызывающей полемику. Нота здесь с первых минут задана миролюби¬во и ведут ее последовательно.
Человек в халате сидит у камина в любимом кресле. Человеку хорошо. Человека зовут Арган, его играет Василий Иванович Бочкарев. Дальше мы будем писать «Арган», подразумевая: Арган дефис Бочкарев, и помня сцепку, обозначенную тут де¬фисом: сцепка и теплая, нежная, и вроде бы с бубенчиками.
Стоит следить за тем, как эта нота (человеку хорошо) проходит через весь недлинный, соразмерный спектакль.
При желании можно разглядывать и многое сверх того, - тонкость искусства, артистизм культурных связей. У дерева панелей в доме мнимого больного - теплый, чуть затертый «шарденовский отлив»; мягко притушенная гамма (без единого цветного пятна) тоже от Шардена (когда в финальной церемонии понадобится нарядность, ее даст сочетание блестяще черного с ярко белым). В здешнее окно, когда от¬кроют его створки, солнце на девушку в проеме падает так же, как на «Девушку с письмом» Вермеера. Можно разглядеть от¬сылки к классицистскому веку-быту-театру в том, как расставлены немногие и тя¬желоватые вещи и как заполняется движением просторная сцена, - движение без беготни, без кульбитов. Видна красота сцены, ее пропорций (высота-ширина-глубина), и видно, что она исходно приспособлена к задачам комедии: событиям здесь удобно выйти к рампе, развернуться лицом на нас (в шуточных мизансценах разворот тоже на нас, но вперед ногами: так лежит в кресле Арган, картинно изображая, будто помер, а потом впрямь чуть не умирая от сердечной обиды).
Но повторим: это можно разглядывать. Можно и не разглядывать. И если скажут, что ни сценограф Александр Боровский не имел в виду Шардена, ни художник по све¬ту Дамир Исмагилов - Вермеера, поверю. Значит, они шли напрямик от их, Шардена и Вермеера, натуры; от собственного ощущения того же дома.
Маленькое чудо Исмагилова: свет в ок¬нах, когда их откроют (два окошка совсем высоко над застекленной дверью - откры¬вают специальной длинной палкой с крючком), кажется свежее, чище нынешнего. Я не сведуща: существуют ли технические приспособления, способные дать эффект иного воздуха? Немцы лет двадцать назад привозили «Минну фон Барнхельм» Лессинга, спектакль шел как трогающий и суро¬вый поединок двух благородств, двух само¬отречений, строгий актер Хельмут Грим вел эту историю с твердым чувством ее правды при ее нынешней невозможности; мхатовские осветители (спектакль шел в их поме¬щении) вникали в секрет: как сделано, что нет сомнения - на свежевымытые полы па¬дает солнце с улицы, по которой никогда не чадили по асфальту машины; воздух пыль¬ный, чистый, пронизанный солнцем.
В спектакле «Мнимый больной» чистый воздух. Это вроде бы не согласно обстоятельствам комедии, где с самого начала речь о слабительных и ветрогонных лекарствах, о клистирах и их воздействии, где в дальнем углу сцены налево предполагается нужный чуланчик (туда раз и другой устремляется Арган, радуясь и конфузясь, боясь опоздать, явно опаздывая). Дело в том, однако, что предполагаемый налево в дальнем углу нужник - условен, а радость, с которой Арган переживает воздействие дорогих ему лекарств, - радость безуслов¬ная.
Арган с таким же удовольствием поси¬живает у камина, с каким оказывается у окна. И в тепле приятно, и подышать при¬ятно. Читаешь всего-навсего аптекарский счет, а написано вежливо, - что приятно. Платишь не зря, действие лекарств неза¬бываемо, как вспомнишь - так вздрог¬нешь; ergo, тратишься не зря, что приятно. Ловишь кайф, поймав аптекаря на припис¬ках и возвращая его к разумной сумме, - опять же приятно. Впрочем, не то приятно, что г-н Флеран жулик, а то, что мы не ду¬раки. Счета в свое удовольствие сортируешь - одни в кучку, другие накалываешь на штырек. Так же в свое удовольствие ве¬дешь разговор с заочным собеседником: приятно, что за тобой остается последнее слово.
Надобно заметить, удовольствие, когда за тобой остается последнее слово, этому человеку вообще-то достается редко. На протяжении спектакля во всяком случае ему на своем не удается поставить ни разу. Он упрямится тем энергичней, чем быст¬рее уступает. Упорствовать дольше мину¬ты он не может. Сердится того меньше. Скорей обижается, чем сердится. Так, обидясь на Туанетту, не вмиг ему откликаю¬щуюся, едва успев испугаться, что его ос¬тавили одного, он снова доволен: Туанетта здесь, живем дальше.
Можно быть уверенным: господин Флеран еще докажет, что счета его самые что ни на есть верные. Арган застыдится: как же не понял, что верные.
Арган деликатное существо. Когда ос¬корбленный Пюргон покидает дом, боль¬ной бежит вслед не только потому, что бо¬ится остаться без врача. Неловко: в доме человека обидели.
Деликатность не вяжется с тем, что Ар¬ган предлагает рассматривать содержимое своего ночного горшка? Так ведь кому предлагает - Туанетте. Близкий человек, Анжелика рассказывает Туанетте, как влюбилась, что на сердце, - Арган расска¬зывает ей же, как лечится, что с желудком.
Со всеми своими рецептами и со всеми своими ночными горшками меньше всего этот худенький, синеглазый Арган - до¬машний тиран. Он и не помешанный, и не притворщик. Просто он не молоденький, а стало быть там и сям у него покалывает, побаливает, поламывает, а то как вступит! Бог весть, кто и зачем ему внушил, сколь смертельно опасна для него дальнейшая жизнь. Существо природно радостное, под грозою диагнозов Арган счастлив, что есть лекарства и доктора, есть деньги пла¬тить им, есть его дом и его домашние, ко¬торые его любят и не бросят. Он больной совсем не капризный; если и мнимый, то несомненно благодарный.
Василий Бочкарев играет столь же точ¬но, сколь и легко.
Хозяин своего любимого халата, своего любимого кресла с разнообразными по¬душками под спинку, своего любимого до¬ма и любимого семейства, этот Арган на редкость милый человек. Честно сказать, и не припомнишь другого такого милого в спектаклях по соседству, разве что в спек¬таклях, поставленных тем же Сергеем Женовачем на той же сцене с тем же Бочкаревым.
Вот первый парадокс, к которому подводит спектакль, никак на парадоксы не нацеленный: что же это делается, если на русском театре сегодня такой дефицит симпатичных лиц, и полную нежность да¬ют испытать лишь к персонажу фарса. Но раз так, то благодарение фарсу.
«Мнимый больной» ни в какой иной жанр не транспонируется, фарс не обора¬чивается ни драмой доверия, ни драмой ложного идеала. Бочкарев от начала до конца тут истый фарсер и шармер; и его легкую манеру - профессионально легкую, летучую, беглую - подхватывают кто может.
Мольер не так уж заботился, чтобы каж¬дый в его труппе имел всякий вечер свой бенефис. Сергей Женовач эту заботу взял на себя столь же охотно, сколь и успешно, открыл веер возможностей не только Л.Титовой в роли Туанетты (роль эта во¬обще завидная, в знаменитом спектакле МХТ со Станиславским-Арганом ее игра¬ли Лилина и Гзовская), но и А.Клюквину в роли Беральда. Вот вопрос на засыпку специалисту по истории МХТ: кто играл Бе¬ральда со Станиславским? Роль никакая. Но как Эфрос в «Тартюфе» создал Ю.Бо¬гатыреву роль Клеанта, задав рацеям резо¬нера испуганно-стремительный темп (выговорю, а там вяжите!), - Женовач создал А.Клюквину роль на невозмутимости при любой затяжке: Беральд приходит в дом брата, у него конкретное к брату дело, на¬счет племянницы, а тут антракт. Публика еще не поняла, он понял. Садится лицом к залу, берет чашку, ногу вытягивает перед собой. Поясняет непонятливому залу: ант¬ракт. А сам еще немного посидит.
Станиславский однажды учил своих ак¬теров выскакиванию из роли и разговору с публикой - рекомендовал делать это «тон¬ко, легко, нагло». В «Мнимом больном» разворот мизансцены и реплики на зал ле¬гок, но наглости не требует. Переходы вежливы, жизнь в пограничье вежлива. Здесь все вежливо.
Шарм этого спектакля, спокойно и при¬ветливо впускающего в себя клоунаду, - в том, что его персонажи любят друг друга. Ну, если «любят» слишком сильное слово, то скажем: тут хорошо относятся друг к другу, что и естественно в семье хорошего человека.
Туанетта - Л.Титова разыгрывает чудо-целителя в свое удовольствие; балуется с докторским париком, машет кудлатыми концами и завязывает их под подбородком как шарфик, опять же в свое удовольствие; твердит разнообразно жалующемуся паци¬енту диагноз без вариантов («Это легкие!») - уж точно в полное свое удовольствие. Это у нее общее с хозяином дома: что делаешь - делать в свое удовольствие. Но в сущности Туанетта - Л.Титова ведет свою затею не ради собственного удовольствия и уж точно не потому, что ее распирает инстинкт театральности. Она действует постольку, поскольку хорошо относится к людям в доме. Да уж не будем стесняться в словах: любит она их. И они ее.
Арган не хуже нас видит, что новый чудо-лекарь - переодетая Туанетта. Но ему стыдно поверить своим глазам: не может такой хороший человек, как их Туанетта, своего хозяина дурить и морочить. В своей доверчивости он, кстати, прав: она в самом деле не дурит его, не морочит, а смешит и спасает от глупостей.
Беральд занят тем же. Потому что любит брата. У Бочкарева и у Клюквина это обработано в одно касание: братья. Можете это заметить, можете не заметить, но вот - любящие братья. Беральд любит тем покровительственнее, что до донышка все в Аргане ему известно (донышко-то близко, такое чистенькое). Предвидь он, что Белина над мнимым покойником выскажется с римской прямотой, он бы поостерегся устраивать проверки ее супружеской преданности: он же знает, что Арган существо привязчивое, любящее, верящее. Срочно необходим повторный опыт - с дочкой, потому что Арган нелюбимым жить не может, тут ему и каюк. И в чудной, смешной мизансцене - в кресле на самой авансцене, ногами вперед на публику, с возросшей правдоподобностью изображая мертвого, - Арган блаженно оживает, потому что есть дочка (вообще-то даже две дочки). Дочка Анжелика над креслом плачет и отца любит, отца любит и плачет; что отец отошел к праотцам ничуть не радуется; неясно, откуда же тут взялся и ее возлюбленный, но ведь тоже не радуется, хотя ему бы и можно; значит, хороший человек (дуралей, что было уже доказано неудачной попыткой проникнуть в дом, где принимают другого жениха, - но хороший человек). Добрые синие глазки воскресшего радуются на хорошую дочку, тем более дочка - О.Молочная в самом деле прелесть (легкая, с тонкими руками, в согласии со старыми законами сцены не прикасающимися к корпусу, «старинная девушка», как когда-то написали о другом сценическом персонаже; изящный сухой рисунок, изящная природа).
Идет к концу спектакль, в котором доля симпатичности (она же доля смешного) отыскивается едва ли не в каждом. Домашний врач мнимого больного, доктор Пюргон (К.В.Демин) разве ни симпатичен? При нем святотатствуют - отправляют содержимое клистира не по назначению, он в ужасе неподдельном. Сдохнет, но сюда больше ни ногой и ни за какие деньги. Ужас перед будущностью больного, оставшегося без промывательного, - тоже из глубины души. Во всяком случае, по режиссерскому рисунку - так. Рисунок пред¬полагает нечто трогательное и в паре Диафуарусов, отца и сына: наглядный триумф отцовской любви, мальчик явно рожден дебилом, а выходили.
Если хотите, есть шарм даже у мнимой вдовы мнимого больного, когда та утешает служанку: не откажешь в рациональности ее доводам, кому он в самом деле нужен, этот Васька. Что еще немаловажно: обаятельна Евгения Глушено, играющая стерву Белину. Обаяние все решает в здешней системе.
В празднике под конец участвуют все домашние. Можно сказать и иначе: все кончается домашним праздником, праздником дома.
Чувство меры, легкая замкнутость и легкая же, шутливая, короткая сцепка с залом - из достоинств этого спектакля. Чувство меры должно бы остановить разговор о нем.
Не переходить же с рассказа о чудном фарсе с его мотивом «любит-не-любит» к финальной строке «Божественной комедии» про любовь, что движет солнце и светила. Не заводить же речь о структурах «Гамлета» и «Лира», где распад времен и вывих природы взаимозависимы с подтачиванием людских связей, с гибелью любви - дружеской, сыновней, отцовской, супружеской, братской, - только читай, только чекань в сценическом сюжете. От сохранности души и любви зависит движение светил. Но, конечно, все это даже не в сторону от нашего рассказа, - совсем вне его.
Инна Соловьева
«Экран и сцена», №45-46 (791-792), декабрь 2005 г.
10.02.2006
Подробнее
«Пресса о гастролях Малого театра» ДОМ, ГДЕ СОХРАНЯЮТСЯ СЕРДЦА, ИЛИ ИДЕЯ ГОСПОДИНА ДОМА
«Пресса о гастролях Малого театра»
ДОМ, ГДЕ СОХРАНЯЮТСЯ СЕРДЦА, ИЛИ ИДЕЯ ГОСПОДИНА ДОМА
Ж.Б. Мольер. «Мнимый больной».
ДОМ, ГДЕ СОХРАНЯЮТСЯ СЕРДЦА, ИЛИ ИДЕЯ ГОСПОДИНА ДОМА
Ж.Б. Мольер. «Мнимый больной».
«Пресса о гастролях Малого театра»
ДОМ, ГДЕ СОХРАНЯЮТСЯ СЕРДЦА, ИЛИ ИДЕЯ ГОСПОДИНА ДОМА
Ж.Б. Мольер. «Мнимый больной».
Малый театр. Режиссер Сергей Женовач,
художник Александр Боровский
Мы привыкли к выражениям «театр в театре» и «театр-дом». Уже в третий раз Сергей Женовач и Александр Боровский, создавая свой театр в Малом театре, построили дом в «доме Островского». То есть получается театр «в квадрате» и дом «в квадрате». В квадрате сцены.
Уже был дом Фамусова, дом-двор помещицы Барабошевой, теперь дом «мнимого больного» из комедии Мольера. Это настоящий дубовый зал в доме Аргана. Перед спектаклем случайно я попала в этот дом «с черного входа», из-за кулис, и, скользя по гладкому деревянному полу (в доме непременно должен быть пол!), могла потрогать рукой высокие деревянные панели, ставни, стулья с высокими спинками, которые потом будут вносить-выносить напудренные музыканты, присесть за длинный стол, заваленный настоящими вещами... Здесь уютно, здесь чувствуешь себя человеком, здесь можно просто жить. Самочувствие внутри декорации похоже на ощущение во время спектаклей Женовача: чувствуешь себя человеком и можно жить.
Свет в этот дубовый зал приходит тогда, когда открывают окна: одно по центру, другое — сбоку. Когда закрывают — сцена темнеет. Кажется, все просто, но боковой свет подчеркивает контур — и наряженные в роскошные костюмы герои становятся фигурами на живописном полотне. Окно сзади дает контражур, общий свет приносит мягкость, но все — как будто естественно и просто.
С творчеством Женовача вообще связан для меня очень важный вопрос о сценической простоте. В словаре Даля написано: «Простота сердца, прямота, искренность, откровенность... простая вещь, простое дело, обиходное, не мудрое и не мудреное... Ходить, держать себя просто, прямо и без вычур...» Вот цитатами из Даля можно было бы и ограничить разговор о стиле Женовача: именно — без вычур, а еще, пожалуй, полезно вспомнить про простые вещества, «которые почитаются основными, не разлагаемыми».
Что за прелесть этот словарь! Спектакли Жено вача — точно «основные, не разлагаемые»: правда, счастье, горе... Ну как разложить правду? Правда — она и в Африке правда. А счастье? Счастье — оно счастье и есть. Все просто. Кажется, для Женовача и сами названия — «Горе от ума», «Правда — хорошо, а счастье лучше», «Мнимый больной» (эти спектакли Малый театр показал на нынешних гастролях У в Петербурге) — говорящие. Если от ума — горе, то что же это за ум? Счастье в жизни — гораздо лучше и слаще правды. А если больной — мнимый, то что в нем настоящее?
«Новая естественность русского театра», о которой А. Карась писала применительно к современной драме, существует как раз не там, а в спектаклях Женовача по классике. Он относится к пьесам — как к потоку жизни, заставляет актеров присвоить роскошные тексты — и они звучат изумительно, он задает пространству классики естественные вопросы, и Грибоедов-Островский-Мольер отвечают ему Легко.
Да, да, в комедии Грибоедова горе, оказывается в том, что острословны все, по сути все — «чацкие» Александру Андреевичу не угнаться за паркетным потоком остроумия, обсуждения и осуждения всех а старуха Хлестова (ее играет Элина Быстрицкая) по хлесткости языка даст Чацкому сто очков вперед!
А умна! Москвич Влас Дорошевич когда-то говорил, что Россия — «страна, где все друг друга презирают». В «Горе от ума» Женовача Москва так привыкла злословить и презирать, что Чацкий (Глеб Подгородинский), поглощенный на самом деле только любовью, несвободный, зажатый, лишь пытается приладиться к этой знакомой ему с детства жизни... Он знает, что «языки страшнее пистолетов», волнуется, задыхается — и палит сам, первый, чтобы угнаться. Он умен и искренен, дураков вокруг него нет, а выходит — всем горе...
Да, да, в «Правде — хорошо...» все решает случай: встретила купчиха Барабошева (Евгения Глушенко) зазнобу своих молодых лет, вояку Силу Грознова (Василий Бочкарев) — и поплыла внутренней улыбкой, и потекла, и готова всем все простить и разрешить брак внучки Поликсены... И ничего мне в этот момент от театра не нужно: только нянька Фелицата (Людмила Полякова) сядет рассказать что-то... и уже кажется, что Отечество живо и дым его сладок и приятен...
Да, да, Арган, герой «Мнимого больного» (не самая лучшая комедия очень трудного драматурга Мольера) болен «мнимо», потому что он болен лицедейством, игрой, театром. И какую роль он может на досуге придумать себе? Роль больного...
В начале спектакля, ночью, при свете камина, возле свечи Арган разговаривает с воображаемым аптекарем, сортируя рецепты, — и это уже театр одного актера. Перевоплощение между тем удается ему не вполне: каждый раз он несется в туалет так ретиво, что забывает палку — неотъемлемую часть образа больного, — и служанка Туанетта, как хороший помреж, напоминает ему вслед, что, мол, забыли, хозяин, а он швыряет в нее подушки — живее всех живых, потому что когда болит живот — какое тут перевоплощение?..
Постепенно собирается труппа домашнего театра, где все играют роли. Жена Белина (Евгения Глушенко) — притворная добродетель, укутывающая Аргана пледом (и он старательно изображает немощного больного, это его репетиционный час!). Возлюбленный дочери Анжелики кавалер Клеант (Глеб Подгородинский) — верткий «учитель пения», ни минуты не пребывающий в покое и лишенный всякого романтического флера. Служанка Туанетта (Людмила Титова) из помрежа на глазах вырастает в неплохого режиссера... Даже хорошенькая младшая дочка Луизон (Варя Куценко) — чистый ангелок с пасхальных открыток — уже актриса, читающая перед умиляющимся отцом басню, стоя на стуле... Арган и Луизон играют друг с другом, возлюбленные — с отцом, музыканты — на своих инструментах, Туанетта — доктора, Арган играет роль умершего, Белина не справляется с ролью скорбящей жены и разоблачает себя, дочь Анжелика (Ольга Молочная) воплощает горе по отцу с дебютным азартом истинной актрисы, а все вместе они играют с залом, от которого не скрывают явной театральности происходящего.
Василий Бочкарев (уже не Арган, Бочкарев!) играет большого ребенка, лукавого, но «простотой сердца» похожего на многих доверчивых пациентов, «умирающих не от болезней, а от лекарств». Как говорил Жванецкий? «Мы — люди, мы — лечимся». А как говорит Мольер? «Пользоваться медициной могут только люди могучего сложения, у которых есть силы переносить и болезни, и лекарства». Смешные аллюзии с нынешним фармакологическим бизнесом (каждый день радио и телевидение дарят нам новые методы исцеления: «Звоните прямо сейчас — и альгениум ... глазорнил ... имовин ... вернут вам одновременно утраченное зрение, потенцию и работу сердечной мышцы!») — это, впрочем, побочные, скользящие мотивы спектакля, который кудрявится париками, звенит колокольчиками напомаженных слуг на ярусах (третий звонок!), а изысканной красотой декорации напоминает разве что знаменитого «Мизантропа» Ингмара Бергмана. Главное — грациозная игра, изящные роли, которые принимают на себя персонажи галантного века. Все без конца переодеваются, перевоплощаются, чтобы прийти к счастливому финалу. И когда брат Беральд (Александр Клюквин) предлагает Аргану переменить роль и играть доктора — это выход, нельзя же играть одну и ту же роль так долго! Арган, больной поневоле (других ролей не было!), становится лекарем по доброй театральной воле. Труппа домашнего театра наряжается в мантии и парики и разыгрывает экзамен «на доктора». За ответами мнимый больной, а теперь мнимый доктор наивно обращается в зал и раскланивается потом туда же, обязанный новой ролью зрителям... Ведь есть перед кем играть, и третьи звонки кудрявятся мольеровскими париками на ярусах!
Все мы — врачи самих себя, театр — наше главное лекарство, панацея от скуки, имовин и альгениум в одном флаконе, возвращающие зрение, потенцию и работу сердечной мышцы (мы — люди, мы лечимся...). Вкус к театру и вкус к жизни синонимичны для режиссера и его персонажей.
Идея Дома — одна из «основных, не разлагаемых» для русского театра. Для Женовача, выросшего в «Доме Фоменко», пришедшего в «Дом Островского», строящего новый «дом, в котором я живу» со своими учениками, она очевидно главная. Его театр не отражает жизнь как окружающую действительность, он воплощает жизнь как живую жизнь на сцене — сейчас и здесь. В доме, который построил он, Женовач. Оградив семьи своих героев от посягательств окружающего мира. Семья — в «Горе от ума», семья — у Островского, семья Аргана, дом-семья Турбиных, театр как семья. Все просто.
Мои коллеги часто сокрушаются, что наша критика не в состоянии описать новые языковые струн туры в современном театре, не владеет анализом симулякров... А я не знаю, как объяснить юным театроведам, воспитанным на «концептах», не чувствующим вкус воды после выпитых литров пепси и, увы, скучающим на спектаклях Женовача, что эти спектакли замечательно организованы ритмически, только организация эта — «без вычур», по законам органического мира (мы же пьем воду, не ощущая ее формулы). Грибоедов, Островский. Мольер — трудные авторы, они оставили тексты, присвоение которых — особое искусство. Почти невозможно объяснить, что самое трудное в театре — «ходить, держать себя просто» что Женовач делает как будто «простое дело, обиходное, не мудрое и не мудреное», но что простота этого дела — труднообъяснимая категория «вкуса»... У него действительно нет дурновкусицы, он ощущает вкус ко всем элементам сценической жизни (потому так превосходны в их совместных работах декорации Александра Боровского), вообще — к изящному искусству драматического театра, дающего возможность соприкоснуться с жизнью человека и его души.
В спектаклях Сергея Женовача есть правда. Веришь, что печка у Фамусова горячая, а вечер в Замосковоречье теплый... Правда в театре — это хорошо. А счастье — лучше. Счастье от того, что «Горе от ума» не сыграли приключением из жизни советского пионерлагеря, в котором не любили правду, а «Мнимого больного» не оформили унитазами и горшками, которыми вообще-то часто пользуется Арган, так что были, согласно нынешней моде, все основания... Нынче в Москве так принято, это — горе — и не от большого ума. А тут, на бабье лето, нам действительно привалило театральное счастье. Счастье дивного актерского ансамбля, ясных режиссерских мыслей, человеческого понимания жизни как колебаний воздуха разных эпох и света людских домов: дома Фамусова, дома Барабошевой, дома Аргана. В каждом из них живут люди. Даже тогда, когда мы покинули зал. Такое ощущение. Ведь в «Правда — хорошо...» еще до начала действия раздается смех из-за занавеса. Значит, там идет жизнь...
Марина Дмитревская
«Петербургский театральный журнал», №4 октябрь 2005 г.
ДОМ, ГДЕ СОХРАНЯЮТСЯ СЕРДЦА, ИЛИ ИДЕЯ ГОСПОДИНА ДОМА
Ж.Б. Мольер. «Мнимый больной».
Малый театр. Режиссер Сергей Женовач,
художник Александр Боровский
Мы привыкли к выражениям «театр в театре» и «театр-дом». Уже в третий раз Сергей Женовач и Александр Боровский, создавая свой театр в Малом театре, построили дом в «доме Островского». То есть получается театр «в квадрате» и дом «в квадрате». В квадрате сцены.
Уже был дом Фамусова, дом-двор помещицы Барабошевой, теперь дом «мнимого больного» из комедии Мольера. Это настоящий дубовый зал в доме Аргана. Перед спектаклем случайно я попала в этот дом «с черного входа», из-за кулис, и, скользя по гладкому деревянному полу (в доме непременно должен быть пол!), могла потрогать рукой высокие деревянные панели, ставни, стулья с высокими спинками, которые потом будут вносить-выносить напудренные музыканты, присесть за длинный стол, заваленный настоящими вещами... Здесь уютно, здесь чувствуешь себя человеком, здесь можно просто жить. Самочувствие внутри декорации похоже на ощущение во время спектаклей Женовача: чувствуешь себя человеком и можно жить.
Свет в этот дубовый зал приходит тогда, когда открывают окна: одно по центру, другое — сбоку. Когда закрывают — сцена темнеет. Кажется, все просто, но боковой свет подчеркивает контур — и наряженные в роскошные костюмы герои становятся фигурами на живописном полотне. Окно сзади дает контражур, общий свет приносит мягкость, но все — как будто естественно и просто.
С творчеством Женовача вообще связан для меня очень важный вопрос о сценической простоте. В словаре Даля написано: «Простота сердца, прямота, искренность, откровенность... простая вещь, простое дело, обиходное, не мудрое и не мудреное... Ходить, держать себя просто, прямо и без вычур...» Вот цитатами из Даля можно было бы и ограничить разговор о стиле Женовача: именно — без вычур, а еще, пожалуй, полезно вспомнить про простые вещества, «которые почитаются основными, не разлагаемыми».
Что за прелесть этот словарь! Спектакли Жено вача — точно «основные, не разлагаемые»: правда, счастье, горе... Ну как разложить правду? Правда — она и в Африке правда. А счастье? Счастье — оно счастье и есть. Все просто. Кажется, для Женовача и сами названия — «Горе от ума», «Правда — хорошо, а счастье лучше», «Мнимый больной» (эти спектакли Малый театр показал на нынешних гастролях У в Петербурге) — говорящие. Если от ума — горе, то что же это за ум? Счастье в жизни — гораздо лучше и слаще правды. А если больной — мнимый, то что в нем настоящее?
«Новая естественность русского театра», о которой А. Карась писала применительно к современной драме, существует как раз не там, а в спектаклях Женовача по классике. Он относится к пьесам — как к потоку жизни, заставляет актеров присвоить роскошные тексты — и они звучат изумительно, он задает пространству классики естественные вопросы, и Грибоедов-Островский-Мольер отвечают ему Легко.
Да, да, в комедии Грибоедова горе, оказывается в том, что острословны все, по сути все — «чацкие» Александру Андреевичу не угнаться за паркетным потоком остроумия, обсуждения и осуждения всех а старуха Хлестова (ее играет Элина Быстрицкая) по хлесткости языка даст Чацкому сто очков вперед!
А умна! Москвич Влас Дорошевич когда-то говорил, что Россия — «страна, где все друг друга презирают». В «Горе от ума» Женовача Москва так привыкла злословить и презирать, что Чацкий (Глеб Подгородинский), поглощенный на самом деле только любовью, несвободный, зажатый, лишь пытается приладиться к этой знакомой ему с детства жизни... Он знает, что «языки страшнее пистолетов», волнуется, задыхается — и палит сам, первый, чтобы угнаться. Он умен и искренен, дураков вокруг него нет, а выходит — всем горе...
Да, да, в «Правде — хорошо...» все решает случай: встретила купчиха Барабошева (Евгения Глушенко) зазнобу своих молодых лет, вояку Силу Грознова (Василий Бочкарев) — и поплыла внутренней улыбкой, и потекла, и готова всем все простить и разрешить брак внучки Поликсены... И ничего мне в этот момент от театра не нужно: только нянька Фелицата (Людмила Полякова) сядет рассказать что-то... и уже кажется, что Отечество живо и дым его сладок и приятен...
Да, да, Арган, герой «Мнимого больного» (не самая лучшая комедия очень трудного драматурга Мольера) болен «мнимо», потому что он болен лицедейством, игрой, театром. И какую роль он может на досуге придумать себе? Роль больного...
В начале спектакля, ночью, при свете камина, возле свечи Арган разговаривает с воображаемым аптекарем, сортируя рецепты, — и это уже театр одного актера. Перевоплощение между тем удается ему не вполне: каждый раз он несется в туалет так ретиво, что забывает палку — неотъемлемую часть образа больного, — и служанка Туанетта, как хороший помреж, напоминает ему вслед, что, мол, забыли, хозяин, а он швыряет в нее подушки — живее всех живых, потому что когда болит живот — какое тут перевоплощение?..
Постепенно собирается труппа домашнего театра, где все играют роли. Жена Белина (Евгения Глушенко) — притворная добродетель, укутывающая Аргана пледом (и он старательно изображает немощного больного, это его репетиционный час!). Возлюбленный дочери Анжелики кавалер Клеант (Глеб Подгородинский) — верткий «учитель пения», ни минуты не пребывающий в покое и лишенный всякого романтического флера. Служанка Туанетта (Людмила Титова) из помрежа на глазах вырастает в неплохого режиссера... Даже хорошенькая младшая дочка Луизон (Варя Куценко) — чистый ангелок с пасхальных открыток — уже актриса, читающая перед умиляющимся отцом басню, стоя на стуле... Арган и Луизон играют друг с другом, возлюбленные — с отцом, музыканты — на своих инструментах, Туанетта — доктора, Арган играет роль умершего, Белина не справляется с ролью скорбящей жены и разоблачает себя, дочь Анжелика (Ольга Молочная) воплощает горе по отцу с дебютным азартом истинной актрисы, а все вместе они играют с залом, от которого не скрывают явной театральности происходящего.
Василий Бочкарев (уже не Арган, Бочкарев!) играет большого ребенка, лукавого, но «простотой сердца» похожего на многих доверчивых пациентов, «умирающих не от болезней, а от лекарств». Как говорил Жванецкий? «Мы — люди, мы — лечимся». А как говорит Мольер? «Пользоваться медициной могут только люди могучего сложения, у которых есть силы переносить и болезни, и лекарства». Смешные аллюзии с нынешним фармакологическим бизнесом (каждый день радио и телевидение дарят нам новые методы исцеления: «Звоните прямо сейчас — и альгениум ... глазорнил ... имовин ... вернут вам одновременно утраченное зрение, потенцию и работу сердечной мышцы!») — это, впрочем, побочные, скользящие мотивы спектакля, который кудрявится париками, звенит колокольчиками напомаженных слуг на ярусах (третий звонок!), а изысканной красотой декорации напоминает разве что знаменитого «Мизантропа» Ингмара Бергмана. Главное — грациозная игра, изящные роли, которые принимают на себя персонажи галантного века. Все без конца переодеваются, перевоплощаются, чтобы прийти к счастливому финалу. И когда брат Беральд (Александр Клюквин) предлагает Аргану переменить роль и играть доктора — это выход, нельзя же играть одну и ту же роль так долго! Арган, больной поневоле (других ролей не было!), становится лекарем по доброй театральной воле. Труппа домашнего театра наряжается в мантии и парики и разыгрывает экзамен «на доктора». За ответами мнимый больной, а теперь мнимый доктор наивно обращается в зал и раскланивается потом туда же, обязанный новой ролью зрителям... Ведь есть перед кем играть, и третьи звонки кудрявятся мольеровскими париками на ярусах!
Все мы — врачи самих себя, театр — наше главное лекарство, панацея от скуки, имовин и альгениум в одном флаконе, возвращающие зрение, потенцию и работу сердечной мышцы (мы — люди, мы лечимся...). Вкус к театру и вкус к жизни синонимичны для режиссера и его персонажей.
Идея Дома — одна из «основных, не разлагаемых» для русского театра. Для Женовача, выросшего в «Доме Фоменко», пришедшего в «Дом Островского», строящего новый «дом, в котором я живу» со своими учениками, она очевидно главная. Его театр не отражает жизнь как окружающую действительность, он воплощает жизнь как живую жизнь на сцене — сейчас и здесь. В доме, который построил он, Женовач. Оградив семьи своих героев от посягательств окружающего мира. Семья — в «Горе от ума», семья — у Островского, семья Аргана, дом-семья Турбиных, театр как семья. Все просто.
Мои коллеги часто сокрушаются, что наша критика не в состоянии описать новые языковые струн туры в современном театре, не владеет анализом симулякров... А я не знаю, как объяснить юным театроведам, воспитанным на «концептах», не чувствующим вкус воды после выпитых литров пепси и, увы, скучающим на спектаклях Женовача, что эти спектакли замечательно организованы ритмически, только организация эта — «без вычур», по законам органического мира (мы же пьем воду, не ощущая ее формулы). Грибоедов, Островский. Мольер — трудные авторы, они оставили тексты, присвоение которых — особое искусство. Почти невозможно объяснить, что самое трудное в театре — «ходить, держать себя просто» что Женовач делает как будто «простое дело, обиходное, не мудрое и не мудреное», но что простота этого дела — труднообъяснимая категория «вкуса»... У него действительно нет дурновкусицы, он ощущает вкус ко всем элементам сценической жизни (потому так превосходны в их совместных работах декорации Александра Боровского), вообще — к изящному искусству драматического театра, дающего возможность соприкоснуться с жизнью человека и его души.
В спектаклях Сергея Женовача есть правда. Веришь, что печка у Фамусова горячая, а вечер в Замосковоречье теплый... Правда в театре — это хорошо. А счастье — лучше. Счастье от того, что «Горе от ума» не сыграли приключением из жизни советского пионерлагеря, в котором не любили правду, а «Мнимого больного» не оформили унитазами и горшками, которыми вообще-то часто пользуется Арган, так что были, согласно нынешней моде, все основания... Нынче в Москве так принято, это — горе — и не от большого ума. А тут, на бабье лето, нам действительно привалило театральное счастье. Счастье дивного актерского ансамбля, ясных режиссерских мыслей, человеческого понимания жизни как колебаний воздуха разных эпох и света людских домов: дома Фамусова, дома Барабошевой, дома Аргана. В каждом из них живут люди. Даже тогда, когда мы покинули зал. Такое ощущение. Ведь в «Правда — хорошо...» еще до начала действия раздается смех из-за занавеса. Значит, там идет жизнь...
Марина Дмитревская
«Петербургский театральный журнал», №4 октябрь 2005 г.
26.12.2005
Подробнее
ПРИГЛАШЕНИЕ К МОЛЬЕРУ
И вот сегодня наконец Малый показал своего Мольера, «Мнимого больного», созданного и сыгранного в Париже в 1674 году.
ПРИГЛАШЕНИЕ К МОЛЬЕРУ
Кажется, все мы, зрители, знаем Мольера с самого своего детства. Но это иллюзия, принесенная скорее всего телевидением и кинематографом. Так, к примеру, массовая любовь к актеру Луи Де Фюнесу позволила его поклонникам узнать и полюбить «Скупого».
Но посмотрите, как нечасто мы видим гениальные творения Мольера на столичной сцене. За последние пятнадцать лет — «Школа мужей» и «Школа жен» в МХТе (неудачи), там же в прошлом сезоне неудачный «Тартюф», «Мещанин во дворянстве» в Театре имени Станиславского (тоже очень и очень средне)... Лучшее — «Скупой» в Центральном театре Российской армии и, к сожалению, не идущий уже на сцене Нового драматического театра тот же «Мещанин...», где героя блистательно играл Спартак Мишулин.
В Малом... там и вообще почти забыли, когда ставили Мольера. Был все тот же «Мещанин...», на которого скопом водили школьников, как на «Недоросля». Но потом спектакль сняли. И вот сегодня наконец Малый показал своего Мольера, «Мнимого больного», созданного и сыгранного в Париже в 1674 году. Нынешний зрительский интерес вызван не только пьесой великого комедиографа. Чем же? А тем, что поставил спектакль один из лучших нынешних режиссеров — Сергей Женовач, а главного героя, Аргана, сыграл один из лучших нынешних актеров, всегда неожиданный и новый — Василий Бочкарев.
Сама драматургия, понятно, никаких сомнений не вызывала. Но авторы спектакля несколько «усовершенствовали» ее (сценическая редакция и стихи — очень удачные! — Александра Клюквина), внеся в веселую, остроумную и саркастическую буффонаду новые нотки, с которыми можно и спорить, и соглашаться. Лично я из тех, кто принимает эту, скажем, жанровую вольность. Но именно в связи с «новыми нотками» мне хочется начать со сценографии Александра Боровского. Она вроде бы внешне неброская, но очень элегантная и выразительная, лаконичная и ёмкая. Она не просто место действия комедии; она глубже и очень чутко передаёт художественную «погоду». Сцена — это огромный, необыкновенно просторный коричневый зал, который, как ни странно, подчеркивает (и чисто комедийно и порой саркастически) едва ли не отчаянное одиночество мнимого больного, Аргана. Это очень важно, памятуя о том, что Мольера всегда больше всего привлекала заданная им самим тенденция характера, намеренная «игра» с одной, по его мнению, самой важной чертой натуры персонажа. Более подробно он останавливался на народных характерах. Так и здесь — сразу назову удачу Людмилы Титовой в роли служанки Туанетты. Итак, Женовач пошел дальше «однобокости» характера Аргана, углубив и разнообразив его. Да не только его. Но не всех. Молодёжь, например, больше суетится и даже кричит, а толку от этой суеты, по сути, и нет. Текст, разумеется, вёл режиссера. Но он намеренно вводил в привычную для Мольера стихию юмора и сарказма, «чистой» комедийности и буффонады в изображении характера Аргана искренние, почти детские переживания, а порой и даже нечто трагическое, вызывая искреннее же сочувствие зала к этому «семейному тирану» и маньяку, «помешанному» на болячках и лекарствах. Характер стал интереснее. Как и то, что играет Александр Клюквин (брат Аргана), что играет Евгения Глушенко (вторая супруга героя, не желающая принимать «дурь» мужа и нарочито (так задумано!) выказывающая свою любовь к нему.
Когда-то я прочитала, что «Мнимый больной» — комедия об одиночестве. Женовач несколько изменил жанр — поставил трагикомедию, трагифарс. Но сделав это, Женовач не смог, как ни странно, создать настоящий актерский ансамбль, хотя «выстроил» великолепный темп действия, счастливо избежав длиннот. Но зритель явно симпатизирует Аргану, не замечая неубедительности его окружения, — кто «за», а кто «против», кто верит и кто не верит жалобам «больного». Брата героя, Беральда, принимаешь; остальные персонажи сливаются в одну шумную толпу. Увы, и дочь Аргана, по-настоящему любящая его (Ольга Молочная) не очень убедительна. Жаль...
И большинство актеров, получается, становятся не живыми и действующими активно персонажами, а типажами, наряженными в стиле эпохи в красивые костюмы Оксаны Ярмольник. Что ж в результате? Удача или неудача «Мнимого больного»? Как ни обидно мне признаться, будучи давней поклонницей Сергея Женовача, перед нами полуудача, где (чтобы «подсластить пилюлю») отмечу очень выразительное музыкальное решение спектакля (композитор Григорий Гоберник).
Смотрится «Мнимый больной»? Смотрится! Не скучно? Порой скучновато. Зрители смеются в шлягерных репликах и устраивают овацию Василию Бочкареву, который вновь показал себя как актёр универсальный. ...
Наталья ЛАГИНА.
«Слово» — №46 (468), 25.11-1.12.2005
Кажется, все мы, зрители, знаем Мольера с самого своего детства. Но это иллюзия, принесенная скорее всего телевидением и кинематографом. Так, к примеру, массовая любовь к актеру Луи Де Фюнесу позволила его поклонникам узнать и полюбить «Скупого».
Но посмотрите, как нечасто мы видим гениальные творения Мольера на столичной сцене. За последние пятнадцать лет — «Школа мужей» и «Школа жен» в МХТе (неудачи), там же в прошлом сезоне неудачный «Тартюф», «Мещанин во дворянстве» в Театре имени Станиславского (тоже очень и очень средне)... Лучшее — «Скупой» в Центральном театре Российской армии и, к сожалению, не идущий уже на сцене Нового драматического театра тот же «Мещанин...», где героя блистательно играл Спартак Мишулин.
В Малом... там и вообще почти забыли, когда ставили Мольера. Был все тот же «Мещанин...», на которого скопом водили школьников, как на «Недоросля». Но потом спектакль сняли. И вот сегодня наконец Малый показал своего Мольера, «Мнимого больного», созданного и сыгранного в Париже в 1674 году. Нынешний зрительский интерес вызван не только пьесой великого комедиографа. Чем же? А тем, что поставил спектакль один из лучших нынешних режиссеров — Сергей Женовач, а главного героя, Аргана, сыграл один из лучших нынешних актеров, всегда неожиданный и новый — Василий Бочкарев.
Сама драматургия, понятно, никаких сомнений не вызывала. Но авторы спектакля несколько «усовершенствовали» ее (сценическая редакция и стихи — очень удачные! — Александра Клюквина), внеся в веселую, остроумную и саркастическую буффонаду новые нотки, с которыми можно и спорить, и соглашаться. Лично я из тех, кто принимает эту, скажем, жанровую вольность. Но именно в связи с «новыми нотками» мне хочется начать со сценографии Александра Боровского. Она вроде бы внешне неброская, но очень элегантная и выразительная, лаконичная и ёмкая. Она не просто место действия комедии; она глубже и очень чутко передаёт художественную «погоду». Сцена — это огромный, необыкновенно просторный коричневый зал, который, как ни странно, подчеркивает (и чисто комедийно и порой саркастически) едва ли не отчаянное одиночество мнимого больного, Аргана. Это очень важно, памятуя о том, что Мольера всегда больше всего привлекала заданная им самим тенденция характера, намеренная «игра» с одной, по его мнению, самой важной чертой натуры персонажа. Более подробно он останавливался на народных характерах. Так и здесь — сразу назову удачу Людмилы Титовой в роли служанки Туанетты. Итак, Женовач пошел дальше «однобокости» характера Аргана, углубив и разнообразив его. Да не только его. Но не всех. Молодёжь, например, больше суетится и даже кричит, а толку от этой суеты, по сути, и нет. Текст, разумеется, вёл режиссера. Но он намеренно вводил в привычную для Мольера стихию юмора и сарказма, «чистой» комедийности и буффонады в изображении характера Аргана искренние, почти детские переживания, а порой и даже нечто трагическое, вызывая искреннее же сочувствие зала к этому «семейному тирану» и маньяку, «помешанному» на болячках и лекарствах. Характер стал интереснее. Как и то, что играет Александр Клюквин (брат Аргана), что играет Евгения Глушенко (вторая супруга героя, не желающая принимать «дурь» мужа и нарочито (так задумано!) выказывающая свою любовь к нему.
Когда-то я прочитала, что «Мнимый больной» — комедия об одиночестве. Женовач несколько изменил жанр — поставил трагикомедию, трагифарс. Но сделав это, Женовач не смог, как ни странно, создать настоящий актерский ансамбль, хотя «выстроил» великолепный темп действия, счастливо избежав длиннот. Но зритель явно симпатизирует Аргану, не замечая неубедительности его окружения, — кто «за», а кто «против», кто верит и кто не верит жалобам «больного». Брата героя, Беральда, принимаешь; остальные персонажи сливаются в одну шумную толпу. Увы, и дочь Аргана, по-настоящему любящая его (Ольга Молочная) не очень убедительна. Жаль...
И большинство актеров, получается, становятся не живыми и действующими активно персонажами, а типажами, наряженными в стиле эпохи в красивые костюмы Оксаны Ярмольник. Что ж в результате? Удача или неудача «Мнимого больного»? Как ни обидно мне признаться, будучи давней поклонницей Сергея Женовача, перед нами полуудача, где (чтобы «подсластить пилюлю») отмечу очень выразительное музыкальное решение спектакля (композитор Григорий Гоберник).
Смотрится «Мнимый больной»? Смотрится! Не скучно? Порой скучновато. Зрители смеются в шлягерных репликах и устраивают овацию Василию Бочкареву, который вновь показал себя как актёр универсальный. ...
Наталья ЛАГИНА.
«Слово» — №46 (468), 25.11-1.12.2005
25.11.2005
Подробнее
«МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ» ПЕРЕБОЛЕЛ БЕЗ ОСЛОЖНЕНИЙ
«МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ» ПЕРЕБОЛЕЛ БЕЗ ОСЛОЖНЕНИЙ
Именно «легкая игра» кажется ключевым словом к этому «Мнимому больному». Ни мольеровская сатира, ни даже насмешка, ни нравоучительные разоблачения, чего следовало бы ожидать от Дома Островского, театр в этом спектакле не особенно интересуют...
Именно «легкая игра» кажется ключевым словом к этому «Мнимому больному». Ни мольеровская сатира, ни даже насмешка, ни нравоучительные разоблачения, чего следовало бы ожидать от Дома Островского, театр в этом спектакле не особенно интересуют...
«МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ» ПЕРЕБОЛЕЛ БЕЗ ОСЛОЖНЕНИЙ
Спектакль Сергея Женовача на сцене БДТ имени Товстоногова
Малый театр сыграл в Петербурге премьеру мольеровского «Мнимого больного». В Москве новый спектакль Сергея Женовача был показан еще в мае, но тогда играли для «своих», а широкой публике его впервые представили на сцене БДТ. ЕЛЕНУ ГЕРУСОВУ удивила несвойственная Мольеру доброта.
Один из лучших театральных художников - Александр Боровский одел сцену для «Мнимого больного» в светлые дубовые панели и паркеты. Сияющие, как надраенная медь, когда из-за роскошных французских окон в дом Аргана врывается свет из раскинувшегося за сценой зеленого сада. И мягкие и темные как янтарь, когда господин Арган, задвинув тяжелые ставни, нежится в приятной полутьме у камина и с наслаждением разглядывает рецепты, сверяя докторские гонорары. Художник по костюмам Оксана Ярмольник сшила изысканные костюмы, иногда стилизованные, особенно по части невообразимых размеров докторских париков, но в целом исторические. Словом, выглядит «Больной» вполне респектабельно. Но только в стоп-кадре. Потому что не такой Сергей Женовач режиссер, чтобы отдать все на откуп лощеной картинке. Или пытаться превратить Малый театр в «Комеди Франсез».
Едва публика под надзором бабушек-билетерш наконец расселась, в партер выходят статные капельдинеры в завитых париках, с медными колокольчиками: «Третий звонок, господа, третий звонок». Заданный на игру настрой поддерживается в спектакле довольно редкими, без злоупотреблений, обращениями в зал. Именно «легкая игра» кажется ключевым словом к этому «Мнимому больному». Ни мольеровская сатира, ни даже насмешка, ни нравоучительные разоблачения, чего следовало бы ожидать от Дома Островского, театр в этом спектакле не особенно интересуют. Обычно желчный господин Арган в исполнении Василия Бочкарева более похож на глуповатого господина Журдена. Симулирует свои болезни он с превеликим удовольствием. Домочадцев в ежовых рукавицах вовсе не держит и даже не особенно изводит. Но быть здоровым ему скучно, а в качестве больного он может требовать большего внимания. Роль Белины отдана Евгении Глушенко. Игра второй жены господина Аргана, ее холодное, слащавое притворство разоблачены перед зрительным залом задолго до сцены мнимой смерти господина Аргана. Молодые любовники выставляют против холодного расчета неосторожную и обаятельную пылкость притворства. Трио влюбленного Клеанта (Глеб Подгородинский), сватающегося доктора Томаса Диаффаруса (Виктор Низовой) и дочери Аргана Анжелики (Ольга Молочная) - одна из лучших сцен спектакля. В соперничестве женихов живая импровизация сталкивается с заученной механикой и, понятно, последнюю побеждает. Служанку Туанетту (Людмила Титова) всегда принято называть Фигаро в юбке, в спектакле Женовача она полностью это прозвище оправдывает, хотя и ведет свою игру без записной комедийной суеты, даже когда быстро расчерчивает сцену от кулисы к кулисе с ночным горшком в руках - у господина Аргана перманентная диарея, чем он слегка гордится.
К тексту Мольера актеры Малого театра прибавляют толику отсебятины. А финальную сцену играют уже и вовсе по-хулигански. Свои дурацкие ответы на дурацкие вопросы лжеколлоквиума, производящего его в доктора, господин Арган декламирует стоя на стуле, с диковатой радостью ребенка. Предательство жены не то чтобы забыто, оно и вовсе в расчет не берется, влюбленные счастливы. У Аргана теперь новая забава, сам будет доктором. Кому от этого плохо? Мольеру, понятно, ничто не повредит. Но нельзя сказать, что куда как менее добрый и куда как более желчный, чем господин Женовач, господин Мольер в подобной трактовке совсем не пострадал; в столкновении авторов все-таки стушевывается рядящаяся в комедию непревзойденная легкость злоязычия и насмешки. Мольер в Малом театре буквально деморализован, лишен французского занудства и больше похож на итальянских авторов-современников. А хорошо это или плохо, зависит исключительно от красоты игры, в которой иногда и смысл не важен, если правила ясны.
«Коммерсантъ», 04.10.2005
Спектакль Сергея Женовача на сцене БДТ имени Товстоногова
Малый театр сыграл в Петербурге премьеру мольеровского «Мнимого больного». В Москве новый спектакль Сергея Женовача был показан еще в мае, но тогда играли для «своих», а широкой публике его впервые представили на сцене БДТ. ЕЛЕНУ ГЕРУСОВУ удивила несвойственная Мольеру доброта.
Один из лучших театральных художников - Александр Боровский одел сцену для «Мнимого больного» в светлые дубовые панели и паркеты. Сияющие, как надраенная медь, когда из-за роскошных французских окон в дом Аргана врывается свет из раскинувшегося за сценой зеленого сада. И мягкие и темные как янтарь, когда господин Арган, задвинув тяжелые ставни, нежится в приятной полутьме у камина и с наслаждением разглядывает рецепты, сверяя докторские гонорары. Художник по костюмам Оксана Ярмольник сшила изысканные костюмы, иногда стилизованные, особенно по части невообразимых размеров докторских париков, но в целом исторические. Словом, выглядит «Больной» вполне респектабельно. Но только в стоп-кадре. Потому что не такой Сергей Женовач режиссер, чтобы отдать все на откуп лощеной картинке. Или пытаться превратить Малый театр в «Комеди Франсез».
Едва публика под надзором бабушек-билетерш наконец расселась, в партер выходят статные капельдинеры в завитых париках, с медными колокольчиками: «Третий звонок, господа, третий звонок». Заданный на игру настрой поддерживается в спектакле довольно редкими, без злоупотреблений, обращениями в зал. Именно «легкая игра» кажется ключевым словом к этому «Мнимому больному». Ни мольеровская сатира, ни даже насмешка, ни нравоучительные разоблачения, чего следовало бы ожидать от Дома Островского, театр в этом спектакле не особенно интересуют. Обычно желчный господин Арган в исполнении Василия Бочкарева более похож на глуповатого господина Журдена. Симулирует свои болезни он с превеликим удовольствием. Домочадцев в ежовых рукавицах вовсе не держит и даже не особенно изводит. Но быть здоровым ему скучно, а в качестве больного он может требовать большего внимания. Роль Белины отдана Евгении Глушенко. Игра второй жены господина Аргана, ее холодное, слащавое притворство разоблачены перед зрительным залом задолго до сцены мнимой смерти господина Аргана. Молодые любовники выставляют против холодного расчета неосторожную и обаятельную пылкость притворства. Трио влюбленного Клеанта (Глеб Подгородинский), сватающегося доктора Томаса Диаффаруса (Виктор Низовой) и дочери Аргана Анжелики (Ольга Молочная) - одна из лучших сцен спектакля. В соперничестве женихов живая импровизация сталкивается с заученной механикой и, понятно, последнюю побеждает. Служанку Туанетту (Людмила Титова) всегда принято называть Фигаро в юбке, в спектакле Женовача она полностью это прозвище оправдывает, хотя и ведет свою игру без записной комедийной суеты, даже когда быстро расчерчивает сцену от кулисы к кулисе с ночным горшком в руках - у господина Аргана перманентная диарея, чем он слегка гордится.
К тексту Мольера актеры Малого театра прибавляют толику отсебятины. А финальную сцену играют уже и вовсе по-хулигански. Свои дурацкие ответы на дурацкие вопросы лжеколлоквиума, производящего его в доктора, господин Арган декламирует стоя на стуле, с диковатой радостью ребенка. Предательство жены не то чтобы забыто, оно и вовсе в расчет не берется, влюбленные счастливы. У Аргана теперь новая забава, сам будет доктором. Кому от этого плохо? Мольеру, понятно, ничто не повредит. Но нельзя сказать, что куда как менее добрый и куда как более желчный, чем господин Женовач, господин Мольер в подобной трактовке совсем не пострадал; в столкновении авторов все-таки стушевывается рядящаяся в комедию непревзойденная легкость злоязычия и насмешки. Мольер в Малом театре буквально деморализован, лишен французского занудства и больше похож на итальянских авторов-современников. А хорошо это или плохо, зависит исключительно от красоты игры, в которой иногда и смысл не важен, если правила ясны.
«Коммерсантъ», 04.10.2005
23.11.2005
Подробнее
О ВЕЛИЧИНАХ МНИМЫХ И ПОДЛИННЫХ
О ВЕЛИЧИНАХ МНИМЫХ И ПОДЛИННЫХ
Сегодня на нашем театре - время Мольера. И это, что называется, факт. Сезона не проходит, чтобы в афише какой-нибудь из крупных столичных сцен, а то и не одной, не появилось бы название мольеровской пьесы...
Сегодня на нашем театре - время Мольера. И это, что называется, факт. Сезона не проходит, чтобы в афише какой-нибудь из крупных столичных сцен, а то и не одной, не появилось бы название мольеровской пьесы...
О ВЕЛИЧИНАХ МНИМЫХ И ПОДЛИННЫХ
Последняя комедия Мольера в Малом театре
Сегодня на нашем театре - время Мольера. И это, что называется, факт. Сезона не проходит, чтобы в афише какой-нибудь из крупных столичных сцен, а то и не одной, не появилось бы название мольеровской пьесы. Сын королевского обойщика и великий реформатор драматического искусства - снова в моде. И дух великого комедиографа словно бы продолжает нашептывать режиссерам XXI века названия своих бессмертных комедий - сегодня пусть будет «Мнимый больной» на сцене Малого театра в Москве.
Комедия, написанная в 1673 году, в год смерти драматурга, и ставшая для него прощальным текстом и прощальной игрой (как известно, он умер спустя несколько часов после четвертого представления своей пьесы, в которой исполнял заглавную роль), со временем неизбежно стала восприниматься последователями в качестве своеобразного завещания. Слово «мнимый» у яростного борца с ханжеством и «мнимостями» всякого рода встречается не раз. И Сергей Женовач, осуществляющий свою третью постановку в Доме Островского за отправную точку берет именно этот мотив.
Хотя начинается все в доме г-на Аргана весьма степенно и чинно. Вполне ожидаемая сценография Александра Боровского - привычный интерьер богатого дома, в котором блестит паркет, за большими окнами открываются прелестные виды, и мебель привезена из самого модного магазина. Костюмы Оксаны Ярмольник умиротворят самого тонкого ценителя кружев и пастельно-коричневатых благородных тонов в одежде. Одним словом, такой безупречный современный «классицистский» парафраз вокруг, что подсознание неизбежно начинает извлекать из недр памяти длинный ряд скучных исполнителей мольеровских монологов ...
Однако медленно, но мощно (как всегда у Женовача) раскручивающаяся тугая пружина действа постепенно властно втягивает вас в свою орбиту, и вот вы уже ощущаете себя едва ли не одним из местных домочадцев и начинаете ревностно следить за происходящим. На наших глазах режиссер зримо сплавляет классицистические каноны со стихией народной театральности, и «Мнимый больной» оказывается остросовременным спектаклем, направленным против предательства, измен, плутовства, так ненавистных не только Мольеру, но всем «людям доброй воли». Сюжет, как и должно, разворачивается вокруг Аргана, который в замечательном исполнении Василия Бочкарева простак-то простак, но с изрядной долей хитрецы. Он замучил домашних разговорами о своих болячках и, поскольку всякая «мнимость» застит человеку глаза, блаженно плавает в озере лести, в которое погружает его коварная Белина, молодая жена в точном исполнении Евгении Глушенко. А вокруг ликует праздничная и многонаселенная театральная стихия, причем мольеровская «комедия положений» в результате массы явленных на сцене удачных актерских работ вдруг вырастает до самой натуральной «комедии характеров».
Вот, к примеру, сцена сватовства будущего лекаря Томаса Диафуаруса к дочери Аргана Анжелике сыграна Виктором Низовым и Владимиром Носиком (папа Томаса, тоже врач) как вставной номер, в подлинно сатирическом ключе, в духе едва ли не ярмарочной интермедии. Томас представлен откровенным болваном сродни тем, которых каждую неделю пытаются показать нам увядающие аншлаговцы, но как же по-настоящему смешон персонаж Низового - я, признаться, давно не слышала такого здорового смеха в театре. Диафуарусы по шпаргалкам, в два голоса, пытаются сделать предложение бедной Анжелике, но плачет вместо нее от смеха весь зрительный зал.
И таких подчеркнуто вставных номеров немало в спектакле. В откровенно буффонадной манере играет Клеанта, возлюбленного Анжелики, признанный Чацкий Малого театра Глеб Подгородинский. Поначалу актера и не узнаешь, Клеант столь окарикатурен и шаржирован, что в какой-то момент думаешь: перебор, но потом понимаешь, что постановщик и исполнитель сполна прониклись авторским мироощущением и услышали - сквозь пласты веков - смех самого г-на Мольера, задорный и едкий.
Второе действие спектакля идет уже под неумолкаемый хохот зала, стихия театральности, набрав силу, буйствует на сцене, пассажи легкого, остроумного действа становятся все более отточенными и изящными. Трехсотлетнего промежутка лет между нами и драматургом словно бы и не бывало. Нестареющим перлам Мольера аплодирует «понимающий» зал. «Больные умирают не от болезней, а от лекарств!» - кто бы спорил с этим в наши дни, когда в газетах постоянно пишут о поддельной фармацевтике. Еще одна остроактуальная проблема - нынешние врачи, нарушающие клятву Гиппократа. В финальной сцене, где Аргана торжественно посвящают в сан доктора, звучит «латинизированное» высказывание и на сей счет: «Тот, кто любит гонораре, может роль врача играре».
Тот, кто любит гонораре, утверждает своим спектаклем по «нашему современнику» Мольеру постановщик Сергей Женовач, увы, может играть сегодня любую роль. От врача до политика. Об этом тонко, ненавязчиво и остроумно говорит постановщик. Так, в спектакле в один прекрасный момент появляются парики, что совершенно естественно, как же без париков в мольеровском спектакле?! Но здесь они фантастически гипертрофированы, этакие парики-монстры - огромнейшие, из «раскудрявейших» грив чуть ли не ниже пояса, на головах сидят, словно какие-то коконы, делая людей похожими на гигантских болонок. И эта дополнительная «мнимость» отлично играет в спектакле, и это тоже привет от «старика Мольера». Жан-Батист Поклен, оказывается, все знал про нас и про все наши «мнимости». И в этом смысле спектакль несколько парадоксально, но обстоятельно отвечает на больной вопрос режиссеров: «Чем будем удивлять и как будем интерпретировать»? Сергей Женовач не «удивляет» и не «интерпретирует», он просто погружает зрителей в мольеровский «смех сквозь невидимые миру слезы», в чарующее пространство старинного театра, слегка, самую малость, но сколь эффектно «модернизированное», в реалии ХУЛ века, которые у него звучат почему-то очень современно. Наверное, дело все-таки в слухе, у режиссера он должен быть приближен к абсолютному. Чтобы расслышать, о чем говорит автор. А автор явно дает нам знак - слишком много «мнимостей» в вашей жизни. И зрители, надо отдать им должное, читают этот знак с ходу.
Нина КАТАЕВА
«Литературная газета», 23.11.2005
Последняя комедия Мольера в Малом театре
Сегодня на нашем театре - время Мольера. И это, что называется, факт. Сезона не проходит, чтобы в афише какой-нибудь из крупных столичных сцен, а то и не одной, не появилось бы название мольеровской пьесы. Сын королевского обойщика и великий реформатор драматического искусства - снова в моде. И дух великого комедиографа словно бы продолжает нашептывать режиссерам XXI века названия своих бессмертных комедий - сегодня пусть будет «Мнимый больной» на сцене Малого театра в Москве.
Комедия, написанная в 1673 году, в год смерти драматурга, и ставшая для него прощальным текстом и прощальной игрой (как известно, он умер спустя несколько часов после четвертого представления своей пьесы, в которой исполнял заглавную роль), со временем неизбежно стала восприниматься последователями в качестве своеобразного завещания. Слово «мнимый» у яростного борца с ханжеством и «мнимостями» всякого рода встречается не раз. И Сергей Женовач, осуществляющий свою третью постановку в Доме Островского за отправную точку берет именно этот мотив.
Хотя начинается все в доме г-на Аргана весьма степенно и чинно. Вполне ожидаемая сценография Александра Боровского - привычный интерьер богатого дома, в котором блестит паркет, за большими окнами открываются прелестные виды, и мебель привезена из самого модного магазина. Костюмы Оксаны Ярмольник умиротворят самого тонкого ценителя кружев и пастельно-коричневатых благородных тонов в одежде. Одним словом, такой безупречный современный «классицистский» парафраз вокруг, что подсознание неизбежно начинает извлекать из недр памяти длинный ряд скучных исполнителей мольеровских монологов ...
Однако медленно, но мощно (как всегда у Женовача) раскручивающаяся тугая пружина действа постепенно властно втягивает вас в свою орбиту, и вот вы уже ощущаете себя едва ли не одним из местных домочадцев и начинаете ревностно следить за происходящим. На наших глазах режиссер зримо сплавляет классицистические каноны со стихией народной театральности, и «Мнимый больной» оказывается остросовременным спектаклем, направленным против предательства, измен, плутовства, так ненавистных не только Мольеру, но всем «людям доброй воли». Сюжет, как и должно, разворачивается вокруг Аргана, который в замечательном исполнении Василия Бочкарева простак-то простак, но с изрядной долей хитрецы. Он замучил домашних разговорами о своих болячках и, поскольку всякая «мнимость» застит человеку глаза, блаженно плавает в озере лести, в которое погружает его коварная Белина, молодая жена в точном исполнении Евгении Глушенко. А вокруг ликует праздничная и многонаселенная театральная стихия, причем мольеровская «комедия положений» в результате массы явленных на сцене удачных актерских работ вдруг вырастает до самой натуральной «комедии характеров».
Вот, к примеру, сцена сватовства будущего лекаря Томаса Диафуаруса к дочери Аргана Анжелике сыграна Виктором Низовым и Владимиром Носиком (папа Томаса, тоже врач) как вставной номер, в подлинно сатирическом ключе, в духе едва ли не ярмарочной интермедии. Томас представлен откровенным болваном сродни тем, которых каждую неделю пытаются показать нам увядающие аншлаговцы, но как же по-настоящему смешон персонаж Низового - я, признаться, давно не слышала такого здорового смеха в театре. Диафуарусы по шпаргалкам, в два голоса, пытаются сделать предложение бедной Анжелике, но плачет вместо нее от смеха весь зрительный зал.
И таких подчеркнуто вставных номеров немало в спектакле. В откровенно буффонадной манере играет Клеанта, возлюбленного Анжелики, признанный Чацкий Малого театра Глеб Подгородинский. Поначалу актера и не узнаешь, Клеант столь окарикатурен и шаржирован, что в какой-то момент думаешь: перебор, но потом понимаешь, что постановщик и исполнитель сполна прониклись авторским мироощущением и услышали - сквозь пласты веков - смех самого г-на Мольера, задорный и едкий.
Второе действие спектакля идет уже под неумолкаемый хохот зала, стихия театральности, набрав силу, буйствует на сцене, пассажи легкого, остроумного действа становятся все более отточенными и изящными. Трехсотлетнего промежутка лет между нами и драматургом словно бы и не бывало. Нестареющим перлам Мольера аплодирует «понимающий» зал. «Больные умирают не от болезней, а от лекарств!» - кто бы спорил с этим в наши дни, когда в газетах постоянно пишут о поддельной фармацевтике. Еще одна остроактуальная проблема - нынешние врачи, нарушающие клятву Гиппократа. В финальной сцене, где Аргана торжественно посвящают в сан доктора, звучит «латинизированное» высказывание и на сей счет: «Тот, кто любит гонораре, может роль врача играре».
Тот, кто любит гонораре, утверждает своим спектаклем по «нашему современнику» Мольеру постановщик Сергей Женовач, увы, может играть сегодня любую роль. От врача до политика. Об этом тонко, ненавязчиво и остроумно говорит постановщик. Так, в спектакле в один прекрасный момент появляются парики, что совершенно естественно, как же без париков в мольеровском спектакле?! Но здесь они фантастически гипертрофированы, этакие парики-монстры - огромнейшие, из «раскудрявейших» грив чуть ли не ниже пояса, на головах сидят, словно какие-то коконы, делая людей похожими на гигантских болонок. И эта дополнительная «мнимость» отлично играет в спектакле, и это тоже привет от «старика Мольера». Жан-Батист Поклен, оказывается, все знал про нас и про все наши «мнимости». И в этом смысле спектакль несколько парадоксально, но обстоятельно отвечает на больной вопрос режиссеров: «Чем будем удивлять и как будем интерпретировать»? Сергей Женовач не «удивляет» и не «интерпретирует», он просто погружает зрителей в мольеровский «смех сквозь невидимые миру слезы», в чарующее пространство старинного театра, слегка, самую малость, но сколь эффектно «модернизированное», в реалии ХУЛ века, которые у него звучат почему-то очень современно. Наверное, дело все-таки в слухе, у режиссера он должен быть приближен к абсолютному. Чтобы расслышать, о чем говорит автор. А автор явно дает нам знак - слишком много «мнимостей» в вашей жизни. И зрители, надо отдать им должное, читают этот знак с ходу.
Нина КАТАЕВА
«Литературная газета», 23.11.2005
16.11.2005
Подробнее
ФРАНЦУЗСКИЙ ПАЦИЕНТ
ФРАНЦУЗСКИЙ ПАЦИЕНТ
Вместо третьего звонка партер, ложи и ярусы Малого театра заполняет истерический звук колокольчиков, а затем молодые люди в камзолах и париках, двигаясь к сцене по проходам, пафосно изрекают: «Дамы и господа! Мы начинаем!»...
Вместо третьего звонка партер, ложи и ярусы Малого театра заполняет истерический звук колокольчиков, а затем молодые люди в камзолах и париках, двигаясь к сцене по проходам, пафосно изрекают: «Дамы и господа! Мы начинаем!»...
ФРАНЦУЗСКИЙ ПАЦИЕНТ
Вместо третьего звонка партер, ложи и ярусы Малого театра заполняет истерический звук колокольчиков, а затем молодые люди в камзолах и париках, двигаясь к сцене по проходам, пафосно изрекают: «Дамы и господа! Мы начинаем!» За распахнувшимся занавесом открывается огромная зала, погруженная во тьму и озаряемая лишь всполохами огня в большом камине. В левом углу неподалеку от камина различима человеческая фигура в халате и ночном колпаке, перебирающая бумажки и бормочущая поначалу нечто маловразумительное. Так, в новогоднюю ночь наступающего века среди пляшущих по стенам теней мог разбирать пожелтевшие любовные письма цветаевский Казанова. Но как только глаз привыкает к торжественной полутьме, ухо начинает различать отдельные слова и целые предложения: речь, оказывается, в этом просторном великолепии гостиной идет не о былых романтических похождениях, но о клистирах и промывательных, желчегонных и слабительных, о новых рецептах и счетах от докторов. Хозяин дома Арган ведет страстный торг с отсутствующими лекарями, смакует составы снадобий, грозно настаивает на снижении платы за лечение и тут же, поскуливая, требует к себе жалости, жалости и еще раз жалости.
Пространный монолог, открывающий мольеровскую пьесу «Мнимый больной», исполнитель роли Аргана Василий Бочкарев выстраивает, исходя из небывалого соревновательного азарта, обуревающего его героя: доктор просит тридцать су - обойдется десятью; в прошлом месяце было прописано двенадцать лекарств и двадцать промывательных, отчего же в нынешнем только восемь и двенадцать? - завоевания должны непременно укрупняться!
Трудно предположить, чтобы сам Жан-Батист Мольер, успевший всего четыре раза сыграть эту роль на сцене театра Пале-Рояль и умерший спустя несколько часов после последнего представления (первый и четвертый спектакль отделила один от другого февральская неделя 1673 года), наделял Аргана хотя бы десятой долей того лукавства, на которое столь щедр Бочкарев. Тональность исполнения Мольера была, вероятно, окрашена в тона желчные и обреченно-усталые.
Режиссер Сергей Женовач разглядел в пьесе нечто совершенно иное. За мелкой тиранией и деспотизмом Аргана он увидел наивность, слабость и одиночество. Обделенный вниманием своих домашних (даже слащавые советы жены Белины - Евгении Глушенко: «Надвиньте колпачок на ушки...» не делают его счастливым), окруженный выводком еле ползающих индифферентных слуг (чтобы докричаться, следует перебрать все мужские французские имена: «Жан! Пьер! Этьен! Густав! Огюст! Жак! Поль!..», и тогда, быть может, кто-нибудь возникнет в дверном проеме), Арган алчет неусыпного докторского присмотра. Ошибка «знаменитого пациента» в уверенности, что врачи сосредоточены на его драгоценной персоне, а не на приоткрытом - хоть и умеренно, но все же достаточно - кошельке.
Тревожную ноту в постановку вносят сцены, играющиеся в густом сумраке, с трудом разбавляемом огоньками свечей. Стоит Аргану оказаться в одиночестве, как он норовит прикрыть ставни и погрузиться в меланхолию, которая к лицу подлинному больному. На свету же, в благородной и богатой обстановке обшитой темным деревом гостиной, в окна которой бьют жизнерадостные солнечные лучи (плоды стараний художника по свету Дамира Исмагилова вызывают у публики восхищение), ему все труднее помнить о своих вымышленных недомоганиях. Лишенный спасительного затемнения, Арган опасливо присаживается на краешек стула, вытаскивает из-за пазухи огромный багет с зеленью и принимается с превосходным аппетитом его поедать. Но окружающим не пристало этого видеть - вошедшему в комнату брату Беральду (Александр Клюквин), полному витальных сил, Арган демонстрирует, что кормит голубей за окном.
С чем сравнить небывалый восторг Аргана, только что грустно скрючившегося в высоком кресле среди подушек, но внезапно начинающего приплясывать, восклицая: «У меня процедура!» - разве что с радостью от прихода долгожданного гостя. Даже действие клистира воспринимается как спасение от гнетущей скуки, недаром из отхожего места Арган возвращается, изображая веселое привидение: вприпрыжку, игриво и дружелюбно помахивая рукавами халата.
Конечно, в спектакле - в полном соответствии с текстом пьесы Мольера - высмеивается псевдомедицина, тянущая к больным длинные загребущие руки («Обращаться к врачам могут только люди могучего здоровья!»). Но высмеивается людьми, живущими в обществе, где факт наличия таковой - ни для кого не новость и не откровение. Им ничего не остается, кроме бдительности, философского отношения и юмора. А изящного юмора в этой постановке предостаточно.
Языкастая и вместе с тем снисходительная к слабостям хозяина служанка Туанетта - Людмила Титова чуть что, норовит ехидно напомнить притворному страдальцу: «Вы опять забыли - вы больны!», вмешивается в господские дела и активно двигает вперед интригу с выдачей старшей дочери Аргана Анжелики (Ольга Молочная) за обожаемого Клеанта (Глеб Подгородинский), а не за ненавистного, расфуфыренного и самодовольного жениха Томаса Диафуаруса (Виктор Низовой). Именно ей, рыжей бестии Туанетте, изрядно напоминающей другую мольеровскую служанку - Дорину из «Тартюфа», приходит в голову проверить искренность близких Аргана. Вслед за мнимой болезнью Туанетта предлагает разыграть мнимую смерть, что Арган и проделывает, откинувшись в кресле и распластавшись в нем неестественно низко, раскинув безжизненные руки на высоких подлокотниках. Изображать кончину своего героя Василию Бочкареву приходится в спектакле трижды: первый раз - проба актерского мастерства Аргана, второй - испытание Белины, третий - Анжелики. Все три раза Арган валится в кресло бесподобно смешно, с разными, легко читаемыми нюансами: тревожно (не навредит ли это драгоценному здоровью?), уверенно (жена его обожает!) и, наконец, в полнейшей растерянности (после вероломства заботливой супруги чего ждать от строптивой дочери?).
Мечту Аргана породниться с докторами его домочадцы с трудом разворачивают в иное русло: предлагают сделаться врачом самолично. И вот тут, в финале спектакля карикатурно и подробно разыгрывается единственная из трех мольеровских интермедий (две предыдущие были безжалостно и разумно отринуты автором сценической редакции Александром Клюквиным и режиссером Сергеем Женовачем).
Длинные столы расставляются в каре, покрываются белоснежными скатертями; свечи в канделябрах озаряют залу. На перевернутые хрустальные бокалы водружается немалых размеров клизма. Участники фарсового посвящения в доктора облачены в кудлатые парики до пояса; сам герой фарса, впервые за время действия расставшись с халатом и колпаком, появляется в нелепой юбке, затянутой где-то в районе груди. Церемония проходит под девизом: «Толк кто знает в гонорарэ, / Может роль врача играрэ...» Ответ на каждый вопрос Арган выпаливает под аккомпанемент живого оркестра (композитор - Григорий Гоберник), взбираясь на стул и не утруждая себя разнообразием формулировок. Что бы ни спросили - рецепт стандартен:
Раз, клистиром угостить,
Два, обильно кровь пустить,
Три, касторкой напоить.
От упоения правильностью собственных предписаний кандидат в лекари комично пританцовывает на стуле. Но чем дальше заходят его чудачества, чем нелепее выглядит происходящее, чем явственнее общее ликование, - тем грустнее делается на душе. Во-первых, откровенно жалко Аргана - потеха зашла слишком далеко. А во-вторых, печальный и до сих пор не опровергнутый вердикт Мольер вынес еще в конце XVII века: «Ergo, будем сами здравы».
Сергей Женовач вместе со своими постоянными соавторами - сценографом Александром Боровским и художницей по костюмам Оксаной Ярмольник - обратился к Мольеру впервые. Творение язвительного, саркастического классициста с готовностью зазвучало лирично, нежно, хотя, и не без грусти.
Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена», 09.11.2005
Вместо третьего звонка партер, ложи и ярусы Малого театра заполняет истерический звук колокольчиков, а затем молодые люди в камзолах и париках, двигаясь к сцене по проходам, пафосно изрекают: «Дамы и господа! Мы начинаем!» За распахнувшимся занавесом открывается огромная зала, погруженная во тьму и озаряемая лишь всполохами огня в большом камине. В левом углу неподалеку от камина различима человеческая фигура в халате и ночном колпаке, перебирающая бумажки и бормочущая поначалу нечто маловразумительное. Так, в новогоднюю ночь наступающего века среди пляшущих по стенам теней мог разбирать пожелтевшие любовные письма цветаевский Казанова. Но как только глаз привыкает к торжественной полутьме, ухо начинает различать отдельные слова и целые предложения: речь, оказывается, в этом просторном великолепии гостиной идет не о былых романтических похождениях, но о клистирах и промывательных, желчегонных и слабительных, о новых рецептах и счетах от докторов. Хозяин дома Арган ведет страстный торг с отсутствующими лекарями, смакует составы снадобий, грозно настаивает на снижении платы за лечение и тут же, поскуливая, требует к себе жалости, жалости и еще раз жалости.
Пространный монолог, открывающий мольеровскую пьесу «Мнимый больной», исполнитель роли Аргана Василий Бочкарев выстраивает, исходя из небывалого соревновательного азарта, обуревающего его героя: доктор просит тридцать су - обойдется десятью; в прошлом месяце было прописано двенадцать лекарств и двадцать промывательных, отчего же в нынешнем только восемь и двенадцать? - завоевания должны непременно укрупняться!
Трудно предположить, чтобы сам Жан-Батист Мольер, успевший всего четыре раза сыграть эту роль на сцене театра Пале-Рояль и умерший спустя несколько часов после последнего представления (первый и четвертый спектакль отделила один от другого февральская неделя 1673 года), наделял Аргана хотя бы десятой долей того лукавства, на которое столь щедр Бочкарев. Тональность исполнения Мольера была, вероятно, окрашена в тона желчные и обреченно-усталые.
Режиссер Сергей Женовач разглядел в пьесе нечто совершенно иное. За мелкой тиранией и деспотизмом Аргана он увидел наивность, слабость и одиночество. Обделенный вниманием своих домашних (даже слащавые советы жены Белины - Евгении Глушенко: «Надвиньте колпачок на ушки...» не делают его счастливым), окруженный выводком еле ползающих индифферентных слуг (чтобы докричаться, следует перебрать все мужские французские имена: «Жан! Пьер! Этьен! Густав! Огюст! Жак! Поль!..», и тогда, быть может, кто-нибудь возникнет в дверном проеме), Арган алчет неусыпного докторского присмотра. Ошибка «знаменитого пациента» в уверенности, что врачи сосредоточены на его драгоценной персоне, а не на приоткрытом - хоть и умеренно, но все же достаточно - кошельке.
Тревожную ноту в постановку вносят сцены, играющиеся в густом сумраке, с трудом разбавляемом огоньками свечей. Стоит Аргану оказаться в одиночестве, как он норовит прикрыть ставни и погрузиться в меланхолию, которая к лицу подлинному больному. На свету же, в благородной и богатой обстановке обшитой темным деревом гостиной, в окна которой бьют жизнерадостные солнечные лучи (плоды стараний художника по свету Дамира Исмагилова вызывают у публики восхищение), ему все труднее помнить о своих вымышленных недомоганиях. Лишенный спасительного затемнения, Арган опасливо присаживается на краешек стула, вытаскивает из-за пазухи огромный багет с зеленью и принимается с превосходным аппетитом его поедать. Но окружающим не пристало этого видеть - вошедшему в комнату брату Беральду (Александр Клюквин), полному витальных сил, Арган демонстрирует, что кормит голубей за окном.
С чем сравнить небывалый восторг Аргана, только что грустно скрючившегося в высоком кресле среди подушек, но внезапно начинающего приплясывать, восклицая: «У меня процедура!» - разве что с радостью от прихода долгожданного гостя. Даже действие клистира воспринимается как спасение от гнетущей скуки, недаром из отхожего места Арган возвращается, изображая веселое привидение: вприпрыжку, игриво и дружелюбно помахивая рукавами халата.
Конечно, в спектакле - в полном соответствии с текстом пьесы Мольера - высмеивается псевдомедицина, тянущая к больным длинные загребущие руки («Обращаться к врачам могут только люди могучего здоровья!»). Но высмеивается людьми, живущими в обществе, где факт наличия таковой - ни для кого не новость и не откровение. Им ничего не остается, кроме бдительности, философского отношения и юмора. А изящного юмора в этой постановке предостаточно.
Языкастая и вместе с тем снисходительная к слабостям хозяина служанка Туанетта - Людмила Титова чуть что, норовит ехидно напомнить притворному страдальцу: «Вы опять забыли - вы больны!», вмешивается в господские дела и активно двигает вперед интригу с выдачей старшей дочери Аргана Анжелики (Ольга Молочная) за обожаемого Клеанта (Глеб Подгородинский), а не за ненавистного, расфуфыренного и самодовольного жениха Томаса Диафуаруса (Виктор Низовой). Именно ей, рыжей бестии Туанетте, изрядно напоминающей другую мольеровскую служанку - Дорину из «Тартюфа», приходит в голову проверить искренность близких Аргана. Вслед за мнимой болезнью Туанетта предлагает разыграть мнимую смерть, что Арган и проделывает, откинувшись в кресле и распластавшись в нем неестественно низко, раскинув безжизненные руки на высоких подлокотниках. Изображать кончину своего героя Василию Бочкареву приходится в спектакле трижды: первый раз - проба актерского мастерства Аргана, второй - испытание Белины, третий - Анжелики. Все три раза Арган валится в кресло бесподобно смешно, с разными, легко читаемыми нюансами: тревожно (не навредит ли это драгоценному здоровью?), уверенно (жена его обожает!) и, наконец, в полнейшей растерянности (после вероломства заботливой супруги чего ждать от строптивой дочери?).
Мечту Аргана породниться с докторами его домочадцы с трудом разворачивают в иное русло: предлагают сделаться врачом самолично. И вот тут, в финале спектакля карикатурно и подробно разыгрывается единственная из трех мольеровских интермедий (две предыдущие были безжалостно и разумно отринуты автором сценической редакции Александром Клюквиным и режиссером Сергеем Женовачем).
Длинные столы расставляются в каре, покрываются белоснежными скатертями; свечи в канделябрах озаряют залу. На перевернутые хрустальные бокалы водружается немалых размеров клизма. Участники фарсового посвящения в доктора облачены в кудлатые парики до пояса; сам герой фарса, впервые за время действия расставшись с халатом и колпаком, появляется в нелепой юбке, затянутой где-то в районе груди. Церемония проходит под девизом: «Толк кто знает в гонорарэ, / Может роль врача играрэ...» Ответ на каждый вопрос Арган выпаливает под аккомпанемент живого оркестра (композитор - Григорий Гоберник), взбираясь на стул и не утруждая себя разнообразием формулировок. Что бы ни спросили - рецепт стандартен:
Раз, клистиром угостить,
Два, обильно кровь пустить,
Три, касторкой напоить.
От упоения правильностью собственных предписаний кандидат в лекари комично пританцовывает на стуле. Но чем дальше заходят его чудачества, чем нелепее выглядит происходящее, чем явственнее общее ликование, - тем грустнее делается на душе. Во-первых, откровенно жалко Аргана - потеха зашла слишком далеко. А во-вторых, печальный и до сих пор не опровергнутый вердикт Мольер вынес еще в конце XVII века: «Ergo, будем сами здравы».
Сергей Женовач вместе со своими постоянными соавторами - сценографом Александром Боровским и художницей по костюмам Оксаной Ярмольник - обратился к Мольеру впервые. Творение язвительного, саркастического классициста с готовностью зазвучало лирично, нежно, хотя, и не без грусти.
Мария ХАЛИЗЕВА
«Экран и сцена», 09.11.2005
08.11.2005
Подробнее
ПОКА – ОДНИ СЛЕЗЫ
ПОКА – ОДНИ СЛЕЗЫ
Если вычесть из театральных событий те спектакли, что, отгастролировав, уехали и не догонишь, а с ними те, что прописаны в Москве, но лучше бы уехали куда подальше, в сухом остатке будут только три осенних премьеры: «Господа Головлевы» в чеховском МХТ, «Трамвай Желание» в ТЮЗе и «Мнимый больной» в Малом...
Если вычесть из театральных событий те спектакли, что, отгастролировав, уехали и не догонишь, а с ними те, что прописаны в Москве, но лучше бы уехали куда подальше, в сухом остатке будут только три осенних премьеры: «Господа Головлевы» в чеховском МХТ, «Трамвай Желание» в ТЮЗе и «Мнимый больной» в Малом...
ПОКА – ОДНИ СЛЕЗЫ
Решено, что каждую неделю мы вам будем рассказывать, что интересного за последнее время произошло в каком-нибудь из видов искусств. Первым назначили театр. Итак: что было, на что надо идти, и чем сердце успокоится?
С начала сезона произошло много всего, особенно если считать фестивали. Лучший на Урале – екатеринбургский «Реальный театр», главный азиатский – «Лики Чингисхана» в Улан-Удэ, радикальный московский – «Новая драма», знаменитый питерский – «Балтийский дом», ну и так далее. Премьер тоже хватало. Но, несмотря на то что сезон в театрах бурлит уже два месяца, длинного списка рекомендаций не получается. Если вычесть из театральных событий те спектакли, что, отгастролировав, уехали и не догонишь, а с ними те, что прописаны в Москве, но лучше бы уехали куда подальше, в сухом остатке будут только три осенних премьеры: «Господа Головлевы» в чеховском МХТ, «Трамвай Желание» в ТЮЗе и «Мнимый больной» в Малом.
«Господ Головлевых» сыграли в начале октября, но этот спектакль заранее был назначен одной из главных премьер года. Не только потому, что его поставил Кирилл Серебренников, значащийся сегодня самым модным и продуктивным отечественным режиссером, но и оттого, что Иудушку в нем сыграл Евгений Миронов – пожалуй, главная отечественная театральная звезда (если не считать патриархов). Дополнительная интрига состояла в том, что в середине 80-х на мхатовской сцене «Головлевых» ставил Лев Додин и в главной роли был сам Смоктуновский. Спектакль этот большинство театралов помнит хорошо, так что совсем от сравнения уйти было невозможно.
Серебренников поставил спектакль темный и мучительный (по этим параметрам, кстати, он был недалек от додинской постановки), умученные персонажи его после смерти продолжали разгуливать по сцене, только полы на их одеждах были не застегнуты, а зашиты суровой ниткой. Каждый из мертвецов появлялся в глубине сцены в кабинке, похожей на пляжную раздевалку, и зажигал над собой лампочку – ну вот, еще одного засосал насмерть Иудушка. Миронов, еще не простившийся с ролями ясноглазых мальчиков, должен был играть кровососа и дьявола в образе приторного лицемера, роль длиной в целую биографию: от мальчишки-ябеды в спущенных штанах до сластолюбивого старика. Двадцать лет назад Смоктуновский играл Порфирия Головлева как само Зло, с невыносимо гнусным взглядом и липкой паутиной речей, которые он накидывал на родственничков, будто петлю. В мироновском Иудушке не было того масштаба, той силы зла, он был мелкой гадостью, моложавым демагогом-болтуном с оловянным, немигающим взором ящерицы. Даже мамаша Головлева, которую замечательно играла Алла Покровская, смотрела на сына с какой-то изумленной брезгливостью. В сущности, власть Иудушки была не в нем самом, а в его деньгах — в умении подгрести под себя все семейное добро и таким образом сделать всех родственников зависимыми от себя. Наверное, тот, кто любит искать в театре прямые параллели с жизнью, мог бы говорить, что щедринский сюжет в Художественном театре оказался тесно связан со временем. Спектакль Серебренникова — с мыслью о раздражающей и нестрашной нынешней власти, чья сила только в деньгах, спектакль Додина — с паучьей, многоречивой властью середины восьмидесятых. Но, в сущности, когда смотришь «Головлевых», все эти параллели не имеют никакого значения.
«Трамвай «Желание», поставленный Генриеттой Яновской в московском ТЮЗе, тоже получил неожиданную пару – практически в один день с ним та же пьеса вышла на сцене театра имени Моссовета в постановке Юрия Еремина. Правда, в этом случае сравнение шло явно в пользу Яновской. История про нежную и ранимую аристократку Бланш, чья жизнь пошла под откос, про то, как она приехала к сестре, вышедшей замуж за витального плебея, и как оттуда была выдворена в психбольницу, — на сцене театра имени Моссовета получилась сюжетом о жизни нимфоманки-авантюристки. Яновская, специально пригласив на эту роль актрису Ольгу Понизову, сделала спектакль о женщине-ребенке, витающей в облаках. Бланш, мечтательница в платье в цветочек, с детства приученная к хорошим манерам, все время таскает за собой большую музыкальную шкатулку в виде макета родового имения «Мечта» – белого дома с колоннами, вокруг которого кружатся дамы и кавалеры. И вот такая барышня попадает к своей сестре Стелле, живущей в бедном окраинном районе, к веселой девчонке, влюбленной в своего мужа – слесаря и мотоциклиста, жлоба с горой мускулов. А дальше спектакль Яновской рассказывает о том, как Бланш отчаянно пытается выжить, стать своей в этой чужой среде: поладить со свояком, понравиться мужчинам и соседке. Она и вправду больна, но понятно это не только оттого, что в ее голове фантазии так спутаны с реальностью, что она сама не может их разделить. Она и вообще какая-то странная – неуместная везде, с этой своей деликатностью и правилами хорошего тона, с жалкой навязчивостью и нелепым кокетством, с ложью о богатых поклонниках и дурной репутацией. Хотя, честно говоря, на спектакле Яновской в слухи о том, что Бланш путалась со всеми подряд, не очень-то веришь. Их, наверное, придумали насмешники или сам Стэнли, чтобы выжить надоевшую родственницу. Кто мог соблазнить это нездешнее создание в таком богом забытом месте? Разве тот, кто читал ей стихи и рассказывал сказки.
И третий номер в нашем списке – мольеровский «Мнимый больной» Сергея Женовача. Рядом с «Головлевыми» и «Трамваем» — творениями прихотливой режиссерской фантазии, создающей из всем известных классических текстов что-то свое, спектакль в Малом театре выглядит совершенно бесхитростным. И, если есть в нем что-то не вполне традиционное, то разве что полное отсутствие насмешки. Милейшими людьми оказываются все — даже хорошенькая злодейка Белина, мечтавшая заграбастать все состояние мужа после его кончины, никому не портит настроение. Милы и женщины (в этом спектакле они все до одной кудрявы, как барашки), и безвредные дураки-лекари, и громогласный хохотун Беральд, пытающийся спасти брата от злодейств медицины. Но главный миляга, конечно, сам «мнимый больной» — Арган, которого весело и беспечно играет Василий Бочкарев. Честно говоря, почему этому жовиальному моложавому и совсем не глупому мужчине пришло в голову назваться тяжело больным, я так и не поняла. Но тут, кажется, никто о таких мелочах не думает. Просто публика очень радуется, глядя, как Арган с восторгом изучает рецепты, а потом тайком от домашних лопает огромные бутерброды. И хохочет всякий раз, как герой посреди разговора, изображая последствия бесконечных клистиров, вдруг начинает вертеться волчком, схватившись за задницу, а потом пулей улетает за кулисы.
Вот, собственно, и все – больше мне вас порадовать нечем. Остается надеяться, что к зиме премьеры пойдут пободрее, и тогда можно будет не только посоветовать вам побольше спектаклей, но и понять, в какую сторону движется сезон. А то пока – одни слезы.
Дина Годер
Грани.ru, 05.11.2005 16:25
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
Решено, что каждую неделю мы вам будем рассказывать, что интересного за последнее время произошло в каком-нибудь из видов искусств. Первым назначили театр. Итак: что было, на что надо идти, и чем сердце успокоится?
С начала сезона произошло много всего, особенно если считать фестивали. Лучший на Урале – екатеринбургский «Реальный театр», главный азиатский – «Лики Чингисхана» в Улан-Удэ, радикальный московский – «Новая драма», знаменитый питерский – «Балтийский дом», ну и так далее. Премьер тоже хватало. Но, несмотря на то что сезон в театрах бурлит уже два месяца, длинного списка рекомендаций не получается. Если вычесть из театральных событий те спектакли, что, отгастролировав, уехали и не догонишь, а с ними те, что прописаны в Москве, но лучше бы уехали куда подальше, в сухом остатке будут только три осенних премьеры: «Господа Головлевы» в чеховском МХТ, «Трамвай Желание» в ТЮЗе и «Мнимый больной» в Малом.
«Господ Головлевых» сыграли в начале октября, но этот спектакль заранее был назначен одной из главных премьер года. Не только потому, что его поставил Кирилл Серебренников, значащийся сегодня самым модным и продуктивным отечественным режиссером, но и оттого, что Иудушку в нем сыграл Евгений Миронов – пожалуй, главная отечественная театральная звезда (если не считать патриархов). Дополнительная интрига состояла в том, что в середине 80-х на мхатовской сцене «Головлевых» ставил Лев Додин и в главной роли был сам Смоктуновский. Спектакль этот большинство театралов помнит хорошо, так что совсем от сравнения уйти было невозможно.
Серебренников поставил спектакль темный и мучительный (по этим параметрам, кстати, он был недалек от додинской постановки), умученные персонажи его после смерти продолжали разгуливать по сцене, только полы на их одеждах были не застегнуты, а зашиты суровой ниткой. Каждый из мертвецов появлялся в глубине сцены в кабинке, похожей на пляжную раздевалку, и зажигал над собой лампочку – ну вот, еще одного засосал насмерть Иудушка. Миронов, еще не простившийся с ролями ясноглазых мальчиков, должен был играть кровососа и дьявола в образе приторного лицемера, роль длиной в целую биографию: от мальчишки-ябеды в спущенных штанах до сластолюбивого старика. Двадцать лет назад Смоктуновский играл Порфирия Головлева как само Зло, с невыносимо гнусным взглядом и липкой паутиной речей, которые он накидывал на родственничков, будто петлю. В мироновском Иудушке не было того масштаба, той силы зла, он был мелкой гадостью, моложавым демагогом-болтуном с оловянным, немигающим взором ящерицы. Даже мамаша Головлева, которую замечательно играла Алла Покровская, смотрела на сына с какой-то изумленной брезгливостью. В сущности, власть Иудушки была не в нем самом, а в его деньгах — в умении подгрести под себя все семейное добро и таким образом сделать всех родственников зависимыми от себя. Наверное, тот, кто любит искать в театре прямые параллели с жизнью, мог бы говорить, что щедринский сюжет в Художественном театре оказался тесно связан со временем. Спектакль Серебренникова — с мыслью о раздражающей и нестрашной нынешней власти, чья сила только в деньгах, спектакль Додина — с паучьей, многоречивой властью середины восьмидесятых. Но, в сущности, когда смотришь «Головлевых», все эти параллели не имеют никакого значения.
«Трамвай «Желание», поставленный Генриеттой Яновской в московском ТЮЗе, тоже получил неожиданную пару – практически в один день с ним та же пьеса вышла на сцене театра имени Моссовета в постановке Юрия Еремина. Правда, в этом случае сравнение шло явно в пользу Яновской. История про нежную и ранимую аристократку Бланш, чья жизнь пошла под откос, про то, как она приехала к сестре, вышедшей замуж за витального плебея, и как оттуда была выдворена в психбольницу, — на сцене театра имени Моссовета получилась сюжетом о жизни нимфоманки-авантюристки. Яновская, специально пригласив на эту роль актрису Ольгу Понизову, сделала спектакль о женщине-ребенке, витающей в облаках. Бланш, мечтательница в платье в цветочек, с детства приученная к хорошим манерам, все время таскает за собой большую музыкальную шкатулку в виде макета родового имения «Мечта» – белого дома с колоннами, вокруг которого кружатся дамы и кавалеры. И вот такая барышня попадает к своей сестре Стелле, живущей в бедном окраинном районе, к веселой девчонке, влюбленной в своего мужа – слесаря и мотоциклиста, жлоба с горой мускулов. А дальше спектакль Яновской рассказывает о том, как Бланш отчаянно пытается выжить, стать своей в этой чужой среде: поладить со свояком, понравиться мужчинам и соседке. Она и вправду больна, но понятно это не только оттого, что в ее голове фантазии так спутаны с реальностью, что она сама не может их разделить. Она и вообще какая-то странная – неуместная везде, с этой своей деликатностью и правилами хорошего тона, с жалкой навязчивостью и нелепым кокетством, с ложью о богатых поклонниках и дурной репутацией. Хотя, честно говоря, на спектакле Яновской в слухи о том, что Бланш путалась со всеми подряд, не очень-то веришь. Их, наверное, придумали насмешники или сам Стэнли, чтобы выжить надоевшую родственницу. Кто мог соблазнить это нездешнее создание в таком богом забытом месте? Разве тот, кто читал ей стихи и рассказывал сказки.
И третий номер в нашем списке – мольеровский «Мнимый больной» Сергея Женовача. Рядом с «Головлевыми» и «Трамваем» — творениями прихотливой режиссерской фантазии, создающей из всем известных классических текстов что-то свое, спектакль в Малом театре выглядит совершенно бесхитростным. И, если есть в нем что-то не вполне традиционное, то разве что полное отсутствие насмешки. Милейшими людьми оказываются все — даже хорошенькая злодейка Белина, мечтавшая заграбастать все состояние мужа после его кончины, никому не портит настроение. Милы и женщины (в этом спектакле они все до одной кудрявы, как барашки), и безвредные дураки-лекари, и громогласный хохотун Беральд, пытающийся спасти брата от злодейств медицины. Но главный миляга, конечно, сам «мнимый больной» — Арган, которого весело и беспечно играет Василий Бочкарев. Честно говоря, почему этому жовиальному моложавому и совсем не глупому мужчине пришло в голову назваться тяжело больным, я так и не поняла. Но тут, кажется, никто о таких мелочах не думает. Просто публика очень радуется, глядя, как Арган с восторгом изучает рецепты, а потом тайком от домашних лопает огромные бутерброды. И хохочет всякий раз, как герой посреди разговора, изображая последствия бесконечных клистиров, вдруг начинает вертеться волчком, схватившись за задницу, а потом пулей улетает за кулисы.
Вот, собственно, и все – больше мне вас порадовать нечем. Остается надеяться, что к зиме премьеры пойдут пободрее, и тогда можно будет не только посоветовать вам побольше спектаклей, но и понять, в какую сторону движется сезон. А то пока – одни слезы.
Дина Годер
Грани.ru, 05.11.2005 16:25
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
01.11.2005
Подробнее
ЗДОРОВО ЖИВЕШЬ
ЗДОРОВО ЖИВЕШЬ
«Мнимый больной» Сергея Женовача легко заменяет сеанс психотерапии
«Мнимый больной» Сергея Женовача легко заменяет сеанс психотерапии
ЗДОРОВО ЖИВЕШЬ
«Мнимый больной» Сергея Женовача легко заменяет сеанс психотерапии
Постановки Сергея Женовача в осенне-зимний период надо прописывать наравне с витаминами: например, «Мнимый больной» в Малом театре поможет при синдроме хронической усталости, утрате вкуса к жизни и общей тревожности.
Режиссер Сергей Женовач — главный утешитель в нашем театре. После его спектаклей кажется, что все в мире идет своим чередом, век не так уж и расшатался и жизнь непременно наладится. Он никогда не тяготел к трагедии, и инсценировка романа Фолкнера «Шум и ярость», поставленная им в начале 90-х с юными актерами «Мастерской Фоменко», остается, кажется, едва ли не единственным действительно мрачным его высказыванием. В сегодняшнем российском театре, который мотает из стороны в сторону как растерявшегося невротика, Женовач утверждает понятие нормы — чувств, отношения к прошлому, профессионализма. Еще и поэтому за него так ухватился Малый театр.
«Мнимый больной» Мольера в постановке Женовача, во-первых, очень красив. Глаз ведь понемногу отвыкает от гармоничной картинки в театре: не броской или аттракционной — просто красивой. А здесь смотри и наслаждайся: на сцене обшитый деревом зал дома XVII в., веселые отблески камина, высокие окна, сначала уютно закрытые портьерами, потом щедро пропускающие солнечный свет. Сценограф Александр Боровский и художник по костюмам Оксана Ярмольник не позволили себе ни единой тревожной ноты: только открытое пространство и ясные четкие линии, только теплая гамма — от красного дерева стен до темно-коричневой обивки любимого кресла Аргана, от светло-кремовых платьев дам до рыжих волос служанки. И когда блондинка Анжелика, дочка Аргана (Ольга Молочная), стоит у окна, действие может замереть и не двигаться: не спешите, посмотрите, как подчеркивает высокий воротник старинного платья изгиб шеи, как отливают золотом локоны пышной прически на свету. Правда, красиво?
Во-вторых, этот «Мнимый больной» — бальзам на душу тех, кто тоскует по семейным ценностям. Потому что главное в нем — не причуды Аргана (Василий Бочкарев), решившего, что он болен, и даже, наверное, не обаятельная импровизационная игра артистов, главное — это идея дома. Дом Аргана крепок и наполнен любовью, но не лишен проблем, которые, однако же, здесь стараются решать, время от времени без обиняков говоря друг другу правду. Здесь служанка Туанетта (Людмила Титова) имеет полное право голоса и способна заявить, что «не даст согласия на брак» своей госпожи. Из этой семьи могут исключить, если ты на самом деле ее не ценишь (что и происходит с женой Аргана, которую играет Евгения Глушенко). Но можно и стать ее членом — достаточно в тяжелый для клана момент, как это делает молодой Клеант (Глеб Подгородинский), поставить свой стул подле стула возлюбленной, усесться скорбным рядком, добровольно разделив горе с еще недавно чужими людьми.
В спектакле Женовача есть неожиданная самоцитата: когда Арган зовет слуг, их выходит целая стайка, и все они спят на ходу. Точно так же спали русские слуги во «Владимире III степени» — знаменитом спектакле Женовача по Гоголю в «Мастерской Фоменко». Черты давней постановки проступают в свежей, с иголочки, премьере пусть на минуту, но с той же отчетливостью, с какой черты бабушки узнаются в лице внучки. Ничто не исчезает без следа, все имеет и свой смысл, и свое продолжение. Ну чем не психотерапия?
Александра Машукова
«Ведомости», 1.11.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
«Мнимый больной» Сергея Женовача легко заменяет сеанс психотерапии
Постановки Сергея Женовача в осенне-зимний период надо прописывать наравне с витаминами: например, «Мнимый больной» в Малом театре поможет при синдроме хронической усталости, утрате вкуса к жизни и общей тревожности.
Режиссер Сергей Женовач — главный утешитель в нашем театре. После его спектаклей кажется, что все в мире идет своим чередом, век не так уж и расшатался и жизнь непременно наладится. Он никогда не тяготел к трагедии, и инсценировка романа Фолкнера «Шум и ярость», поставленная им в начале 90-х с юными актерами «Мастерской Фоменко», остается, кажется, едва ли не единственным действительно мрачным его высказыванием. В сегодняшнем российском театре, который мотает из стороны в сторону как растерявшегося невротика, Женовач утверждает понятие нормы — чувств, отношения к прошлому, профессионализма. Еще и поэтому за него так ухватился Малый театр.
«Мнимый больной» Мольера в постановке Женовача, во-первых, очень красив. Глаз ведь понемногу отвыкает от гармоничной картинки в театре: не броской или аттракционной — просто красивой. А здесь смотри и наслаждайся: на сцене обшитый деревом зал дома XVII в., веселые отблески камина, высокие окна, сначала уютно закрытые портьерами, потом щедро пропускающие солнечный свет. Сценограф Александр Боровский и художник по костюмам Оксана Ярмольник не позволили себе ни единой тревожной ноты: только открытое пространство и ясные четкие линии, только теплая гамма — от красного дерева стен до темно-коричневой обивки любимого кресла Аргана, от светло-кремовых платьев дам до рыжих волос служанки. И когда блондинка Анжелика, дочка Аргана (Ольга Молочная), стоит у окна, действие может замереть и не двигаться: не спешите, посмотрите, как подчеркивает высокий воротник старинного платья изгиб шеи, как отливают золотом локоны пышной прически на свету. Правда, красиво?
Во-вторых, этот «Мнимый больной» — бальзам на душу тех, кто тоскует по семейным ценностям. Потому что главное в нем — не причуды Аргана (Василий Бочкарев), решившего, что он болен, и даже, наверное, не обаятельная импровизационная игра артистов, главное — это идея дома. Дом Аргана крепок и наполнен любовью, но не лишен проблем, которые, однако же, здесь стараются решать, время от времени без обиняков говоря друг другу правду. Здесь служанка Туанетта (Людмила Титова) имеет полное право голоса и способна заявить, что «не даст согласия на брак» своей госпожи. Из этой семьи могут исключить, если ты на самом деле ее не ценишь (что и происходит с женой Аргана, которую играет Евгения Глушенко). Но можно и стать ее членом — достаточно в тяжелый для клана момент, как это делает молодой Клеант (Глеб Подгородинский), поставить свой стул подле стула возлюбленной, усесться скорбным рядком, добровольно разделив горе с еще недавно чужими людьми.
В спектакле Женовача есть неожиданная самоцитата: когда Арган зовет слуг, их выходит целая стайка, и все они спят на ходу. Точно так же спали русские слуги во «Владимире III степени» — знаменитом спектакле Женовача по Гоголю в «Мастерской Фоменко». Черты давней постановки проступают в свежей, с иголочки, премьере пусть на минуту, но с той же отчетливостью, с какой черты бабушки узнаются в лице внучки. Ничто не исчезает без следа, все имеет и свой смысл, и свое продолжение. Ну чем не психотерапия?
Александра Машукова
«Ведомости», 1.11.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
29.10.2005
Подробнее
КОМЕДИЙНАЯ МИКСТУРА
КОМЕДИЙНАЯ МИКСТУРА
Сергей Женовач поставил «Мнимого больного» в Малом театре дорого и богато
Сергей Женовач поставил «Мнимого больного» в Малом театре дорого и богато
КОМЕДИЙНАЯ МИКСТУРА
Сергей Женовач поставил «Мнимого больного» в Малом театре дорого и богато
Тенденции нынешней театральной осени в Москве, если выражаться языком модельеров, проследить довольно просто. Режиссеры отдают предпочтение англоязычной драматургии, однако если одних привлекает нервный, экзальтированный, драматичный стиль Теннесси Уильямса, то другие бросаются во все тяжкие англо-американской комедиографии конца ХХ века. Уильямс – для приверженцев экстравагантного ретро, всевозможные Куни и Людвиги с их смешными деньгами, женатыми таксистами и фальшивыми тенорами – для современных и энергичных.
Однако Малый театр имел смелость отступить от модных тенденций начала сезона и предъявить своим зрителям образец подлинной французской классики, неустаревающей и вечно элегантной, как костюм от Коко Шанель.
Скорая помощь
«Мнимый больной» в постановке Сергея Женовача – спектакль специально для тех, кто после трудных и тщетных попыток посмеяться над бодрыми американскими шуточками и поспевающими за ними английскими совершенно разуверился в наличии у себя намека на чувство юмора. И дабы не развивать лишние комплексы впредь, решил ходить в театры только на слезливые мелодрамы. А также для тех, кто по-прежнему считает, что непременные принадлежности добротного современного спектакля – это пара картонных коробок на пустой сцене, изображающих мироздание, и главный герой, самозабвенно ковыряющий в носу. В стремлении познать свое земное предназначение.
Жан-Батисту Мольеру удавалось разгонять тучи даже на челе грозного короля Людовика. Что уж говорить о нас смертных. А объекты для осмеяния трехсотлетней давности, оказывается, ничуть не запылились и не утратили актуальности.
Мольер добавил к списку вечных тем – вроде любви, мести, жажды власти и денег еще одну, которая, наверное, будет жива, остра и болезненна вечно, – медицину. Во всяком случае пока не изобретена пресловутая панацея, человеческие слабости, слабости человеческого организма и, главное, – слабости докторов будут составлять великолепный комедийный коктейль, то есть – прошу прощения – конечно же микстуру.
Сцена Малого театра ко многому обязывает и не позволяет многих вольностей. Сергей Женовач обладает уникальным талантом словно бы и не замечать ограничений и обращать обязательства в несомненные художественные достоинства.
Александр Боровский выстроил для «Мнимого больного» массивную залу, обшитую панелями под благородный орех, с камином и внушительным креслом для вечно страждущего Аргана. Спектакль, возвещая, что уже был третий звонок, начинают слуги просцениума, которых художник по костюмам – как, впрочем, и остальных актеров – облачил во все пышные фижмы, кружевные манжеты, чулки и колоссальные парики, приличествующие изящной эпохе.
Больной и его свита
Сохраняя стиль, делая поклон позолоте и алому бархату театрального зала, режиссер во всей этой живописности и историчности находит средство подчеркнуть живость и яркость характеров, свежесть чувств и подлинность взаимоотношений внутри комедии.
«Мнимый больной» – безусловно, лебединая песня Василия Бочкарева.
Его Арган не столько смешной, сколько забавный и умилительно-трогательный царит и умеренно тиранствует в своем ночном колпаке – вместо венца, домашнем халате – вместо мантии, и с горшком – вместо державы – в руке.
Впрочем, короля не в малой степени делает свита. И это как нельзя более относится к Аргану-Бочкареву, который окружен во всех отношениях достойными партнерами. Возлюбленного дочери Аргана, Клеанта, играет молодой актер Малого театра Глеб Подгородинский, которого зрители оценили и запомнили по ролям в спектаклях Женовача «Горе от ума», «Правда – хорошо, а счастье лучше». Неврастеничный и слегка придурковатый герой Подгородинского в нынешнем спектакле не раз повергал публику в приступы буйного веселья. И особенно отличился в сцене любовного дуэта, который исполнил, пуская таких мастерских петухов, что любо-дорого.
Доктор Диафуарус (Владимир Носик) и его сын Томас (Виктор Низовой) составили чрезвычайно колоритную парочку, соперничать с которой мог разве только другой необыкновенно удачный и смешной дуэт – служанки Туанетты (Людмила Титова), с таким талантом носящей докторскую мантию, и резвого братца мнимого больного Беральда (Александр Клюквин).
Вся эта пестрая компания потешалась друг над другом, язвила, бранилась, изобретала хитрые шутки и, наконец, приходила к счастливому финалу, не забыв накидать целую гору камней в огород нерадивых врачей. Причем делала это с таким очарованием, тонкостью и вкусом, что едва ли кому-то из заметно повеселевших на спектакле зрителей пришло бы в голову упрекнуть актеров или режиссера в пошлости и спекуляции сортирным юмором, хотя последние и подобрались к нему очень близко.
Алена Данилова
Деловая газета «Взгляд», 27.10.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
Сергей Женовач поставил «Мнимого больного» в Малом театре дорого и богато
Тенденции нынешней театральной осени в Москве, если выражаться языком модельеров, проследить довольно просто. Режиссеры отдают предпочтение англоязычной драматургии, однако если одних привлекает нервный, экзальтированный, драматичный стиль Теннесси Уильямса, то другие бросаются во все тяжкие англо-американской комедиографии конца ХХ века. Уильямс – для приверженцев экстравагантного ретро, всевозможные Куни и Людвиги с их смешными деньгами, женатыми таксистами и фальшивыми тенорами – для современных и энергичных.
Однако Малый театр имел смелость отступить от модных тенденций начала сезона и предъявить своим зрителям образец подлинной французской классики, неустаревающей и вечно элегантной, как костюм от Коко Шанель.
Скорая помощь
«Мнимый больной» в постановке Сергея Женовача – спектакль специально для тех, кто после трудных и тщетных попыток посмеяться над бодрыми американскими шуточками и поспевающими за ними английскими совершенно разуверился в наличии у себя намека на чувство юмора. И дабы не развивать лишние комплексы впредь, решил ходить в театры только на слезливые мелодрамы. А также для тех, кто по-прежнему считает, что непременные принадлежности добротного современного спектакля – это пара картонных коробок на пустой сцене, изображающих мироздание, и главный герой, самозабвенно ковыряющий в носу. В стремлении познать свое земное предназначение.
Жан-Батисту Мольеру удавалось разгонять тучи даже на челе грозного короля Людовика. Что уж говорить о нас смертных. А объекты для осмеяния трехсотлетней давности, оказывается, ничуть не запылились и не утратили актуальности.
Мольер добавил к списку вечных тем – вроде любви, мести, жажды власти и денег еще одну, которая, наверное, будет жива, остра и болезненна вечно, – медицину. Во всяком случае пока не изобретена пресловутая панацея, человеческие слабости, слабости человеческого организма и, главное, – слабости докторов будут составлять великолепный комедийный коктейль, то есть – прошу прощения – конечно же микстуру.
Сцена Малого театра ко многому обязывает и не позволяет многих вольностей. Сергей Женовач обладает уникальным талантом словно бы и не замечать ограничений и обращать обязательства в несомненные художественные достоинства.
Александр Боровский выстроил для «Мнимого больного» массивную залу, обшитую панелями под благородный орех, с камином и внушительным креслом для вечно страждущего Аргана. Спектакль, возвещая, что уже был третий звонок, начинают слуги просцениума, которых художник по костюмам – как, впрочем, и остальных актеров – облачил во все пышные фижмы, кружевные манжеты, чулки и колоссальные парики, приличествующие изящной эпохе.
Больной и его свита
Сохраняя стиль, делая поклон позолоте и алому бархату театрального зала, режиссер во всей этой живописности и историчности находит средство подчеркнуть живость и яркость характеров, свежесть чувств и подлинность взаимоотношений внутри комедии.
«Мнимый больной» – безусловно, лебединая песня Василия Бочкарева.
Его Арган не столько смешной, сколько забавный и умилительно-трогательный царит и умеренно тиранствует в своем ночном колпаке – вместо венца, домашнем халате – вместо мантии, и с горшком – вместо державы – в руке.
Впрочем, короля не в малой степени делает свита. И это как нельзя более относится к Аргану-Бочкареву, который окружен во всех отношениях достойными партнерами. Возлюбленного дочери Аргана, Клеанта, играет молодой актер Малого театра Глеб Подгородинский, которого зрители оценили и запомнили по ролям в спектаклях Женовача «Горе от ума», «Правда – хорошо, а счастье лучше». Неврастеничный и слегка придурковатый герой Подгородинского в нынешнем спектакле не раз повергал публику в приступы буйного веселья. И особенно отличился в сцене любовного дуэта, который исполнил, пуская таких мастерских петухов, что любо-дорого.
Доктор Диафуарус (Владимир Носик) и его сын Томас (Виктор Низовой) составили чрезвычайно колоритную парочку, соперничать с которой мог разве только другой необыкновенно удачный и смешной дуэт – служанки Туанетты (Людмила Титова), с таким талантом носящей докторскую мантию, и резвого братца мнимого больного Беральда (Александр Клюквин).
Вся эта пестрая компания потешалась друг над другом, язвила, бранилась, изобретала хитрые шутки и, наконец, приходила к счастливому финалу, не забыв накидать целую гору камней в огород нерадивых врачей. Причем делала это с таким очарованием, тонкостью и вкусом, что едва ли кому-то из заметно повеселевших на спектакле зрителей пришло бы в голову упрекнуть актеров или режиссера в пошлости и спекуляции сортирным юмором, хотя последние и подобрались к нему очень близко.
Алена Данилова
Деловая газета «Взгляд», 27.10.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
28.10.2005
Подробнее
СУЕТА ВОКРУГ НОЧНОГО ГОРШКА
СУЕТА ВОКРУГ НОЧНОГО ГОРШКА
Назидательная сатира превращается в ненавязчивый юмор. Зрители все время жизнерадостно смеются, и часто не над словами, а над простыми вроде бы жестами — над тем, например, как Арган уминает французский батон...
Назидательная сатира превращается в ненавязчивый юмор. Зрители все время жизнерадостно смеются, и часто не над словами, а над простыми вроде бы жестами — над тем, например, как Арган уминает французский батон...
СУЕТА ВОКРУГ НОЧНОГО ГОРШКА
Самый жизнерадостный Мольер московского репертуара
«Мнимый больной»
Малый театр
Постановка Сергея Женовача
В ролях: Василий Бочкарев, Евгения Глушенко, Ольга Молочная, Александр Клюквин, Глеб Подгородинский и др.
Мольер комедий без морали не писал. Такая уж у него была жизненная задача — пороки обличать. Вот и мнимый больной Арган у него — чудовище ужасное. Притворяется хворым, терроризирует семейство, дочь выдает за нелюбимого ради того, чтобы иметь под рукой доктора-зятя, а дабы проверить чувства домашних, и вовсе делает вид, что помер, — в общем, тип отвратительный.
А вот Женовач блестяще продемонстрировал: все это может быть по-настоящему весело и даже трогательно!
Аргана — Бочкарева он одел в пижаму с оборками и ночной колпак. Тот по сцене скачет большими прыжками, а кисточка на колпаке подпрыгивает. Служанку Арган бранит ржавой клизмой и заставляет изучать содержимое своего ночного горшка. Вид у него вечно растерянный: он просто как маленький, он очень хочет, чтобы его любили! А в семье его слабости понимают и играют с ним, как с тамагочи...
И назидательная сатира превращается в ненавязчивый юмор. Зрители все время жизнерадостно смеются, и часто не над словами, а над простыми вроде бы жестами — над тем, например, как Арган уминает французский батон. А иногда, кажется, Бочкареву самому трудно удержаться, чтобы не захихикать. Да и прочим героям тоже. А когда актерам доставляет удовольствие то, что они делают, зрители уж тем более веселятся от души!
Анна ОРЛОВА orlova@kp.ru
«Комсомольская правда», 28.10.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
Самый жизнерадостный Мольер московского репертуара
«Мнимый больной»
Малый театр
Постановка Сергея Женовача
В ролях: Василий Бочкарев, Евгения Глушенко, Ольга Молочная, Александр Клюквин, Глеб Подгородинский и др.
Мольер комедий без морали не писал. Такая уж у него была жизненная задача — пороки обличать. Вот и мнимый больной Арган у него — чудовище ужасное. Притворяется хворым, терроризирует семейство, дочь выдает за нелюбимого ради того, чтобы иметь под рукой доктора-зятя, а дабы проверить чувства домашних, и вовсе делает вид, что помер, — в общем, тип отвратительный.
А вот Женовач блестяще продемонстрировал: все это может быть по-настоящему весело и даже трогательно!
Аргана — Бочкарева он одел в пижаму с оборками и ночной колпак. Тот по сцене скачет большими прыжками, а кисточка на колпаке подпрыгивает. Служанку Арган бранит ржавой клизмой и заставляет изучать содержимое своего ночного горшка. Вид у него вечно растерянный: он просто как маленький, он очень хочет, чтобы его любили! А в семье его слабости понимают и играют с ним, как с тамагочи...
И назидательная сатира превращается в ненавязчивый юмор. Зрители все время жизнерадостно смеются, и часто не над словами, а над простыми вроде бы жестами — над тем, например, как Арган уминает французский батон. А иногда, кажется, Бочкареву самому трудно удержаться, чтобы не захихикать. Да и прочим героям тоже. А когда актерам доставляет удовольствие то, что они делают, зрители уж тем более веселятся от души!
Анна ОРЛОВА orlova@kp.ru
«Комсомольская правда», 28.10.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
27.10.2005
Подробнее
ВРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ
ВРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ
Сезон начался отчетливым комедийным акцентом. Премьер пока немного, но в их числе уже три комедии — в Театре им. А.С.Пушкина, в Сатириконе и в Малом....
Сезон начался отчетливым комедийным акцентом. Премьер пока немного, но в их числе уже три комедии — в Театре им. А.С.Пушкина, в Сатириконе и в Малом....
ВРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ
«Мнимый больной». Малый театр
Сезон начался отчетливым комедийным акцентом. Премьер пока немного, но в их числе уже три комедии — в Театре им. А.С.Пушкина, в Сатириконе и в Малом. Спору нет, с Мольером рядом не стояли ни Людвиг, ни Куни. Но ведь и «Мнимый больной» — не «Тартюф» не «Дон Жуан» а чистый легкий жанр.
С каждым новым спектаклем Сергея Женовача становится все очевиднее, что Малый театр нашел своего режиссера. Здесь принципиально не жалуют активных интерпретаторов оригинала и приоритет в спектакле актера всегда виден. Но Женовач — интерпретатор, только в особом, совершенно неагрессивном смысле этого слова. И атмосфера, и актерское состояние, и смыслы — все сделано режиссером. Только в отсутствие жирных масляных красок и игры постановочной мускулатурой это не очень заметно. Тут не хирургия, а гомеопатия.
Мольер в его интерпретации лишен всего того, что так осточертело во многих наших мольеровских спектаклях. Нет ни ретивых, потных массовок. Ни шума и натужной экспрессии. Ни крикливых костюмов и декораций. Пьеса на медицинскую тему, но никаких клистиров и шприцов величиной с телеграфный столб не наблюдается. Комедия в руках Женовача становится изящной и легкой вещицей. Едва уловимый русский акцент не заглушает парижского происхождения. Ненависть Жана Батиста к врачебному сословию, сквозящая в комедийных пассажах, на сцене Малого театра трансформируется в снисходительную иронию. Российское народонаселение, переживающее на собственных организмах вялотекущую государственную реформу здравоохранения, сидя в зрительном зале, весело реагирует на бессмертные реплики. «Больные умирают не от болезней, а от лекарств» — хохот и продолжительные аплодисменты. «Тот, кто любит гонораре, может роль врача играре» — «латинизированное» посвящение главного героя в лекари вызывает у зрителей живейшую реакцию. К слову, эту четырехстраничную финальную декламацию постановщики обычно опускают. А Женовач разыгрывает ее так же легко и непринужденно, как все предыдущие события пьесы.
В постоянном содружестве режиссера и художника Александра Боровского всегда, помимо прочих задач, есть потребность создать ауру настроения и самочувствия героев представленной на сцене истории. На этот раз сцена одета в теплые, добротные деревянные панели, блестит зеркально натертый паркет, сверкают хрусталем люстры и канделябры, а в растворенные окна льется ослепительный летний свет. В доме господина Аргана не мерзнут, не голодают, не нуждаются и... не болеют. Щеголяют в тонких, кремового цвета кружевах, платья и камзолы выдержаны в изысканной коричневато-бежевой гамме (художник по костюмам Оксана Ярмольник), буйные рыжие кудри рассыпаются по плечам, из смелых декольте выглядывают прелестные округлости, а парики всем мужчинам к лицу, и нет в них ничего карикатурного. Эти белые «барашки» буклей -особая, чисто театральная радость, напоминающая о Пале-Рояле, о том, как стучали когда-то палкой о подмостки, призывая зрителей к началу представления. У Женовача палкой, правда, не стучат, но ребята в париках и штанах до колен ходят между рядами, звонят в колокольчики к началу действия — прелесть, да и только!
«Мнимый больной» отчетливо несет на себе приметы фарса, но в Малом театре пьесу играют до такой степени негрубо и изящно, что вспоминается куртуазное искусство, родившееся почти на век позже мольеровских сочинений. Цвет и освещение постановки Женовача, Боровского и художника по свету Дамира Исмагилова чуть намекают на театр Джорджо Стрелера — и теплой коричнево-бежевой гаммой, и волшебной игрой теней, отбрасываемых от камина, и истомой, разлитой в движениях, и легкой интонацией притворства. Здесь притворяются все и во всем: в болезни, во врачевании, в любви, в корысти, в заботе, в безделье. И первый притворщик — господин АрганВасилия Бочкарева. Он не только мнимый больной, но и мнимый деспот, и мнимый глава семьи. Утопая в ночной рубахе и халате, Арган вследствие бесконечно употребляемых клистиров без конца бегает по нужде. Но, право, несется так быстро, вскакивает с кресла так мгновенно, что о серьезном недуге и речи быть не может. Запутавшись в диетах (один лекарь велит есть вареное, другой — жареное), он дожидается заветной минуты и с завидным аппетитом поедает в одиночестве яйцо всмятку. Бочкарев играет на тончайшей грани представления и переживания, существует в образе лукаво, простодушно, а главное — человечно. Есть момент, когда чуть не назревает драма, которой, впрочем, не дано развития, ибо условия игры его не допускают. Притворившись усопшим, Арган слышит, как его дражайшая супруга Белина — Евгения Глушенко абсолютно искренне радуется избавлению от мужа-нытика. И надо видеть, как удручен бедняга, как не на шутку обижен и расстроен.
Режиссура Сергея Женовача если и концептуальна, то концепт в ней основывается на изучении людских повадок, на точнейших наблюдениях за состояниями, мотивами поступков, взаимоотношениями. В такой режиссуре тоже находится место приемам, но последние не выражены ярко, и часто кажется, что их нет вовсе. Однако в мольеровском спектакле Женовач знакомый чередуется с Женовачем неожиданным. Сцена представления дочке Анжелике — Ольге Молочной жениха Томаса Диафуаруса — Виктора Низового выглядит непривычно ударной репризой. Низовой играет дебила, произносит с трудом заученные реплики по десять раз, невзирая на то, что его перебивают и не слушают, и вся эта сцена разыгрывается на грани скетча. Особая роль отводится и полчищам Аргановых слуг; которых ничто не может заставить двигаться хоть чуточку менее лениво и вальяжно. Они ходят по поручениям, носят бесконечное количество стульев для живого оркестрика, и все это исполняется как сцены из «Марлезонского балета» — с комичным, нахальным сознанием собственной значимости.
Вообще же, все персонажи этого спектакля куда более «себе на уме» чем господин Арган, хотя и он — не промах. Брат главного героя — Александр Клюквин побеждает здравым смыслом. Служанка Туанетта — Людмила Титова, этот «Фигаро в юбке» даже и вида не показывает, что ей трудно закрутить интригу, но весело и изящно «дергает за веревочки» Глеб Подгородинский в роли Клеанта играет еще одну, на этот раз чисто водевильную версию героя-любовника, добавляет к избранному им в спектакле «Правда — хорошо, а счастье лучше» аналогичному амплуа горсть еще более легкомысленных красок.
В Малом театре появился спектакль для альтернативного отдыха. Ступайте на «Мнимого больного» испейте этого легкого и вкусного вина. Вы отдохнете и получите удовольствие — только совсем иного, чем на бесконечных коммерческих поделках, сорта.
Наталия КАМИНСКАЯ
«Культура», 27.10.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
«Мнимый больной». Малый театр
Сезон начался отчетливым комедийным акцентом. Премьер пока немного, но в их числе уже три комедии — в Театре им. А.С.Пушкина, в Сатириконе и в Малом. Спору нет, с Мольером рядом не стояли ни Людвиг, ни Куни. Но ведь и «Мнимый больной» — не «Тартюф» не «Дон Жуан» а чистый легкий жанр.
С каждым новым спектаклем Сергея Женовача становится все очевиднее, что Малый театр нашел своего режиссера. Здесь принципиально не жалуют активных интерпретаторов оригинала и приоритет в спектакле актера всегда виден. Но Женовач — интерпретатор, только в особом, совершенно неагрессивном смысле этого слова. И атмосфера, и актерское состояние, и смыслы — все сделано режиссером. Только в отсутствие жирных масляных красок и игры постановочной мускулатурой это не очень заметно. Тут не хирургия, а гомеопатия.
Мольер в его интерпретации лишен всего того, что так осточертело во многих наших мольеровских спектаклях. Нет ни ретивых, потных массовок. Ни шума и натужной экспрессии. Ни крикливых костюмов и декораций. Пьеса на медицинскую тему, но никаких клистиров и шприцов величиной с телеграфный столб не наблюдается. Комедия в руках Женовача становится изящной и легкой вещицей. Едва уловимый русский акцент не заглушает парижского происхождения. Ненависть Жана Батиста к врачебному сословию, сквозящая в комедийных пассажах, на сцене Малого театра трансформируется в снисходительную иронию. Российское народонаселение, переживающее на собственных организмах вялотекущую государственную реформу здравоохранения, сидя в зрительном зале, весело реагирует на бессмертные реплики. «Больные умирают не от болезней, а от лекарств» — хохот и продолжительные аплодисменты. «Тот, кто любит гонораре, может роль врача играре» — «латинизированное» посвящение главного героя в лекари вызывает у зрителей живейшую реакцию. К слову, эту четырехстраничную финальную декламацию постановщики обычно опускают. А Женовач разыгрывает ее так же легко и непринужденно, как все предыдущие события пьесы.
В постоянном содружестве режиссера и художника Александра Боровского всегда, помимо прочих задач, есть потребность создать ауру настроения и самочувствия героев представленной на сцене истории. На этот раз сцена одета в теплые, добротные деревянные панели, блестит зеркально натертый паркет, сверкают хрусталем люстры и канделябры, а в растворенные окна льется ослепительный летний свет. В доме господина Аргана не мерзнут, не голодают, не нуждаются и... не болеют. Щеголяют в тонких, кремового цвета кружевах, платья и камзолы выдержаны в изысканной коричневато-бежевой гамме (художник по костюмам Оксана Ярмольник), буйные рыжие кудри рассыпаются по плечам, из смелых декольте выглядывают прелестные округлости, а парики всем мужчинам к лицу, и нет в них ничего карикатурного. Эти белые «барашки» буклей -особая, чисто театральная радость, напоминающая о Пале-Рояле, о том, как стучали когда-то палкой о подмостки, призывая зрителей к началу представления. У Женовача палкой, правда, не стучат, но ребята в париках и штанах до колен ходят между рядами, звонят в колокольчики к началу действия — прелесть, да и только!
«Мнимый больной» отчетливо несет на себе приметы фарса, но в Малом театре пьесу играют до такой степени негрубо и изящно, что вспоминается куртуазное искусство, родившееся почти на век позже мольеровских сочинений. Цвет и освещение постановки Женовача, Боровского и художника по свету Дамира Исмагилова чуть намекают на театр Джорджо Стрелера — и теплой коричнево-бежевой гаммой, и волшебной игрой теней, отбрасываемых от камина, и истомой, разлитой в движениях, и легкой интонацией притворства. Здесь притворяются все и во всем: в болезни, во врачевании, в любви, в корысти, в заботе, в безделье. И первый притворщик — господин АрганВасилия Бочкарева. Он не только мнимый больной, но и мнимый деспот, и мнимый глава семьи. Утопая в ночной рубахе и халате, Арган вследствие бесконечно употребляемых клистиров без конца бегает по нужде. Но, право, несется так быстро, вскакивает с кресла так мгновенно, что о серьезном недуге и речи быть не может. Запутавшись в диетах (один лекарь велит есть вареное, другой — жареное), он дожидается заветной минуты и с завидным аппетитом поедает в одиночестве яйцо всмятку. Бочкарев играет на тончайшей грани представления и переживания, существует в образе лукаво, простодушно, а главное — человечно. Есть момент, когда чуть не назревает драма, которой, впрочем, не дано развития, ибо условия игры его не допускают. Притворившись усопшим, Арган слышит, как его дражайшая супруга Белина — Евгения Глушенко абсолютно искренне радуется избавлению от мужа-нытика. И надо видеть, как удручен бедняга, как не на шутку обижен и расстроен.
Режиссура Сергея Женовача если и концептуальна, то концепт в ней основывается на изучении людских повадок, на точнейших наблюдениях за состояниями, мотивами поступков, взаимоотношениями. В такой режиссуре тоже находится место приемам, но последние не выражены ярко, и часто кажется, что их нет вовсе. Однако в мольеровском спектакле Женовач знакомый чередуется с Женовачем неожиданным. Сцена представления дочке Анжелике — Ольге Молочной жениха Томаса Диафуаруса — Виктора Низового выглядит непривычно ударной репризой. Низовой играет дебила, произносит с трудом заученные реплики по десять раз, невзирая на то, что его перебивают и не слушают, и вся эта сцена разыгрывается на грани скетча. Особая роль отводится и полчищам Аргановых слуг; которых ничто не может заставить двигаться хоть чуточку менее лениво и вальяжно. Они ходят по поручениям, носят бесконечное количество стульев для живого оркестрика, и все это исполняется как сцены из «Марлезонского балета» — с комичным, нахальным сознанием собственной значимости.
Вообще же, все персонажи этого спектакля куда более «себе на уме» чем господин Арган, хотя и он — не промах. Брат главного героя — Александр Клюквин побеждает здравым смыслом. Служанка Туанетта — Людмила Титова, этот «Фигаро в юбке» даже и вида не показывает, что ей трудно закрутить интригу, но весело и изящно «дергает за веревочки» Глеб Подгородинский в роли Клеанта играет еще одну, на этот раз чисто водевильную версию героя-любовника, добавляет к избранному им в спектакле «Правда — хорошо, а счастье лучше» аналогичному амплуа горсть еще более легкомысленных красок.
В Малом театре появился спектакль для альтернативного отдыха. Ступайте на «Мнимого больного» испейте этого легкого и вкусного вина. Вы отдохнете и получите удовольствие — только совсем иного, чем на бесконечных коммерческих поделках, сорта.
Наталия КАМИНСКАЯ
«Культура», 27.10.2005
ОБСУДИТЬ СТАТЬЮ В АНТРАКТЕ
25.10.2005
Подробнее
ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ОТ БОЛЕЗНИ – СМЕХ
ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ОТ БОЛЕЗНИ – СМЕХ
На императорской сцене появился спектакль, который остроумцы тут же назвали откликом на медицинскую реформу: «Мнимый больной»...
На императорской сцене появился спектакль, который остроумцы тут же назвали откликом на медицинскую реформу: «Мнимый больной»...
ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ОТ БОЛЕЗНИ – СМЕХ
Так считают Мольер и актеры Малого театра
На императорской сцене появился спектакль, который остроумцы тут же назвали откликом на медицинскую реформу: «Мнимый больной». Так уж совпало — и сделало постановку Сергея Женовача по пьесе Жанна Батиста Мольера почти что злободневной. Фразы героев типа: «Больные обязаны платить деньги врачам, а выздоравливать — это их дело» или «Люди умирают не от болезней, а от лекарств» -встречались публикой «на бис». Главный же мнимый больной Арган в исполнении Василия Бочкарева, идущий на поводу у врачей-шарлатанов, был не только смешон, но и по-детски доверчив, его хотелось пожалеть.
Судя по тому, какие ядовитые стрелы автор пьесы метал в адрес эскулапов, он I мало верил в медицину и полагался в основном на волшебную силу природы, в чем и пытался убедить зрителей
«Комеди Франсез». В Малом театре Мольер ставился редко, уж слишком его «школа представления» расходилась с психологически подробной манерой игры наследников Щепкина. Поэтому Сергей Женовач со своей командой актеров, «спевшихся» на комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» и получивших за нее Государственную премию России, совершили прорыв в незнакомую для себя область и доказали, что они могут юморить и хулиганить не хуже французов. Причем на опасной территории «телесного низа». Ведь Арган ежедневно подвергается медицинским экзекуциям: то ему клизму ставят, то желудок промывают, в результате чего он постоянно бегает в туалет. И свершается это в самый неподходящий момент: тут хочется аппетитной женушке ручки целовать, а желудок бунтует, или при гостях «цирлих-манирлих» держать, а все мысли о том, как бы прилюдно не оскандалиться.
В комедии положений подобного рода «приколы» использовались всегда, против них даже король не возражал, поскольку это было связано с народным соленым юмором, высмеивающим человеческие слабости и пороки. Надо сказать, что у каждого героя спектакля есть свой маленький изъян. К примеру, брат Аргана Беральд — обжора. Он сам себе врач, и лучшим лекарством для него является пирожное. На эту тему Александр Клюквин разыгрывает целую интермедию. Удобно устроившись в кресле, он минуты три с аппетитом поглощает огромный кусок торта, да так, что у зрителей начинают слюнки течь. После чего артист предлагает публике немедленно пройти в буфет и последовать его примеру.
Этого нет у Мольера, авторство этой репризы принадлежит режиссеру, который «нашпиговал» спектакль множеством подобных импровизаций, позволяющих актерам установить тесный контакт со зрительным залом. Это необходимо еще и потому, что речь идет о самом понятном для каждого человека — его здоровье, которое, как известно, «за деньги не купишь»... Ну а если попробуешь, как Арган, то можешь и разориться. Постепенно его богатый дом приходит в запустение, слуги не слушаются, ходят как сонные мухи, жена (Евгения Глушенко) заводит разговор о завещании, а дочь (Ольга Молочная) вынуждена держать круговую оборону, потому что отец решил выдать ее замуж за врача, чтобы иметь под боком своего лекаря.
Но комедия есть комедия, она должна заканчиваться благополучно. Закрытые ставни огромных окон распахиваются, солнечный свет проникает в ампирную залу, пропахшую лекарствами, микстуры летят в огонь, рецепты идут на туалетную бумагу, а красавица Анжелика все-таки соединяется с любимым Клеантом. Этого жизнерадостного героя удивительно легко и трепетно играет Глеб Подгородинский. Его молодость и обаяние настолько сокрушительны, а энергия так заражает, что, когда он появляется на сцене, хочется смотреть только на него: всегда приятно, когда «в здоровом теле — здоровый дух».
Мораль же сей комической истории такова: почаще улыбайтесь, поменьше прислушивайтесь, в каком боку кольнуло, наслаждайтесь вкусной, хорошей едой — и тогда старость вас дома не застанет, следовательно, со своим здоровьем вы справитесь сами, без медицинской реформы. Шутка. Но в этом что-то есть...
Любовь ЛЕБЕДИНА
«Труд», 25.10.2005
ОБСУДИТЬ В АНТРАКТЕ
Так считают Мольер и актеры Малого театра
На императорской сцене появился спектакль, который остроумцы тут же назвали откликом на медицинскую реформу: «Мнимый больной». Так уж совпало — и сделало постановку Сергея Женовача по пьесе Жанна Батиста Мольера почти что злободневной. Фразы героев типа: «Больные обязаны платить деньги врачам, а выздоравливать — это их дело» или «Люди умирают не от болезней, а от лекарств» -встречались публикой «на бис». Главный же мнимый больной Арган в исполнении Василия Бочкарева, идущий на поводу у врачей-шарлатанов, был не только смешон, но и по-детски доверчив, его хотелось пожалеть.
Судя по тому, какие ядовитые стрелы автор пьесы метал в адрес эскулапов, он I мало верил в медицину и полагался в основном на волшебную силу природы, в чем и пытался убедить зрителей
«Комеди Франсез». В Малом театре Мольер ставился редко, уж слишком его «школа представления» расходилась с психологически подробной манерой игры наследников Щепкина. Поэтому Сергей Женовач со своей командой актеров, «спевшихся» на комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше» и получивших за нее Государственную премию России, совершили прорыв в незнакомую для себя область и доказали, что они могут юморить и хулиганить не хуже французов. Причем на опасной территории «телесного низа». Ведь Арган ежедневно подвергается медицинским экзекуциям: то ему клизму ставят, то желудок промывают, в результате чего он постоянно бегает в туалет. И свершается это в самый неподходящий момент: тут хочется аппетитной женушке ручки целовать, а желудок бунтует, или при гостях «цирлих-манирлих» держать, а все мысли о том, как бы прилюдно не оскандалиться.
В комедии положений подобного рода «приколы» использовались всегда, против них даже король не возражал, поскольку это было связано с народным соленым юмором, высмеивающим человеческие слабости и пороки. Надо сказать, что у каждого героя спектакля есть свой маленький изъян. К примеру, брат Аргана Беральд — обжора. Он сам себе врач, и лучшим лекарством для него является пирожное. На эту тему Александр Клюквин разыгрывает целую интермедию. Удобно устроившись в кресле, он минуты три с аппетитом поглощает огромный кусок торта, да так, что у зрителей начинают слюнки течь. После чего артист предлагает публике немедленно пройти в буфет и последовать его примеру.
Этого нет у Мольера, авторство этой репризы принадлежит режиссеру, который «нашпиговал» спектакль множеством подобных импровизаций, позволяющих актерам установить тесный контакт со зрительным залом. Это необходимо еще и потому, что речь идет о самом понятном для каждого человека — его здоровье, которое, как известно, «за деньги не купишь»... Ну а если попробуешь, как Арган, то можешь и разориться. Постепенно его богатый дом приходит в запустение, слуги не слушаются, ходят как сонные мухи, жена (Евгения Глушенко) заводит разговор о завещании, а дочь (Ольга Молочная) вынуждена держать круговую оборону, потому что отец решил выдать ее замуж за врача, чтобы иметь под боком своего лекаря.
Но комедия есть комедия, она должна заканчиваться благополучно. Закрытые ставни огромных окон распахиваются, солнечный свет проникает в ампирную залу, пропахшую лекарствами, микстуры летят в огонь, рецепты идут на туалетную бумагу, а красавица Анжелика все-таки соединяется с любимым Клеантом. Этого жизнерадостного героя удивительно легко и трепетно играет Глеб Подгородинский. Его молодость и обаяние настолько сокрушительны, а энергия так заражает, что, когда он появляется на сцене, хочется смотреть только на него: всегда приятно, когда «в здоровом теле — здоровый дух».
Мораль же сей комической истории такова: почаще улыбайтесь, поменьше прислушивайтесь, в каком боку кольнуло, наслаждайтесь вкусной, хорошей едой — и тогда старость вас дома не застанет, следовательно, со своим здоровьем вы справитесь сами, без медицинской реформы. Шутка. Но в этом что-то есть...
Любовь ЛЕБЕДИНА
«Труд», 25.10.2005
ОБСУДИТЬ В АНТРАКТЕ
22.02.2006
ВРАЧ, ИСЦЕЛИСЯ САМ!
ВРАЧ, ИСЦЕЛИСЯ САМ!
В Малом театре играют «Мнимого больного». Комедию Мольера поставил Сергей Женовач, с чьим участием в судьбе старой, но ни в коем случае не дряхлой театральной академии связывают все удачи последних лет...
В Малом театре играют «Мнимого больного». Комедию Мольера поставил Сергей Женовач, с чьим участием в судьбе старой, но ни в коем случае не дряхлой театральной академии связывают все удачи последних лет...
14.02.2006
БЛАГОДАРЕНИЕ ФАРСУ
БЛАГОДАРЕНИЕ ФАРСУ
«Мнимый больной» в Малом театре с полгода уже идет с тихо нарастающим зрительским успехом. Он не из тех спектаклей, ради которых принято делить надвое газетную полосу. Он природно лишен ноты, вызывающей полемику. Нота здесь с первых минут задана миролюбиво и ведут ее последовательно.
«Мнимый больной» в Малом театре с полгода уже идет с тихо нарастающим зрительским успехом. Он не из тех спектаклей, ради которых принято делить надвое газетную полосу. Он природно лишен ноты, вызывающей полемику. Нота здесь с первых минут задана миролюбиво и ведут ее последовательно.
10.02.2006
«Пресса о гастролях Малого театра» ДОМ, ГДЕ СОХРАНЯЮТСЯ СЕРДЦА, ИЛИ ИДЕЯ ГОСПОДИНА ДОМА
«Пресса о гастролях Малого театра»
ДОМ, ГДЕ СОХРАНЯЮТСЯ СЕРДЦА, ИЛИ ИДЕЯ ГОСПОДИНА ДОМА
Ж.Б. Мольер. «Мнимый больной».
ДОМ, ГДЕ СОХРАНЯЮТСЯ СЕРДЦА, ИЛИ ИДЕЯ ГОСПОДИНА ДОМА
Ж.Б. Мольер. «Мнимый больной».
26.12.2005
ПРИГЛАШЕНИЕ К МОЛЬЕРУ
И вот сегодня наконец Малый показал своего Мольера, «Мнимого больного», созданного и сыгранного в Париже в 1674 году.
25.11.2005
«МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ» ПЕРЕБОЛЕЛ БЕЗ ОСЛОЖНЕНИЙ
«МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ» ПЕРЕБОЛЕЛ БЕЗ ОСЛОЖНЕНИЙ
Именно «легкая игра» кажется ключевым словом к этому «Мнимому больному». Ни мольеровская сатира, ни даже насмешка, ни нравоучительные разоблачения, чего следовало бы ожидать от Дома Островского, театр в этом спектакле не особенно интересуют...
Именно «легкая игра» кажется ключевым словом к этому «Мнимому больному». Ни мольеровская сатира, ни даже насмешка, ни нравоучительные разоблачения, чего следовало бы ожидать от Дома Островского, театр в этом спектакле не особенно интересуют...
23.11.2005
О ВЕЛИЧИНАХ МНИМЫХ И ПОДЛИННЫХ
О ВЕЛИЧИНАХ МНИМЫХ И ПОДЛИННЫХ
Сегодня на нашем театре - время Мольера. И это, что называется, факт. Сезона не проходит, чтобы в афише какой-нибудь из крупных столичных сцен, а то и не одной, не появилось бы название мольеровской пьесы...
Сегодня на нашем театре - время Мольера. И это, что называется, факт. Сезона не проходит, чтобы в афише какой-нибудь из крупных столичных сцен, а то и не одной, не появилось бы название мольеровской пьесы...
16.11.2005
ФРАНЦУЗСКИЙ ПАЦИЕНТ
ФРАНЦУЗСКИЙ ПАЦИЕНТ
Вместо третьего звонка партер, ложи и ярусы Малого театра заполняет истерический звук колокольчиков, а затем молодые люди в камзолах и париках, двигаясь к сцене по проходам, пафосно изрекают: «Дамы и господа! Мы начинаем!»...
Вместо третьего звонка партер, ложи и ярусы Малого театра заполняет истерический звук колокольчиков, а затем молодые люди в камзолах и париках, двигаясь к сцене по проходам, пафосно изрекают: «Дамы и господа! Мы начинаем!»...
08.11.2005
ПОКА – ОДНИ СЛЕЗЫ
ПОКА – ОДНИ СЛЕЗЫ
Если вычесть из театральных событий те спектакли, что, отгастролировав, уехали и не догонишь, а с ними те, что прописаны в Москве, но лучше бы уехали куда подальше, в сухом остатке будут только три осенних премьеры: «Господа Головлевы» в чеховском МХТ, «Трамвай Желание» в ТЮЗе и «Мнимый больной» в Малом...
Если вычесть из театральных событий те спектакли, что, отгастролировав, уехали и не догонишь, а с ними те, что прописаны в Москве, но лучше бы уехали куда подальше, в сухом остатке будут только три осенних премьеры: «Господа Головлевы» в чеховском МХТ, «Трамвай Желание» в ТЮЗе и «Мнимый больной» в Малом...
29.10.2005
КОМЕДИЙНАЯ МИКСТУРА
КОМЕДИЙНАЯ МИКСТУРА
Сергей Женовач поставил «Мнимого больного» в Малом театре дорого и богато
Сергей Женовач поставил «Мнимого больного» в Малом театре дорого и богато
28.10.2005
СУЕТА ВОКРУГ НОЧНОГО ГОРШКА
СУЕТА ВОКРУГ НОЧНОГО ГОРШКА
Назидательная сатира превращается в ненавязчивый юмор. Зрители все время жизнерадостно смеются, и часто не над словами, а над простыми вроде бы жестами — над тем, например, как Арган уминает французский батон...
Назидательная сатира превращается в ненавязчивый юмор. Зрители все время жизнерадостно смеются, и часто не над словами, а над простыми вроде бы жестами — над тем, например, как Арган уминает французский батон...
27.10.2005
ВРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ
ВРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ
Сезон начался отчетливым комедийным акцентом. Премьер пока немного, но в их числе уже три комедии — в Театре им. А.С.Пушкина, в Сатириконе и в Малом....
Сезон начался отчетливым комедийным акцентом. Премьер пока немного, но в их числе уже три комедии — в Театре им. А.С.Пушкина, в Сатириконе и в Малом....
25.10.2005
ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ОТ БОЛЕЗНИ – СМЕХ
ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ОТ БОЛЕЗНИ – СМЕХ
На императорской сцене появился спектакль, который остроумцы тут же назвали откликом на медицинскую реформу: «Мнимый больной»...
На императорской сцене появился спектакль, который остроумцы тут же назвали откликом на медицинскую реформу: «Мнимый больной»...
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Филиал в Когалыме
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержка
