04.10.2007
Подробнее
ЛЕНИН — ЕГО ЛУЧШАЯ РОЛЬ
«Тсс, не говорите, сколько мне лет», — с ироничной улыбкой шепчет наш герой выступающему Юрию Соломину на сборе труппы Малого театра. И худрук мгновенно отреагировал: «Почему? Вы же все равно не выглядите на свой возраст...»
ЛЕНИН — ЕГО ЛУЧШАЯ РОЛЬ
«Тсс, не говорите, сколько мне лет», — с ироничной улыбкой шепчет наш герой выступающему Юрию Соломину на сборе труппы Малого театра. И худрук мгновенно отреагировал: «Почему? Вы же все равно не выглядите на свой возраст...»
В последний календарный день сентября исполнилось 80 лет ведущему актеру Государственного академического Малого театра народному артисту России Юрию Ивановичу КАЮРОВУ. Он — самый известный «вождь мирового пролетариата» советского кино. Лауреат трех Государственных премий. Его имя оставило неизгладимый след как в российской, советской и мировой кинематографии, так и в истории великого Русского национального театра.
- Юрий Иванович, разрешите в канун вашей круглой даты задать несколько вопросов...
- Ой, да ладно вам, я же все равно на сцене не буду справлять свой юбилей.
- И все же... Сколько лет вы служите Малому театру?
- Сорок! И еще до этого 15 лет проработал в Саратовском театре.
- Ничего себе! Так это ж в сумме — 55 лет.
- Представьте себе. Да, получается пятьдесят пять.
- Так у вас два юбилея в этом году. А вы помните свой дебют в кино?
- Тогда я уже был актером Саратовского драматического театра, в который был принят сразу после сдачи выпускных экзаменов в 1952 году. А первая работа в кино — 1961 год. В мой адрес поступило предложение сняться в роли молодого Владимира Ленина в фильме «В начале века». После удачного дебюта меня снова пригласили сыграть эту же роль в телевизионном фильме «Сквозь ледяную мглу». Опять удача! Наступил 1970 год. Сто лет со дня рождения Ленина. И тут меня уже затаскали...
- А во скольких фильмах вы олицетворили его образ?
- Ой, во многих. Даже не помню их точное количество.
Мы подсчитали каюровских Лениных. Выяснилось, что Юрий Иванович сыграл Ильича ни много ни мало восемнадцать раз!
- А вас не обижает, что у многих телезрителей вы ассоциируетесь с вождем мирового пролетариата?
- Что вы, конечно нет. Так и должно быть: Каюров — Ленин! Ведь его образ бесконечен, неисчерпаем... Наоборот, я благодарен судьбе, что сыграл эту роль.
- Вам часто приходилось играть Ленина в театре?
- Нет, у меня было всего два таких спектакля — «Джон Рид» и «Признание».
Кстати, в Малый театр провинциальный актер Каюров попал не случайно. Во время своего отпуска Юрий Иванович посетил Москву. А в это время в Малом проходили гастроли Ленинградского театра им. А.С. Пушкина. У актера тут же родилось желание посмотреть свеженькие постановки театра, на спектаклях которого он воспитывался в годы учебы в Ленинграде. Каюров обратился к администратору Малого театра за пропуском. И в ответ услышал: «Где вы пропадаете, мы же вас разыскиваем!» Оказывается, в Малом заметили каюровского Ленина в фильме «Сквозь ледяную мглу» и решили пригласить сыграть эту роль в спектакле «Джон Рид». Таким образом в 1967 году он стал актером Государственного академического Малого театра.
- Юрий Иванович, многие актеры утверждают, что их лучшая роль еще не сыграна.
- А мною — сыграна! Ленин — это моя самая лучшая работа в кино.
- А сегодня решились бы на роль Ильича?
- Я вообще в последнее время мало снимаюсь в кино. Зато написал свою книгу «Куда уходят дни...».
«Я за день ее прочел, — хвалится худрук Малого театра Юрий Соломин. — Книга читается легко. Мысли чудесные, добрые, прекрасные. Здесь вся жизнь артиста».
Беседовал Богдан КОЛЕСНИКОВ.
Источник: Подмосковье-Неделя
Дата: 03.10.2007
«Тсс, не говорите, сколько мне лет», — с ироничной улыбкой шепчет наш герой выступающему Юрию Соломину на сборе труппы Малого театра. И худрук мгновенно отреагировал: «Почему? Вы же все равно не выглядите на свой возраст...»
В последний календарный день сентября исполнилось 80 лет ведущему актеру Государственного академического Малого театра народному артисту России Юрию Ивановичу КАЮРОВУ. Он — самый известный «вождь мирового пролетариата» советского кино. Лауреат трех Государственных премий. Его имя оставило неизгладимый след как в российской, советской и мировой кинематографии, так и в истории великого Русского национального театра.
- Юрий Иванович, разрешите в канун вашей круглой даты задать несколько вопросов...
- Ой, да ладно вам, я же все равно на сцене не буду справлять свой юбилей.
- И все же... Сколько лет вы служите Малому театру?
- Сорок! И еще до этого 15 лет проработал в Саратовском театре.
- Ничего себе! Так это ж в сумме — 55 лет.
- Представьте себе. Да, получается пятьдесят пять.
- Так у вас два юбилея в этом году. А вы помните свой дебют в кино?
- Тогда я уже был актером Саратовского драматического театра, в который был принят сразу после сдачи выпускных экзаменов в 1952 году. А первая работа в кино — 1961 год. В мой адрес поступило предложение сняться в роли молодого Владимира Ленина в фильме «В начале века». После удачного дебюта меня снова пригласили сыграть эту же роль в телевизионном фильме «Сквозь ледяную мглу». Опять удача! Наступил 1970 год. Сто лет со дня рождения Ленина. И тут меня уже затаскали...
- А во скольких фильмах вы олицетворили его образ?
- Ой, во многих. Даже не помню их точное количество.
Мы подсчитали каюровских Лениных. Выяснилось, что Юрий Иванович сыграл Ильича ни много ни мало восемнадцать раз!
- А вас не обижает, что у многих телезрителей вы ассоциируетесь с вождем мирового пролетариата?
- Что вы, конечно нет. Так и должно быть: Каюров — Ленин! Ведь его образ бесконечен, неисчерпаем... Наоборот, я благодарен судьбе, что сыграл эту роль.
- Вам часто приходилось играть Ленина в театре?
- Нет, у меня было всего два таких спектакля — «Джон Рид» и «Признание».
Кстати, в Малый театр провинциальный актер Каюров попал не случайно. Во время своего отпуска Юрий Иванович посетил Москву. А в это время в Малом проходили гастроли Ленинградского театра им. А.С. Пушкина. У актера тут же родилось желание посмотреть свеженькие постановки театра, на спектаклях которого он воспитывался в годы учебы в Ленинграде. Каюров обратился к администратору Малого театра за пропуском. И в ответ услышал: «Где вы пропадаете, мы же вас разыскиваем!» Оказывается, в Малом заметили каюровского Ленина в фильме «Сквозь ледяную мглу» и решили пригласить сыграть эту роль в спектакле «Джон Рид». Таким образом в 1967 году он стал актером Государственного академического Малого театра.
- Юрий Иванович, многие актеры утверждают, что их лучшая роль еще не сыграна.
- А мною — сыграна! Ленин — это моя самая лучшая работа в кино.
- А сегодня решились бы на роль Ильича?
- Я вообще в последнее время мало снимаюсь в кино. Зато написал свою книгу «Куда уходят дни...».
«Я за день ее прочел, — хвалится худрук Малого театра Юрий Соломин. — Книга читается легко. Мысли чудесные, добрые, прекрасные. Здесь вся жизнь артиста».
Беседовал Богдан КОЛЕСНИКОВ.
Источник: Подмосковье-Неделя
Дата: 03.10.2007
02.10.2007
Подробнее
А ЧТО? БЫЛА ПРЕКРАСНАЯ ЭПОХА!
Легко ли сыграть одного Ленина в 18 кинофильмах? Народному артисту России Юрию Каюрову принадлежит своеобразный рекорд — он сыграл роль Ленина в 18 кинофильмах.
А ЧТО? БЫЛА ПРЕКРАСНАЯ ЭПОХА!
Легко ли сыграть одного Ленина в 18 кинофильмах? Народному артисту России Юрию Каюрову принадлежит своеобразный рекорд — он сыграл роль Ленина в 18 кинофильмах. Вот уже сорок лет Каюров служит в Малом театре в Москве, хотя его театральная карьера начиналась в Ленинграде — здесь он, проходя службу на крейсере «Аврора», уходил в самоволку, чтобы попасть на занятия в театральную студию при ДК Кирова. 30 сентября Юрий Каюров отметил 80-летие.
Ленин. И никаких Троцких!
- Вас нашли на роль Ленина, потому что вы были очень на него похожи. Никого не смущало, что вы были беспартийным?
- Партийность не имела к роли никакого отношения. У меня никто партбилета не спрашивал. Похож? Похож. Талантливый? Способный? Играть может. Загримировали — давай играй. При чем тут партия? Но в 1974 году Малый театр отмечал 150 летний юбилей. Главный режиссер театра Борис Равенский пошел к Фурцевой со списком кандидатов на звания. Я был в списке кандидатов на звание «Народный артист РСФСР», «заслуженного» еще в Саратове получил. Равенский показал Фурцевой список: «Вот и Каюров тоже есть... Он сейчас в партию собирается вступать». «Он еще не в партии? — удивилась она. — Играет Ленина и не в партии?» И — вычеркнула меня из списка.
- А о том, что ваш отец был репрессирован в 1937 году, вы писали в анкетах?
- Нет, я этого не писал.
- Не боялись, что проверят?
- Если не писал, значит, не боялся. Он был репрессирован, а потом его отпустили. Сажали в 1937-м, а через два года сделали послабление, и некоторых выпустили. Мой батюшка попал под эту амнистию. На допросах ему говорили, что он участвовал в каких-то заговорах, но он ничего не подписал, поэтому и попал под амнистию. До ареста он работал в исполкоме, но после освобождения ему было запрещено работать в государственных структурах и ему доверили должность заведующего хозяйством алюминиевого комбината в Бокситогорске. Скоро началась война, он ушел в ополчение, и в декабре 1941-го погиб, защищая Тихвин.
- Среди 18 фильмов, в которых вы играли Ленина, наверное, самый удачный — «Шестое июля». Такого простого и понятного Ленина в советском кино, кажется, никто до вас не играл. Это режиссер Карасик подсказал вам так играть Ленина? Или автор пьесы Шатров?
- Сама драматургия. 6 июля 1918 года началось восстание левых эсеров. Именно в этой обстановке оказался Ленин, и он был не такой уж простой, как вы сказали. В этот момент он был мощной, мыслящей фигурой. Режиссер мне сказал на съемках: «Никаких улыбок!» В первом фильме, в котором я играл Ленина «В начале века» был молодой Владимир Ульянов. В «6 июля» он уже Владимир Ильич Ленин. Карасик мощно повлиял на меня, нагрузил на мои плечи почти такой же груз, который был тогда на плечах Ленина. Шатров, может, что-то и говорил, но не вмешивался в процесс съемок.
- Помню, меня поразила сцена приезда Ленина в германское посольство с извинениями после убийства посла Мирбаха. Ваш Ленин приносил извинения с поникшей головой. Так и было на самом деле?
- Он приехал принести извинения. Никаких документов, конечно, подтверждающих эту сцену, не было, но надо было прочувствовать эту сцену. В ней был подтекст, этим все продиктовано. Режиссер подсказал мне, что играть надо именно так. Поэтому Ленин у меня говорит: «Стыдно, неудобно, но надо извиняться». Когда он вышел из посольства, произнес следующую фразу: «В следующий раз тот, кто будет стрелять, тот пусть и извиняется».
- Действительно Брежневу так понравился фильм, что он решил послать его на фестиваль в Карловы Вары?
- Сначала фильм показали министру кинематографии Романову. Он посмотрел и, ни слова не сказав, не пожав никому руку, молча ушел вместе с генеральным директором «Мосфильма» совещаться: что делать дальше? Все было непривычно в фильме: и эсеры такие симпатичные, и Спиридонова в исполнении Демидовой такая человечная, и Ленин какой-то озабоченный. Где же наш бодренький Владимир Ильич, который все побеждал? Романов осмелился показать фильм на даче Брежневу. Тогда уже начинались события в Чехословакии, и у Брежнева, видимо, возникли параллели: в фильме мятеж 1918 года, и тут — мятеж. Чем он закончился в России — известно. Вот тогда Брежнев сказал: «Пошлите этот фильм на фестиваль в Чехословакию». Чехи приняли фильм замечательно. Министр культуры говорил мне: «Ваш фильм я показывал бы на заседаниях правительства вместо их заседаний, чтобы они поняли, к чему это может привести». На фильм высылалось много рецензий, и все это было очень серьезно. Шел 1968 год, через два года 100-летие со дня рождения Ленина. Многие поговаривали, что фильм пойдет на Ленинскую премию, дескать, в фильме новое прочтение. Публика тоже очень хорошо приняла фильм. Мне запомнились некоторые отзывы. Павел Чухрай писал так: «Я покидал зал после фильма с ощущением, что увидел великого думающего человека. Что может быть прекраснее думающего человека?» Статья Сергея Герасимова называлась «Верность правде»... Все товарищи по искусству по достоинству оценили картину Карасика.
- Но Ленинскую премию фильму все-таки не дали.
- Когда фильм был выдвинут на Ленинскую премию, то этому стали сопротивляться некие силы, в прессе стали появляться статьи, в которых призывали не допустить получения премии.
- Что же за интриги начались?
- Не хотели допустить получения премии.
- Кто?
- Кое-кто.
- Вы знаете кто?
- В Огоньке», где главным редактором был Сафронов, появилась статья какого-то доктора исторических наук, потом, правда, выяснилось, что ее написала какая-то заместительница Сафронова. В общем, фильм решили похоронить. Уже шло голосование по премии, а этим силам хотелось, чтобы фильм ни в коем случае не получил ее. Опять появилась статья, подписанная группой историков-коммунистов. Рецензия была гадкая: дескать, мы видим, как эсеры арестовали Дзержинского, но как его освободили мы не видели. Почему Ленин находится не в настроении? Почему эсеры такие хорошие? Нет, мы этого не принимаем.
- Это было связано с национальностью Шатрова и Карасика?
- И это может быть. Оператором был Боря Бланк...
- А вы при чем?
- Я ни при чем. Ленин тоже был наполовину сами знаете кем... Тем не менее, на третьем туре голосования председатель комиссии Николай Тихонов вдруг сказал: «Есть мнение снять фильм с голосования». Расул Гамзатов стал возмущаться: «Безобразие! Почему снять?» «Есть мнение!» — еще раз сказал Тихонов, и с ним больше никто не стал спорить. Фильм сняли с голосования. А я ведь сразу говорил Карасику: «Давайте попробуем выдвинуться на Государственную премию». Но он не согласился: «Ты ничего не понимаешь. Только на Ленинскую!» Оказалось, что я как в воду смотрел.
- Карасик собирался снимать еще фильмы про Ленина?
- После «Шестого июля» он задумал снимать фильм про Брестский мир. Но как-то было совещание, на которое собрали творческую интеллигенцию и попросили поделиться своими планами. Карасик стал рассказывать о своей идее: «У нас есть сценарий Шатрова «Брестский мир». В нашем фильме мы собираемся показать объективную роль Троцкого в этих событиях...» Тут первый секретарь Московского горкома партии Гришин остановил его: «Кого-кого вы собираетесь показать?.. Троцкого?.. Никаких Троцких!!!» И стукнул по столу. Так ничего и не получилось, хотя уже группа создавалась. Карасик после «6 июля» думал, что уже все можно, но... Да и «Шестое июля» потом 18 лет на полке пролежал, его только при Горбачеве показали.
- В других фильмах про Ленина вы тоже были в тисках режиссуры?
- Ни в каких тисках я не был и везде был свободен. Известный критик Караганов очень точно написал: «Каюров играет Ленина определенного исторического момента». Правильно — как написано в сценарии, так и играл.
- Кирилл Лавров, которому тоже довелось играть Ленина, рассказывал мне, что в одном из фильмов они с режиссером пытались намекнуть на события в Чехословакии. Вы пытались намекать?
- Пока я был в кадре, то ни влево, ни вправо не шатался. Для меня было важно пронести то состояние, которым жил мой герой.
- Наверное, потому, что вы так часто исполняли роль Ленина, вам и поручили читать мемуары Брежнева?
- Наверное, так и было. Наверное, кто-то подумал: «Раз он играет Ленина, то пусть и Брежнева читает». На радио я прочитал все его книги, были выпущены пластинки. Потом, правда, спохватились. Брежнев очень любил Вячеслава Тихонова, и на телевидении читать брежневскую трилогию поручили ему.
- Материально эти чтения повлияли на вас?
- Ну что вы! Я получил обычную актерскую ставку. В кино она была побольше.
- Двойников Ленина на Манежной площади в Москве видели?
- Это ужасное зрелище. Это скверно выглядит. Сколько раз у меня было желание подойти к ним и сдернуть бородку! Но сейчас, видите ли, такие времена, когда все позволено.
Ржавчина «Авроры»
- А как вы оказались на «Авроре»?
- В молодости я был очень не спокойный, в поисках себя. В начале войны мы жили у родственников в деревне Чуриново. Я узнал, что в Белозерске открывается ремесленное училище, и решил пойти в него. Через два года, в 1944-м, после окончания меня направили в Ленинград на завод «Вулкан». Я приехал в Ленинград в июне 1944 года. Город только-только просыпался после ледяной блокады. И я это почувствовал — он был пустынный. На Невском витрины магазинов были завалены мешками с песком, памятников не было. До сих пор помню свое юношеское впечатление от города — громада!
- Что ленинградцы говорили о том, как они жили в блокаду?
- Они не любили это вспоминать. Так же, как и те, кто воевал, не любят вспоминать про войну... Поточил-поточил мины я на «Вулкане», и мне надоело. Встретилось объявление про набор в Куйбышевское подготовительное авиационное военно-морское училище, и поступил в него. Но и там мне надоело учиться, и я попросился, чтобы меня отчислили из училища. Меня отчислили, но из армии не отпустили — осенью 1946 года направили в распоряжение Балтийского флота. Там как раз набирали команду на «Аврору», до 1946 года она стояла притопленная в Ораниенбауме, потом ее отбуксировали на Балтийский завод, чтобы привести в порядок. Ее готовили как базу только что созданного Нахимовского училища. Три года я оттрубил на «Авроре», вместе с другими отскребал ржавчину в трюме, потом на ней установили настоящие 52-миллиметровые орудия, а позднее она стала музеем.
- Во время службы на «Авроре» вы стали ходить в театральную студию при ДК Кирова, которой руководила Ирина Мейерхольд. Она рассказывала вам про отца?
- Нет. Мы вообще не понимали, кто такой Мейерхольд. Только спустя годы я открыл для себя Мейерхольда. Ирина Всеволодовна преподавала нам вместе со своим мужем — артистом Меркурьевым. В то время им не разрешали вести свою мастерскую в театральном институте, а театральную студию разрешили. В нее я попал случайно, в ней и началось мое приобщение к театру. Кстати, последний год в армии я дослуживал в стройбате — в стройбат угодил за свои самовольные отлучки в театральную студию.
- Дочь Мейерхольда использовала методы отца в обучении?
- Наверное, какие-то отголоски были в пластике и в выразительности. Про биомеханику точно ничего не рассказывала, да и зачем она нам, подросткам, была нужна. Они с Меркурьевым учили нас быть правдивыми, естественными. — Почему после окончания Ленинградского театрального института вы выбрали саратовский театр? — Я не выбирал, мне предложили при распределении. Многие старались остаться в ленинградских театрах, а я просился в Сталинград. Таким патриотом я был тогда! Мне казалось, что это святое место, там земля полита кровью наших солдат. Я понятия не имел, что там все разрушено. Но мне сказали: «Не надо в Сталинград. Мы посылаем тебя в Саратов». Армия приучила меня быть легким на подъем.
- И как Саратов после Ленинграда?
- Он мне сразу понравился. Театр там был замечательный, и труппа была великолепная по тем временам. Я приехал туда в 1952-м. Режиссером театра был Николай Бондарев. Его супруга писала пьесы, он их ставил, а мы играли. Это было искусство! Иногда спектакль шел по сто раз, для провинции это очень много.
- Как же потом в Малом после саратовских пьес вы переключились на классику?
- Ее я играл и в Саратове. И в Малый театр я пришел не мальчиком, мне было 40 лет, я был вооружен опытом пятнадцатилетней работы.
- В Малом вас легко приняли?
- Я сразу попал на роль Василькова в пьесе «Бешеные деньги». Лидию играла Быстрицкая. Мне очень нравилась пьеса, режиссер, партнеры, мы все помогали друг другу. Спектакль получился хороший, мы много раз его играли — кажется, раз триста. Уже язык не поворачивался. «Как, опять будем играть «Бешеные деньги»?!» — говорили мы. Но публика принимала на «ура».
- Значит, бывает, что вам роль надоедает?
- Конечно, бывает. От частого употребления.
«Три сестры» против «Голой пионерки»
- Что, по-вашему, происходит сейчас с российским театром вообще?
- Наверное, время рекомендует каждому театру новые формы проявления. Кто-то понял свободу как возможность показывать всякие места тела, как возможность перекорчевать классику. Вот Серебряников в МХТ поставил «Лес» Островского, так в ней пионеры поют «Беловежскую пущу». И такие вещи приветствуются критикой: «Молодцы! Так и надо — по-новому!» Запретить это нельзя, потому что у нас свобода слова. Другое дело, что возникает неприятие такого проявления художников, их выпотрашивания самих себя наружу. Так нельзя.
- А как можно?
- Анрдре Моруа говорил: «Искусство — это попытка создать рядом с реальным миром другой мир, более человечный». Я солидарен с ним на сто процентов. Надо, чтобы зрители пришли в зал и, увидев на сцене жизнь, сказали: «Господи, вот как надо жить, вот так тонко чувствовать справедливость!» Как в чеховских «Трех сестрах», а не в «Голых пионерках». Малый театр себе таких экзерсисов не позволяет.
- Чтобы привлечь зрителя, театр вынужден превращаться в зрелищное мероприятие?
- Балаган — в другом месте. Если вы хотите идти в балаган, то идите в цирк, в Мюзик-холл. Там публика, довольная, ржет. Малый театр не для этого. Пусть в других театрах ржут, у нас тоже есть комедии, но у нас люди не ржут, а смеются. Мы — театр русской классической драмы.
- Думаете, эта традиция долго сохранится?
- У нас есть Щепкинское училище, где мы учим этому способу существования на сцене. Соломин не зовет в наш театр тех, кто не может так работать. Если приглашенные режиссеры что-то и поставят не так, то наш художественный руководитель Юрий Соломин и директор Коршунов скажут ему: «Нет, нам так не подходит. Вы уж, пожалуйста, ставьте в традициях Малого театра». Мы пытаемся соблюдать наши традиции.
- А что же делать с публикой, которая хочет зрелищ, — пусть смотрит только телевизор?
- Мне очень нравится публика в Консерватории. Когда я вижу ее в консерваторском зале, как они слушают музыку, то думаю: это и есть замечательная часть нашего общества. Они хотят прикоснуться к прекрасному, и, выйдя из зала, они останутся такими же прекрасными людьми, какими пришли в него.
- Я так понимаю, вам было комфортнее работать в советские времена с их цензурой и идеологией...
- Дело не в удобстве или неудобстве, не в комфортности или некомфортности. И при чем тут идеология? Моя театральная юность прошла в Саратове, там мы играли не только пьесы жены нашего режиссера, но и пьесы Арбузова. А вспомнить «Стряпуху» Сафронова! По тем временам — замечательная была пьеса! Мы ставили комедии про колхозы и с удовольствием играли их. Сильно идеологических пьес не было. Вот Олег Ефремов в МХАТе поставил «Сталевары», у нас в Малом была «Малая земля», отдали должное. Но это было редко. Идеология играла положительную роль. Я сожалею, что сейчас нет никакой идеологии вообще, а хотелось бы, чтобы она была, чтобы у общества было какое-то направление отчетливое, чтобы мы не кидались по разным кустам и не видели в телевизоре то, от чего скребет. Слава богу, что есть канал «Культура» и что на нем нет пошлой рекламы. Нам говорят, что реклама нужна на других каналах, потому что им нужны деньги для существования. Вот, деньги — сейчас они стали идеологией. Раньше в газетах у нас рисовали карикатуры на американцев, изображая их в виде дядюшки Сэма с долларом вместо головы. Сегодня такие карикатуры можно рисовать и про нас.
- Если уж зашла речь об идеологии — вас радует нынешний роман государства и церкви?
- Немного смущает. Это даже смешновато и грустновато даже. У нас церковь вроде отделена от государства, так чего же в нее чиновники лезут? Хочется и у патриарха спросить: «Чего же ты в их сторону так кадишь?»... Вот вы хорошо сказали — «роман». Но это не роман даже, а альянс. Наверное, он нужен и той, и другой стороне. Но, как говорится, Бог рассудит. Не нам, грешным, судить об этом.
- Чувствую — нравится вам советское время. А что хорошего тогда было?
- Да все было хорошо. Колбасы не было, но дело не в колбасе. Когда я смотрю хронику того времени, то замечаю, что у людей было другое выражение лица. Конечно, была другая часть жизнь — лагеря, — и она была закрыта от нас, но это было при Сталине. Больше всего мне вспоминается сегодня школа. Помню, как я отправлял в школу своего сына, — какие тогда были ученики хорошие, аккуратные, в костюмчиках. Для них были и школы, и лучшие учителя, и пионерские лагеря. И все это было — бесплатно. Когда я сегодня вижу нынешнее поколение школьников в том виде, в котором они предстают передо мной, мне становится страшновато. Недалеко от моего дома есть школа, и я вижу школьников каждый день. Меня поражает их разнузданность, свобода одеваться во что угодно, обнажать пуп, орать на всех перекрестках, вести неподобающим образом. Никакой дисциплины нет. Раньше все-таки была дисциплина, и не лагерная, а этики. Раньше можно было молодому человеку сделать замечание, и он переставал вести себя вызывающе. Сегодня пойди попробуй скажи замечание развязно сидящему юнцу на Тверском бульваре, то такое получишь в ответ! И я прохожу мимо и думаю: «Боже мой, до чего мы дошли!»
- Театр — это не музыка и не литература. Вы не задумывались — что остается в вечности после актера?
- А ничего.
- Как ничего? Пустота?
- Нет. Сложно сказать, что останется. Когда уйдешь — земля примет тебя. Это, наверное, благо. Всему свое время, а что потом? Когда мы задаем себе такие вопросы, то ответы находим в поэзии: «Зачем так жизнь быстра и коротка? И что в ней вечно, промелькнувшей кратко? Ужели смерть в ней главная строка, а остальное просто опечатка?» Дело не в том, что будет потом, а в том, что происходит с тобой сейчас.
Автор: Андрей Морозов
Источник: Город
Дата: 01.10.2007
Легко ли сыграть одного Ленина в 18 кинофильмах? Народному артисту России Юрию Каюрову принадлежит своеобразный рекорд — он сыграл роль Ленина в 18 кинофильмах. Вот уже сорок лет Каюров служит в Малом театре в Москве, хотя его театральная карьера начиналась в Ленинграде — здесь он, проходя службу на крейсере «Аврора», уходил в самоволку, чтобы попасть на занятия в театральную студию при ДК Кирова. 30 сентября Юрий Каюров отметил 80-летие.
Ленин. И никаких Троцких!
- Вас нашли на роль Ленина, потому что вы были очень на него похожи. Никого не смущало, что вы были беспартийным?
- Партийность не имела к роли никакого отношения. У меня никто партбилета не спрашивал. Похож? Похож. Талантливый? Способный? Играть может. Загримировали — давай играй. При чем тут партия? Но в 1974 году Малый театр отмечал 150 летний юбилей. Главный режиссер театра Борис Равенский пошел к Фурцевой со списком кандидатов на звания. Я был в списке кандидатов на звание «Народный артист РСФСР», «заслуженного» еще в Саратове получил. Равенский показал Фурцевой список: «Вот и Каюров тоже есть... Он сейчас в партию собирается вступать». «Он еще не в партии? — удивилась она. — Играет Ленина и не в партии?» И — вычеркнула меня из списка.
- А о том, что ваш отец был репрессирован в 1937 году, вы писали в анкетах?
- Нет, я этого не писал.
- Не боялись, что проверят?
- Если не писал, значит, не боялся. Он был репрессирован, а потом его отпустили. Сажали в 1937-м, а через два года сделали послабление, и некоторых выпустили. Мой батюшка попал под эту амнистию. На допросах ему говорили, что он участвовал в каких-то заговорах, но он ничего не подписал, поэтому и попал под амнистию. До ареста он работал в исполкоме, но после освобождения ему было запрещено работать в государственных структурах и ему доверили должность заведующего хозяйством алюминиевого комбината в Бокситогорске. Скоро началась война, он ушел в ополчение, и в декабре 1941-го погиб, защищая Тихвин.
- Среди 18 фильмов, в которых вы играли Ленина, наверное, самый удачный — «Шестое июля». Такого простого и понятного Ленина в советском кино, кажется, никто до вас не играл. Это режиссер Карасик подсказал вам так играть Ленина? Или автор пьесы Шатров?
- Сама драматургия. 6 июля 1918 года началось восстание левых эсеров. Именно в этой обстановке оказался Ленин, и он был не такой уж простой, как вы сказали. В этот момент он был мощной, мыслящей фигурой. Режиссер мне сказал на съемках: «Никаких улыбок!» В первом фильме, в котором я играл Ленина «В начале века» был молодой Владимир Ульянов. В «6 июля» он уже Владимир Ильич Ленин. Карасик мощно повлиял на меня, нагрузил на мои плечи почти такой же груз, который был тогда на плечах Ленина. Шатров, может, что-то и говорил, но не вмешивался в процесс съемок.
- Помню, меня поразила сцена приезда Ленина в германское посольство с извинениями после убийства посла Мирбаха. Ваш Ленин приносил извинения с поникшей головой. Так и было на самом деле?
- Он приехал принести извинения. Никаких документов, конечно, подтверждающих эту сцену, не было, но надо было прочувствовать эту сцену. В ней был подтекст, этим все продиктовано. Режиссер подсказал мне, что играть надо именно так. Поэтому Ленин у меня говорит: «Стыдно, неудобно, но надо извиняться». Когда он вышел из посольства, произнес следующую фразу: «В следующий раз тот, кто будет стрелять, тот пусть и извиняется».
- Действительно Брежневу так понравился фильм, что он решил послать его на фестиваль в Карловы Вары?
- Сначала фильм показали министру кинематографии Романову. Он посмотрел и, ни слова не сказав, не пожав никому руку, молча ушел вместе с генеральным директором «Мосфильма» совещаться: что делать дальше? Все было непривычно в фильме: и эсеры такие симпатичные, и Спиридонова в исполнении Демидовой такая человечная, и Ленин какой-то озабоченный. Где же наш бодренький Владимир Ильич, который все побеждал? Романов осмелился показать фильм на даче Брежневу. Тогда уже начинались события в Чехословакии, и у Брежнева, видимо, возникли параллели: в фильме мятеж 1918 года, и тут — мятеж. Чем он закончился в России — известно. Вот тогда Брежнев сказал: «Пошлите этот фильм на фестиваль в Чехословакию». Чехи приняли фильм замечательно. Министр культуры говорил мне: «Ваш фильм я показывал бы на заседаниях правительства вместо их заседаний, чтобы они поняли, к чему это может привести». На фильм высылалось много рецензий, и все это было очень серьезно. Шел 1968 год, через два года 100-летие со дня рождения Ленина. Многие поговаривали, что фильм пойдет на Ленинскую премию, дескать, в фильме новое прочтение. Публика тоже очень хорошо приняла фильм. Мне запомнились некоторые отзывы. Павел Чухрай писал так: «Я покидал зал после фильма с ощущением, что увидел великого думающего человека. Что может быть прекраснее думающего человека?» Статья Сергея Герасимова называлась «Верность правде»... Все товарищи по искусству по достоинству оценили картину Карасика.
- Но Ленинскую премию фильму все-таки не дали.
- Когда фильм был выдвинут на Ленинскую премию, то этому стали сопротивляться некие силы, в прессе стали появляться статьи, в которых призывали не допустить получения премии.
- Что же за интриги начались?
- Не хотели допустить получения премии.
- Кто?
- Кое-кто.
- Вы знаете кто?
- В Огоньке», где главным редактором был Сафронов, появилась статья какого-то доктора исторических наук, потом, правда, выяснилось, что ее написала какая-то заместительница Сафронова. В общем, фильм решили похоронить. Уже шло голосование по премии, а этим силам хотелось, чтобы фильм ни в коем случае не получил ее. Опять появилась статья, подписанная группой историков-коммунистов. Рецензия была гадкая: дескать, мы видим, как эсеры арестовали Дзержинского, но как его освободили мы не видели. Почему Ленин находится не в настроении? Почему эсеры такие хорошие? Нет, мы этого не принимаем.
- Это было связано с национальностью Шатрова и Карасика?
- И это может быть. Оператором был Боря Бланк...
- А вы при чем?
- Я ни при чем. Ленин тоже был наполовину сами знаете кем... Тем не менее, на третьем туре голосования председатель комиссии Николай Тихонов вдруг сказал: «Есть мнение снять фильм с голосования». Расул Гамзатов стал возмущаться: «Безобразие! Почему снять?» «Есть мнение!» — еще раз сказал Тихонов, и с ним больше никто не стал спорить. Фильм сняли с голосования. А я ведь сразу говорил Карасику: «Давайте попробуем выдвинуться на Государственную премию». Но он не согласился: «Ты ничего не понимаешь. Только на Ленинскую!» Оказалось, что я как в воду смотрел.
- Карасик собирался снимать еще фильмы про Ленина?
- После «Шестого июля» он задумал снимать фильм про Брестский мир. Но как-то было совещание, на которое собрали творческую интеллигенцию и попросили поделиться своими планами. Карасик стал рассказывать о своей идее: «У нас есть сценарий Шатрова «Брестский мир». В нашем фильме мы собираемся показать объективную роль Троцкого в этих событиях...» Тут первый секретарь Московского горкома партии Гришин остановил его: «Кого-кого вы собираетесь показать?.. Троцкого?.. Никаких Троцких!!!» И стукнул по столу. Так ничего и не получилось, хотя уже группа создавалась. Карасик после «6 июля» думал, что уже все можно, но... Да и «Шестое июля» потом 18 лет на полке пролежал, его только при Горбачеве показали.
- В других фильмах про Ленина вы тоже были в тисках режиссуры?
- Ни в каких тисках я не был и везде был свободен. Известный критик Караганов очень точно написал: «Каюров играет Ленина определенного исторического момента». Правильно — как написано в сценарии, так и играл.
- Кирилл Лавров, которому тоже довелось играть Ленина, рассказывал мне, что в одном из фильмов они с режиссером пытались намекнуть на события в Чехословакии. Вы пытались намекать?
- Пока я был в кадре, то ни влево, ни вправо не шатался. Для меня было важно пронести то состояние, которым жил мой герой.
- Наверное, потому, что вы так часто исполняли роль Ленина, вам и поручили читать мемуары Брежнева?
- Наверное, так и было. Наверное, кто-то подумал: «Раз он играет Ленина, то пусть и Брежнева читает». На радио я прочитал все его книги, были выпущены пластинки. Потом, правда, спохватились. Брежнев очень любил Вячеслава Тихонова, и на телевидении читать брежневскую трилогию поручили ему.
- Материально эти чтения повлияли на вас?
- Ну что вы! Я получил обычную актерскую ставку. В кино она была побольше.
- Двойников Ленина на Манежной площади в Москве видели?
- Это ужасное зрелище. Это скверно выглядит. Сколько раз у меня было желание подойти к ним и сдернуть бородку! Но сейчас, видите ли, такие времена, когда все позволено.
Ржавчина «Авроры»
- А как вы оказались на «Авроре»?
- В молодости я был очень не спокойный, в поисках себя. В начале войны мы жили у родственников в деревне Чуриново. Я узнал, что в Белозерске открывается ремесленное училище, и решил пойти в него. Через два года, в 1944-м, после окончания меня направили в Ленинград на завод «Вулкан». Я приехал в Ленинград в июне 1944 года. Город только-только просыпался после ледяной блокады. И я это почувствовал — он был пустынный. На Невском витрины магазинов были завалены мешками с песком, памятников не было. До сих пор помню свое юношеское впечатление от города — громада!
- Что ленинградцы говорили о том, как они жили в блокаду?
- Они не любили это вспоминать. Так же, как и те, кто воевал, не любят вспоминать про войну... Поточил-поточил мины я на «Вулкане», и мне надоело. Встретилось объявление про набор в Куйбышевское подготовительное авиационное военно-морское училище, и поступил в него. Но и там мне надоело учиться, и я попросился, чтобы меня отчислили из училища. Меня отчислили, но из армии не отпустили — осенью 1946 года направили в распоряжение Балтийского флота. Там как раз набирали команду на «Аврору», до 1946 года она стояла притопленная в Ораниенбауме, потом ее отбуксировали на Балтийский завод, чтобы привести в порядок. Ее готовили как базу только что созданного Нахимовского училища. Три года я оттрубил на «Авроре», вместе с другими отскребал ржавчину в трюме, потом на ней установили настоящие 52-миллиметровые орудия, а позднее она стала музеем.
- Во время службы на «Авроре» вы стали ходить в театральную студию при ДК Кирова, которой руководила Ирина Мейерхольд. Она рассказывала вам про отца?
- Нет. Мы вообще не понимали, кто такой Мейерхольд. Только спустя годы я открыл для себя Мейерхольда. Ирина Всеволодовна преподавала нам вместе со своим мужем — артистом Меркурьевым. В то время им не разрешали вести свою мастерскую в театральном институте, а театральную студию разрешили. В нее я попал случайно, в ней и началось мое приобщение к театру. Кстати, последний год в армии я дослуживал в стройбате — в стройбат угодил за свои самовольные отлучки в театральную студию.
- Дочь Мейерхольда использовала методы отца в обучении?
- Наверное, какие-то отголоски были в пластике и в выразительности. Про биомеханику точно ничего не рассказывала, да и зачем она нам, подросткам, была нужна. Они с Меркурьевым учили нас быть правдивыми, естественными. — Почему после окончания Ленинградского театрального института вы выбрали саратовский театр? — Я не выбирал, мне предложили при распределении. Многие старались остаться в ленинградских театрах, а я просился в Сталинград. Таким патриотом я был тогда! Мне казалось, что это святое место, там земля полита кровью наших солдат. Я понятия не имел, что там все разрушено. Но мне сказали: «Не надо в Сталинград. Мы посылаем тебя в Саратов». Армия приучила меня быть легким на подъем.
- И как Саратов после Ленинграда?
- Он мне сразу понравился. Театр там был замечательный, и труппа была великолепная по тем временам. Я приехал туда в 1952-м. Режиссером театра был Николай Бондарев. Его супруга писала пьесы, он их ставил, а мы играли. Это было искусство! Иногда спектакль шел по сто раз, для провинции это очень много.
- Как же потом в Малом после саратовских пьес вы переключились на классику?
- Ее я играл и в Саратове. И в Малый театр я пришел не мальчиком, мне было 40 лет, я был вооружен опытом пятнадцатилетней работы.
- В Малом вас легко приняли?
- Я сразу попал на роль Василькова в пьесе «Бешеные деньги». Лидию играла Быстрицкая. Мне очень нравилась пьеса, режиссер, партнеры, мы все помогали друг другу. Спектакль получился хороший, мы много раз его играли — кажется, раз триста. Уже язык не поворачивался. «Как, опять будем играть «Бешеные деньги»?!» — говорили мы. Но публика принимала на «ура».
- Значит, бывает, что вам роль надоедает?
- Конечно, бывает. От частого употребления.
«Три сестры» против «Голой пионерки»
- Что, по-вашему, происходит сейчас с российским театром вообще?
- Наверное, время рекомендует каждому театру новые формы проявления. Кто-то понял свободу как возможность показывать всякие места тела, как возможность перекорчевать классику. Вот Серебряников в МХТ поставил «Лес» Островского, так в ней пионеры поют «Беловежскую пущу». И такие вещи приветствуются критикой: «Молодцы! Так и надо — по-новому!» Запретить это нельзя, потому что у нас свобода слова. Другое дело, что возникает неприятие такого проявления художников, их выпотрашивания самих себя наружу. Так нельзя.
- А как можно?
- Анрдре Моруа говорил: «Искусство — это попытка создать рядом с реальным миром другой мир, более человечный». Я солидарен с ним на сто процентов. Надо, чтобы зрители пришли в зал и, увидев на сцене жизнь, сказали: «Господи, вот как надо жить, вот так тонко чувствовать справедливость!» Как в чеховских «Трех сестрах», а не в «Голых пионерках». Малый театр себе таких экзерсисов не позволяет.
- Чтобы привлечь зрителя, театр вынужден превращаться в зрелищное мероприятие?
- Балаган — в другом месте. Если вы хотите идти в балаган, то идите в цирк, в Мюзик-холл. Там публика, довольная, ржет. Малый театр не для этого. Пусть в других театрах ржут, у нас тоже есть комедии, но у нас люди не ржут, а смеются. Мы — театр русской классической драмы.
- Думаете, эта традиция долго сохранится?
- У нас есть Щепкинское училище, где мы учим этому способу существования на сцене. Соломин не зовет в наш театр тех, кто не может так работать. Если приглашенные режиссеры что-то и поставят не так, то наш художественный руководитель Юрий Соломин и директор Коршунов скажут ему: «Нет, нам так не подходит. Вы уж, пожалуйста, ставьте в традициях Малого театра». Мы пытаемся соблюдать наши традиции.
- А что же делать с публикой, которая хочет зрелищ, — пусть смотрит только телевизор?
- Мне очень нравится публика в Консерватории. Когда я вижу ее в консерваторском зале, как они слушают музыку, то думаю: это и есть замечательная часть нашего общества. Они хотят прикоснуться к прекрасному, и, выйдя из зала, они останутся такими же прекрасными людьми, какими пришли в него.
- Я так понимаю, вам было комфортнее работать в советские времена с их цензурой и идеологией...
- Дело не в удобстве или неудобстве, не в комфортности или некомфортности. И при чем тут идеология? Моя театральная юность прошла в Саратове, там мы играли не только пьесы жены нашего режиссера, но и пьесы Арбузова. А вспомнить «Стряпуху» Сафронова! По тем временам — замечательная была пьеса! Мы ставили комедии про колхозы и с удовольствием играли их. Сильно идеологических пьес не было. Вот Олег Ефремов в МХАТе поставил «Сталевары», у нас в Малом была «Малая земля», отдали должное. Но это было редко. Идеология играла положительную роль. Я сожалею, что сейчас нет никакой идеологии вообще, а хотелось бы, чтобы она была, чтобы у общества было какое-то направление отчетливое, чтобы мы не кидались по разным кустам и не видели в телевизоре то, от чего скребет. Слава богу, что есть канал «Культура» и что на нем нет пошлой рекламы. Нам говорят, что реклама нужна на других каналах, потому что им нужны деньги для существования. Вот, деньги — сейчас они стали идеологией. Раньше в газетах у нас рисовали карикатуры на американцев, изображая их в виде дядюшки Сэма с долларом вместо головы. Сегодня такие карикатуры можно рисовать и про нас.
- Если уж зашла речь об идеологии — вас радует нынешний роман государства и церкви?
- Немного смущает. Это даже смешновато и грустновато даже. У нас церковь вроде отделена от государства, так чего же в нее чиновники лезут? Хочется и у патриарха спросить: «Чего же ты в их сторону так кадишь?»... Вот вы хорошо сказали — «роман». Но это не роман даже, а альянс. Наверное, он нужен и той, и другой стороне. Но, как говорится, Бог рассудит. Не нам, грешным, судить об этом.
- Чувствую — нравится вам советское время. А что хорошего тогда было?
- Да все было хорошо. Колбасы не было, но дело не в колбасе. Когда я смотрю хронику того времени, то замечаю, что у людей было другое выражение лица. Конечно, была другая часть жизнь — лагеря, — и она была закрыта от нас, но это было при Сталине. Больше всего мне вспоминается сегодня школа. Помню, как я отправлял в школу своего сына, — какие тогда были ученики хорошие, аккуратные, в костюмчиках. Для них были и школы, и лучшие учителя, и пионерские лагеря. И все это было — бесплатно. Когда я сегодня вижу нынешнее поколение школьников в том виде, в котором они предстают передо мной, мне становится страшновато. Недалеко от моего дома есть школа, и я вижу школьников каждый день. Меня поражает их разнузданность, свобода одеваться во что угодно, обнажать пуп, орать на всех перекрестках, вести неподобающим образом. Никакой дисциплины нет. Раньше все-таки была дисциплина, и не лагерная, а этики. Раньше можно было молодому человеку сделать замечание, и он переставал вести себя вызывающе. Сегодня пойди попробуй скажи замечание развязно сидящему юнцу на Тверском бульваре, то такое получишь в ответ! И я прохожу мимо и думаю: «Боже мой, до чего мы дошли!»
- Театр — это не музыка и не литература. Вы не задумывались — что остается в вечности после актера?
- А ничего.
- Как ничего? Пустота?
- Нет. Сложно сказать, что останется. Когда уйдешь — земля примет тебя. Это, наверное, благо. Всему свое время, а что потом? Когда мы задаем себе такие вопросы, то ответы находим в поэзии: «Зачем так жизнь быстра и коротка? И что в ней вечно, промелькнувшей кратко? Ужели смерть в ней главная строка, а остальное просто опечатка?» Дело не в том, что будет потом, а в том, что происходит с тобой сейчас.
Автор: Андрей Морозов
Источник: Город
Дата: 01.10.2007
01.10.2007
Подробнее
ЛЕГКОЕ ИСКУССТВО ЮРИЯ КАЮРОВА
30 сентября 2007 года исполнилось 80 лет Юрию Каюрову. На сцене Малого театре, где служит актер, он создал галерею колоритных сценических образов.
ЛЕГКОЕ ИСКУССТВО ЮРИЯ КАЮРОВА
30 сентября 2007 года исполнилось 80 лет Юрию Каюрову. На сцене Малого театре, где служит актер, он создал галерею колоритных сценических образов. В эфире телеканала «Культура» была показана программа из цикла «Эпизоды», в которой Юрий Иванович рассказал о своем творческом пути (30 сентября, 16:00). Юрий Иванович Каюров рассказывает: «По Станиславскому существует формула: «Чтобы трудное стало привычным, привычное – легким, а легкое – прекрасным». Такой путь должен пройти актер в своей работе над тем или иным образом. До прекрасного мне, может быть, далековато, но вот когда трудное становится привычным, а привычное – легким, — это получалось. Малый театр – мощен в своих традициях. Зрительный зал нужно держать. Качеством исполнения, качеством постановки. Например, у нас «Вишневый сад» идет. Это программное произведение у школьников. Я играю Фирса. Я уже пятый Фирс в этом спектакле. Его поставил Игорь Ильинский лет 25 назад и сам в нем играл Фирса. Этот спектакль держится на великой сцене Малого театра, благодаря великому драматургу Чехову, и, я считаю, великому постановщику Ильинскому. И вот играем мы «Вишневый сад», а в зале – тишина… Все эти школьники, 9-ые, 8-ые классы, сидят как мышки и слушают этот прекрасный текст. «Игра – это дело несерьезное», — так считают многие, хоть и не все, конечно. И я соглашусь. Да, несерьезное. Это мы так всерьез относимся к этому: «О-о, это надо трудно работать, упорно…». Ничего подобного! Конечно, по молодости хочется сыграть получше. Потом приходит опыт, техника. Этому не учат. Это должно прийти само. В театр я первый раз попал уже взрослым человеком. Ни о чем таком в детстве не мечтал. Можно сказать, что соприкоснулся со всем этим от нечего делать. Скучно мне было служить на крейсере «Аврора», который стоял на Васильевском острове. Я там проходил свою военную службу. На Васильевском острове был Дворец культуры им. Кирова. В то время существовали народные университеты литературы и искусства, где все желающие могли пополнить свое образование. Мы ходили, слушали лекции. Причем эти лекции читали очень известные люди: актеры, музыканты. И там сидела девушка с блокнотиком. Оказалось, что она записывает в театральную студию. Я записался. Студией руководили замечательные люди: Ирина Всеволодовна Мейерхольд и Василий Васильевич Меркурьев. Потом я закончил театральный институт и уехал на 15 лет в Саратов. Сыграл много разных ролей в театре. Первая работа в кино состоялась в фильме «В начале века» режиссера Рыбакова. Я играл Ленина. На эту роль меня утвердил сам Пырьев, выбрав из множества претендентов. В те времена был очень тщательный отбор. Был Худсовет, в котором также сидели Ромм, Каплер. Также Ленина я сыграл в фильме «Шестое июля». Потом, значительно позже, когда я уже работал в Малом театре, когда был 150-летний юбилей театра (в 1974 году), Борис Иванович Равенских понес Фурцевой список артистов на очередные звания, на народных артистов. В списке был и я (я тогда был заслуженным артистом). Борис Иванович говорит: «Вот, Каюров играет Ленина и в партию собирается вступать». «Как? – возмутилась она, — он до сих пор не в партии?» — и вычеркнула из списка. А в Малый театр я тоже попал благодаря ролям Ленина. Нужен был артист на роль Владимира Ильича. И Виталий Доронин сказал, что видел фильм по телевидению, где Ленина играет какой-то актер из Саратова… Каюров… Стали меня искать… Таким образом я и попал в Малый театр. Как много было хороших людей на белом свете. Большое им спасибо». Телеканал «Культура». По материалам программы из цикла «Эпизоды» 30.09.07
30 сентября 2007 года исполнилось 80 лет Юрию Каюрову. На сцене Малого театре, где служит актер, он создал галерею колоритных сценических образов. В эфире телеканала «Культура» была показана программа из цикла «Эпизоды», в которой Юрий Иванович рассказал о своем творческом пути (30 сентября, 16:00). Юрий Иванович Каюров рассказывает: «По Станиславскому существует формула: «Чтобы трудное стало привычным, привычное – легким, а легкое – прекрасным». Такой путь должен пройти актер в своей работе над тем или иным образом. До прекрасного мне, может быть, далековато, но вот когда трудное становится привычным, а привычное – легким, — это получалось. Малый театр – мощен в своих традициях. Зрительный зал нужно держать. Качеством исполнения, качеством постановки. Например, у нас «Вишневый сад» идет. Это программное произведение у школьников. Я играю Фирса. Я уже пятый Фирс в этом спектакле. Его поставил Игорь Ильинский лет 25 назад и сам в нем играл Фирса. Этот спектакль держится на великой сцене Малого театра, благодаря великому драматургу Чехову, и, я считаю, великому постановщику Ильинскому. И вот играем мы «Вишневый сад», а в зале – тишина… Все эти школьники, 9-ые, 8-ые классы, сидят как мышки и слушают этот прекрасный текст. «Игра – это дело несерьезное», — так считают многие, хоть и не все, конечно. И я соглашусь. Да, несерьезное. Это мы так всерьез относимся к этому: «О-о, это надо трудно работать, упорно…». Ничего подобного! Конечно, по молодости хочется сыграть получше. Потом приходит опыт, техника. Этому не учат. Это должно прийти само. В театр я первый раз попал уже взрослым человеком. Ни о чем таком в детстве не мечтал. Можно сказать, что соприкоснулся со всем этим от нечего делать. Скучно мне было служить на крейсере «Аврора», который стоял на Васильевском острове. Я там проходил свою военную службу. На Васильевском острове был Дворец культуры им. Кирова. В то время существовали народные университеты литературы и искусства, где все желающие могли пополнить свое образование. Мы ходили, слушали лекции. Причем эти лекции читали очень известные люди: актеры, музыканты. И там сидела девушка с блокнотиком. Оказалось, что она записывает в театральную студию. Я записался. Студией руководили замечательные люди: Ирина Всеволодовна Мейерхольд и Василий Васильевич Меркурьев. Потом я закончил театральный институт и уехал на 15 лет в Саратов. Сыграл много разных ролей в театре. Первая работа в кино состоялась в фильме «В начале века» режиссера Рыбакова. Я играл Ленина. На эту роль меня утвердил сам Пырьев, выбрав из множества претендентов. В те времена был очень тщательный отбор. Был Худсовет, в котором также сидели Ромм, Каплер. Также Ленина я сыграл в фильме «Шестое июля». Потом, значительно позже, когда я уже работал в Малом театре, когда был 150-летний юбилей театра (в 1974 году), Борис Иванович Равенских понес Фурцевой список артистов на очередные звания, на народных артистов. В списке был и я (я тогда был заслуженным артистом). Борис Иванович говорит: «Вот, Каюров играет Ленина и в партию собирается вступать». «Как? – возмутилась она, — он до сих пор не в партии?» — и вычеркнула из списка. А в Малый театр я тоже попал благодаря ролям Ленина. Нужен был артист на роль Владимира Ильича. И Виталий Доронин сказал, что видел фильм по телевидению, где Ленина играет какой-то актер из Саратова… Каюров… Стали меня искать… Таким образом я и попал в Малый театр. Как много было хороших людей на белом свете. Большое им спасибо». Телеканал «Культура». По материалам программы из цикла «Эпизоды» 30.09.07
Подробнее
«Листая старые подшивки» САМЫЙ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
«Листая старые подшивки»
САМЫЙ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Вероятно, в жизни каждого человека есть день, который для него особенно знаменателен, особенно памятен и дорог. Есть такой день и у меня.
САМЫЙ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Вероятно, в жизни каждого человека есть день, который для него особенно знаменателен, особенно памятен и дорог. Есть такой день и у меня.
«Листая старые подшивки»
САМЫЙ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Вероятно, в жизни каждого человека есть день, который для него особенно знаменателен, особенно памятен и дорог. Есть такой день и у меня. Это день рождения Владимира Ильича Ленина. В праздничный вечер 22 апреля 1961 года в столичном кинотеатре «Ударник» состоялась премьера художественного фильма «В начале века», моя первая встреча со зрителями в роли Ленина. День этот во многом определил всю мою дальнейшую жизнь.
Личность Ленина поражает своей масштабностью, глубиной и неисчерпаемостью. Это фигура настолько огромная и всеобъемлющая, что, наверное, никаких личных качеств художника, пусть даже самого одаренного, недостанет, чтобы передать в произведении искусства всю полноту этого образа, охватить все грани этого исключительного характера. Мне кажется очень верной мысль нашего замечательного актера, много и плодотворно работавшего над воплощением образа Владимира Ильича на сцене и киноэкране, Максима Максимовича Штрауха, который говорил, что показать личность Ленина во всей ее гениальности и многогранности не под силу одному актеру, это задача целых поколений художников сцены.
Я счастлив, что и мне выпала честь стать участником этого коллективного опыта по созданию образа Владимира Ильича Ленина в нашем искусстве. Надо ли говорить, как я был взволнован, когда мне, тогда еще молодому актеру Саратовского театра, московский кинорежиссер А. Рыбаков предложил попробо-ваться на роль Владимира Ильича в фильме «В начале века». Решающее же слово произнес тогдашний художественный руководитель «Мосфильма» Иван Пырьев, посоветовавший Рыбакову взять «этого актера из Саратова». Время действия картины охватывает годы шушенской ссылки, приезд Ленина и Крупской после отбытия ссылки в подмосковный Подольск, где тогда жила Мария Александровна Ульянова, месяцы эмиграции в Мюнхене, Лейпциге, Женеве. Мне, я думаю, повезло, что свое приобщение к Лениниане я начинал с роли молодого Ленина. Не хочу сказать, что это было проще, легче. Но благодаря возрастному совпадению я мог опираться не только на воспоминания современников Владимира Ильича, но и на собственное мироощущение. Надеюсь, мне простят это сопоставление, я отлично представляю дистанцию, отделяющую человека обычного от гения, но ведь недаром поэт емко и метко сказал об Ильиче: «Самый человечный человек».
Своим первым обращением к образу Ленина я в известной степени удовлетворен, потому что этот опыт оказался шире одной роли, он открыл мне перспективы дальнейшего движения. То, что былЪ найдено (и, возможно, даже не реализовано до конца на экране), требовало развития. А это, в свою очередь, требовало нового накопления и переработки опыта — профессионального, жизненного, гражданского. Надеюсь, меня не обманывает ощущение, что этот внутренний процесс принес свои результаты и именно это позволило мне в последующие годы вновь обратиться к образу Ильича, работа над которым стала главным делом всей моей жизни. Работа не над ролью Ленина в том или другом спектакле или фильме, а, хочу подчеркнуть,— над образом. Вот уже более полувека усилиями разных мастеров нашей сцены, начиная с Б. Щукина, М. Штрауха, создаются не просто роли, создается образ Ленина. И каждый актер, приступая к работе над ним — а это дело святое, обязывающее мобилизовать все свои душевные силы, способности, все напряжение мысли и чувства,— не может пройти мимо тех достижений, которые уже накоплены его предшественниками, и вместе с тем не может не стараться вложить в образ что-то свое, сокровенное, им найденное. Я убежден, что образ Владимира Ильича всегда будет новаторским в восприятии и художника и зрителя — ведь у каждого нового поколения рождается и новое представление о Ленине. Его образ не уходит в прошлое — он живет в будущем, и в этом исключительность задач, которые ставит время перед художником.
Старый большевик А. А. Андреев в своих записках советует тем, кто хочет понять и почувствовать Ленина-человека, обращаться к его произведениям, в них искать «зерно» ленинского образа. Я считаю, что именно этот богатейший источник должен быть главным для каждого, кто берет на себя огромную ответственность — языком искусства говорить о Ленине.
В чем секрет необычайной мощи ленинской мысли, ее всеохватности? Мне кажется, я нашел для себя ответ на этот мучивший меня вопрос, и нашел в произведении самого Владимира Ильича (где же еще можно было его найти?), брошюре «Очередные задачи Советской власти». «Надо найти в каждый особый момент,— пишет Ленин,— то самое особое звено в цепи, за которое надо всеми силами ухватиться, чтобы удержать всю цепь и подготовить прочно переход к следующему звену...» Вновь и вновь перечитывал я эти строки, и мне вдруг приоткрылось что-то очень важное в человеке, написавшем их. Стал ясней его непрестанный, нечеловечески тяжелый труд — поиски необходимых решений, поиски выхода из всех трудностей, встающих на пути молодого Советского государства. Умение Ленина собрать себя, сосредоточить все силы на решении главной задачи дня — главного звена, не теряя из виду всей цепи задач, соотнося деталь с целым — вот тот секрет, до которого я так упорно доискивался.
Так, в работе над фильмом «Шестое июля» все художественные средства я подчинил главному звену — сосредоточенной борьбе Ленина с предательством и политическим авантюризмом левых эсеров. «Кремлевские куранты» Н. Погодина помогли выделить среди других особенностей ленинского характера черты романтика, мечтателя.
Я пытался точно и органично передать ход внутренних мыслей Ленина, процесс его мышления. Прекрасный актер Борис Васильевич Щукин, один из первых создателей образа Ленина на сцене и на экране, незадолго до своей смерти мечтал добиться, чтобы в роли Ленина «...минимум внешнего рисунка — все внутри образа... Я бы с удовольствием сделал две, а то и три части подряд: Ленин просто сидит и разговаривает. Можно ведь сидеть внешне неподвижно, почти не жестикулировать, но все наполнено энергией, мыслью...». Эти строки опубликованы в сборнике, посвященном театральной и кинематографической Лениниане — в далеком тридцать девятом году талантливый и мудрый художник предвидел ту силу «драматургии мысли», на которую мы решились лишь в шестидесятые годы! Вот именно так, сосредоточив все внимание не на внешних признаках великого исторического портрета, но на процессе мысли, мы с кинорежиссером Юлием Карасиком и решили воссоздать образ Владимира Ильича в фильме «Шестое июля». Я вновь возвращаюсь к этой картине, потому что считаю ее лучшей страницей в биографии моей актерской работы над воплощением образа Ленина. Приняв такое решение, мы исходили из того, что, кроме образа, который непосредственно творит актер на сцене или перед кинокамерой, существует еще и обобщенный образ Ленина, живущий в общественном сознании народа, сформировавшийся у каждого человека из прочитанного, увиденного, услышанного им. И воспринимая новую страницу Ленинианы, зритель непременно соотносит ее со сложившимся обобщенным образом Ильича. Если бы такого образа в нашем общественном сознании, в литературе и искусстве не существовало, то вряд ли бы нам, тем, кто работал над фильмом «Шестое июля», удалась бы попытка на документальном материале конкретно-исторических событий, составляющем литературную основу сценария, воссоздать конкретный и в то же время обобщенный, полнокровный образ Владимира Ильича Ленина. Вряд ли удалось бы и мне выдержать ту жесткую гамму, в которой сделан весь фильм, если бы не жил во мне самом полнокровный образ Владимира Ильича, если бы я не знал, каким разным он был с разными людьми, оставаясь самим собой, как разнообразно проявлялся он в различных обстоятельствах, сохраняя цельность и яркую самобытность своей натуры. Вспомним, ведь на протяжении всего фильма Ленин ни разу не улыбается, ни разу ни с кем не шутит — все там решается на пределе нервных и физических сил. Право быть таким в этой ленте давали мне слова Надежды Константиновны Крупской о том, что обычным, преобладающим его настроением была напряженная сосредоточенность.
За годы работы в театре и кино над ленинской темой мне довелось прикоснуться к разным периодам жизни Владимира Ильича, но и поныне образ Ленина остается для меня притягательной и волнующей загадкой. Наверное, это чувство свойственно всем, кто серьезно и глубоко стремился проникнуть в ленинский характер. И каждую новую работу я принимал как огромнейшее испытание — испытание моей человеческой и актерской правомочности, как проверку моей гражданской и актерской зрелости. Я и сегодня считаю своим священным долгом продолжать работу над совершенствованием художественного образа Ильича и работаю над этим не от спектакля к спектаклю, не от фильма к фильму, а постоянно, изо дня в день, непрестанно, всегда надеясь, что мне еще представится возможность сказать то, что осталось мной недосказанным. Во время работы над образом Владимира Ильича Ленина непременно возникает желание встречаться с людьми, обладающими истинными качествами ленинцев: широко мыслящими, чуткими к человеку — его болям и радостям, последовательными в своих позициях, продолжающими и творчески развивающими ленинское мировоззрение. Таких людей я считаю соавторами своего труда.
В эти дни, когда все прогрессивное человечество отмечает 115-ю годовщину со дня рождения В. И. Ленина, пророчески звучат слова М. Горького: «...а голос его все громче, победоноснее звучит для трудящихся Земли, и уже нет такого угла на ней, где бы этот голос не возбуждал волю рабочего народа к революции, к новой жизни, к строительству мира людей равных. Все более уверенно, крепче, успешней делают великое дело ученики Ленина, наследники его силы». Недаром Ленин сегодня — один из самых издаваемых и читаемых авторов во всем мире. Он действительно принадлежит всему человечеству. Он — бессмертен.
ЮРИЙ КАЮРОВ,
народный артист РСФСР
«Театральная жизнь» апрель 1985 года
САМЫЙ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Вероятно, в жизни каждого человека есть день, который для него особенно знаменателен, особенно памятен и дорог. Есть такой день и у меня. Это день рождения Владимира Ильича Ленина. В праздничный вечер 22 апреля 1961 года в столичном кинотеатре «Ударник» состоялась премьера художественного фильма «В начале века», моя первая встреча со зрителями в роли Ленина. День этот во многом определил всю мою дальнейшую жизнь.
Личность Ленина поражает своей масштабностью, глубиной и неисчерпаемостью. Это фигура настолько огромная и всеобъемлющая, что, наверное, никаких личных качеств художника, пусть даже самого одаренного, недостанет, чтобы передать в произведении искусства всю полноту этого образа, охватить все грани этого исключительного характера. Мне кажется очень верной мысль нашего замечательного актера, много и плодотворно работавшего над воплощением образа Владимира Ильича на сцене и киноэкране, Максима Максимовича Штрауха, который говорил, что показать личность Ленина во всей ее гениальности и многогранности не под силу одному актеру, это задача целых поколений художников сцены.
Я счастлив, что и мне выпала честь стать участником этого коллективного опыта по созданию образа Владимира Ильича Ленина в нашем искусстве. Надо ли говорить, как я был взволнован, когда мне, тогда еще молодому актеру Саратовского театра, московский кинорежиссер А. Рыбаков предложил попробо-ваться на роль Владимира Ильича в фильме «В начале века». Решающее же слово произнес тогдашний художественный руководитель «Мосфильма» Иван Пырьев, посоветовавший Рыбакову взять «этого актера из Саратова». Время действия картины охватывает годы шушенской ссылки, приезд Ленина и Крупской после отбытия ссылки в подмосковный Подольск, где тогда жила Мария Александровна Ульянова, месяцы эмиграции в Мюнхене, Лейпциге, Женеве. Мне, я думаю, повезло, что свое приобщение к Лениниане я начинал с роли молодого Ленина. Не хочу сказать, что это было проще, легче. Но благодаря возрастному совпадению я мог опираться не только на воспоминания современников Владимира Ильича, но и на собственное мироощущение. Надеюсь, мне простят это сопоставление, я отлично представляю дистанцию, отделяющую человека обычного от гения, но ведь недаром поэт емко и метко сказал об Ильиче: «Самый человечный человек».
Своим первым обращением к образу Ленина я в известной степени удовлетворен, потому что этот опыт оказался шире одной роли, он открыл мне перспективы дальнейшего движения. То, что былЪ найдено (и, возможно, даже не реализовано до конца на экране), требовало развития. А это, в свою очередь, требовало нового накопления и переработки опыта — профессионального, жизненного, гражданского. Надеюсь, меня не обманывает ощущение, что этот внутренний процесс принес свои результаты и именно это позволило мне в последующие годы вновь обратиться к образу Ильича, работа над которым стала главным делом всей моей жизни. Работа не над ролью Ленина в том или другом спектакле или фильме, а, хочу подчеркнуть,— над образом. Вот уже более полувека усилиями разных мастеров нашей сцены, начиная с Б. Щукина, М. Штрауха, создаются не просто роли, создается образ Ленина. И каждый актер, приступая к работе над ним — а это дело святое, обязывающее мобилизовать все свои душевные силы, способности, все напряжение мысли и чувства,— не может пройти мимо тех достижений, которые уже накоплены его предшественниками, и вместе с тем не может не стараться вложить в образ что-то свое, сокровенное, им найденное. Я убежден, что образ Владимира Ильича всегда будет новаторским в восприятии и художника и зрителя — ведь у каждого нового поколения рождается и новое представление о Ленине. Его образ не уходит в прошлое — он живет в будущем, и в этом исключительность задач, которые ставит время перед художником.
Старый большевик А. А. Андреев в своих записках советует тем, кто хочет понять и почувствовать Ленина-человека, обращаться к его произведениям, в них искать «зерно» ленинского образа. Я считаю, что именно этот богатейший источник должен быть главным для каждого, кто берет на себя огромную ответственность — языком искусства говорить о Ленине.
В чем секрет необычайной мощи ленинской мысли, ее всеохватности? Мне кажется, я нашел для себя ответ на этот мучивший меня вопрос, и нашел в произведении самого Владимира Ильича (где же еще можно было его найти?), брошюре «Очередные задачи Советской власти». «Надо найти в каждый особый момент,— пишет Ленин,— то самое особое звено в цепи, за которое надо всеми силами ухватиться, чтобы удержать всю цепь и подготовить прочно переход к следующему звену...» Вновь и вновь перечитывал я эти строки, и мне вдруг приоткрылось что-то очень важное в человеке, написавшем их. Стал ясней его непрестанный, нечеловечески тяжелый труд — поиски необходимых решений, поиски выхода из всех трудностей, встающих на пути молодого Советского государства. Умение Ленина собрать себя, сосредоточить все силы на решении главной задачи дня — главного звена, не теряя из виду всей цепи задач, соотнося деталь с целым — вот тот секрет, до которого я так упорно доискивался.
Так, в работе над фильмом «Шестое июля» все художественные средства я подчинил главному звену — сосредоточенной борьбе Ленина с предательством и политическим авантюризмом левых эсеров. «Кремлевские куранты» Н. Погодина помогли выделить среди других особенностей ленинского характера черты романтика, мечтателя.
Я пытался точно и органично передать ход внутренних мыслей Ленина, процесс его мышления. Прекрасный актер Борис Васильевич Щукин, один из первых создателей образа Ленина на сцене и на экране, незадолго до своей смерти мечтал добиться, чтобы в роли Ленина «...минимум внешнего рисунка — все внутри образа... Я бы с удовольствием сделал две, а то и три части подряд: Ленин просто сидит и разговаривает. Можно ведь сидеть внешне неподвижно, почти не жестикулировать, но все наполнено энергией, мыслью...». Эти строки опубликованы в сборнике, посвященном театральной и кинематографической Лениниане — в далеком тридцать девятом году талантливый и мудрый художник предвидел ту силу «драматургии мысли», на которую мы решились лишь в шестидесятые годы! Вот именно так, сосредоточив все внимание не на внешних признаках великого исторического портрета, но на процессе мысли, мы с кинорежиссером Юлием Карасиком и решили воссоздать образ Владимира Ильича в фильме «Шестое июля». Я вновь возвращаюсь к этой картине, потому что считаю ее лучшей страницей в биографии моей актерской работы над воплощением образа Ленина. Приняв такое решение, мы исходили из того, что, кроме образа, который непосредственно творит актер на сцене или перед кинокамерой, существует еще и обобщенный образ Ленина, живущий в общественном сознании народа, сформировавшийся у каждого человека из прочитанного, увиденного, услышанного им. И воспринимая новую страницу Ленинианы, зритель непременно соотносит ее со сложившимся обобщенным образом Ильича. Если бы такого образа в нашем общественном сознании, в литературе и искусстве не существовало, то вряд ли бы нам, тем, кто работал над фильмом «Шестое июля», удалась бы попытка на документальном материале конкретно-исторических событий, составляющем литературную основу сценария, воссоздать конкретный и в то же время обобщенный, полнокровный образ Владимира Ильича Ленина. Вряд ли удалось бы и мне выдержать ту жесткую гамму, в которой сделан весь фильм, если бы не жил во мне самом полнокровный образ Владимира Ильича, если бы я не знал, каким разным он был с разными людьми, оставаясь самим собой, как разнообразно проявлялся он в различных обстоятельствах, сохраняя цельность и яркую самобытность своей натуры. Вспомним, ведь на протяжении всего фильма Ленин ни разу не улыбается, ни разу ни с кем не шутит — все там решается на пределе нервных и физических сил. Право быть таким в этой ленте давали мне слова Надежды Константиновны Крупской о том, что обычным, преобладающим его настроением была напряженная сосредоточенность.
За годы работы в театре и кино над ленинской темой мне довелось прикоснуться к разным периодам жизни Владимира Ильича, но и поныне образ Ленина остается для меня притягательной и волнующей загадкой. Наверное, это чувство свойственно всем, кто серьезно и глубоко стремился проникнуть в ленинский характер. И каждую новую работу я принимал как огромнейшее испытание — испытание моей человеческой и актерской правомочности, как проверку моей гражданской и актерской зрелости. Я и сегодня считаю своим священным долгом продолжать работу над совершенствованием художественного образа Ильича и работаю над этим не от спектакля к спектаклю, не от фильма к фильму, а постоянно, изо дня в день, непрестанно, всегда надеясь, что мне еще представится возможность сказать то, что осталось мной недосказанным. Во время работы над образом Владимира Ильича Ленина непременно возникает желание встречаться с людьми, обладающими истинными качествами ленинцев: широко мыслящими, чуткими к человеку — его болям и радостям, последовательными в своих позициях, продолжающими и творчески развивающими ленинское мировоззрение. Таких людей я считаю соавторами своего труда.
В эти дни, когда все прогрессивное человечество отмечает 115-ю годовщину со дня рождения В. И. Ленина, пророчески звучат слова М. Горького: «...а голос его все громче, победоноснее звучит для трудящихся Земли, и уже нет такого угла на ней, где бы этот голос не возбуждал волю рабочего народа к революции, к новой жизни, к строительству мира людей равных. Все более уверенно, крепче, успешней делают великое дело ученики Ленина, наследники его силы». Недаром Ленин сегодня — один из самых издаваемых и читаемых авторов во всем мире. Он действительно принадлежит всему человечеству. Он — бессмертен.
ЮРИЙ КАЮРОВ,
народный артист РСФСР
«Театральная жизнь» апрель 1985 года
Подробнее
«Звуковой архив Малого театра» ЮРИЙ КАЮРОВ – ВАСИЛЬКОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
«Звуковой архив Малого театра»
ЮРИЙ КАЮРОВ – ВАСИЛЬКОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
30 сентября Юрию Ивановичу Каюрову исполнилось 80 лет. Сегодня мы предлагаем запись спектакля, которым Юрий Иванович дебютировал на сцене Малого театра.
ЮРИЙ КАЮРОВ – ВАСИЛЬКОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
30 сентября Юрию Ивановичу Каюрову исполнилось 80 лет. Сегодня мы предлагаем запись спектакля, которым Юрий Иванович дебютировал на сцене Малого театра.
«Звуковой архив Малого театра»
ЮРИЙ КАЮРОВ – ВАСИЛЬКОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
30 сентября Юрию Ивановичу Каюрову исполнилось 80 лет. Сегодня мы предлагаем запись спектакля, которым Юрий Иванович дебютировал на сцене Малого театра.
А.Н.Островский
«БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
Действие первое (21,8 Мб)
Действие второе (28 Мб)
Действие третье (29 Мб)
Действие четвертое (24,4 Мб)
Действие пятое (27,2 Мб)
ФОТОГАЛЕРЕЯ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:
Савва Геннадич Васильков – Юрий Каюров
Иван Петрович Телятев – Никита Подгорный
Григорий Борисович Кучумов – Владимир Кенигсон
Егор Дмитрич Глумов – Юрий Васильев
Надежда Антоновна Чебоксарова – Елена Шатрова
Лидия Юрьевна – Элина Быстрицкая
Василий — Владимир Колосов
От автора — Леонид Варпаховский
Постановка Леонида Варпаховского
Премьера – 13 апреля 1969 года.
Запись 1974 года.
ЮРИЙ КАЮРОВ – ВАСИЛЬКОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
30 сентября Юрию Ивановичу Каюрову исполнилось 80 лет. Сегодня мы предлагаем запись спектакля, которым Юрий Иванович дебютировал на сцене Малого театра.
А.Н.Островский
«БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
Действие первое (21,8 Мб)
Действие второе (28 Мб)
Действие третье (29 Мб)
Действие четвертое (24,4 Мб)
Действие пятое (27,2 Мб)
ФОТОГАЛЕРЕЯ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:
Савва Геннадич Васильков – Юрий Каюров
Иван Петрович Телятев – Никита Подгорный
Григорий Борисович Кучумов – Владимир Кенигсон
Егор Дмитрич Глумов – Юрий Васильев
Надежда Антоновна Чебоксарова – Елена Шатрова
Лидия Юрьевна – Элина Быстрицкая
Василий — Владимир Колосов
От автора — Леонид Варпаховский
Постановка Леонида Варпаховского
Премьера – 13 апреля 1969 года.
Запись 1974 года.
30.09.2007
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
30 сентября народному артисту России, легенде советского кинематографа, актеру Малого театра Юрию Ивановичу Каюрову исполняется 80 лет. От всего сердца поздравляем Юрия Ивановича и желаем ему крепкого здоровья, бодрости духа и, конечно, еще многих и многих радостных встреч с благодарным зрителем на сцене театра!
28.09.2007
Подробнее
АКТЕР ЮРИЙ КАЮРОВ: «Я ПОЛЮБИЛ ЛЕНИНА ТАКИМ, КАКИМ УВИДЕЛ»
30 сентября свой 80-летний юбилей отметит артист Малого театра Юрий Каюров. На сцену этого театра он выходит уже 40 лет. А прославился Юрий Каюров после исполнения роли Ленина.
АКТЕР ЮРИЙ КАЮРОВ: «Я ПОЛЮБИЛ ЛЕНИНА ТАКИМ, КАКИМ УВИДЕЛ»
30 сентября свой 80-летний юбилей отметит артист Малого театра Юрий Каюров. На сцену этого театра он выходит уже 40 лет. А прославился Юрий Каюров после исполнения роли Ленина. В 1961 году он сыграл молодого Ленина в фильме «В начале века». После удачного дебюта лениниана растянулась для Каюрова на полтора десятилетия, и всего он сыграл Ленина 18 раз. В 1967 году его пригласили в Малый. Накануне юбилея Юрий Каюров дал интервью корреспонденту «Газеты» Глебу Ситковскому.
- Говорят, что вы из крестьянской семьи и в театр попали после войны совершенно случайно.
- Так и есть. Мне было 17 лет, я служил на крейсере «Аврора», и нас стали водить во Дворец культуры имени Кирова. В конце 1940-х годов были в моде народные университеты литературы и искусства. И вот наш капитан-лейтенант по политчасти Бабурин водил нас в этот ДК. «Аврора» стояла на Васильевском острове, и мы по Прямой линии туда ходили и слушали лекции. Там были известные профессора, все преподавалось на высоком уровне. Случайно наткнулся на объявление о наборе в театральную студию. Подошел к девушке и говорю: «Запишите меня». Так и попал в студию, руководителями которой были Ирина Всеволодовна Мейерхольд и Василий Васильевич Меркурьев.
- А вы вообще что-нибудь знали тогда о театре? Спектаклей много видели?
- Совсем немного. Это была для меня совершенно неизведанная сфера. А пошел в студию только потому, что служить на «Авроре» было скучно. Она была заржавленная, а мы приводили ее в порядок после войны. Хотелось как-то отвлечься. Но постепенно театр меня затянул.
- Василий Меркурьев был знаменитым актером Александринки. Получается, вы получили школу императорских театров?
- Так и есть. И Малый театр, где я сейчас служу, — тоже императорский. Ничего в жизни случайного не бывает. Может, потому я сюда и попал, что такую школу прошел.
- Вы в первый раз исполнили роль Ленина в 1961 году. Вы к нему тогда восторженно относились?
- Ну не то что восторженно. Ленин был символом для нас, чем-то отдаленным и недосягаемым. Когда я получил эту роль, то заинтересовался им уже как личностью. Для меня главным ориентиром был документальный фильм «Живой Ленин», где он был снят при жизни. Это документальные кадры, которые смонтировал Михаил Ильич Ромм.
- Это там, где он бревно на субботнике тащит?
- Все бы вам это бревно в глазу! Никакое не бревно. Сидит, с кем-то разговаривает, кошечка у него на коленях. С Бонч-Бруевичем беседует после ранения в 1918 году. Я смотрел на живого Ленина, и он мне там безумно понравился как человек. Он был обаятельным, и в глазах была доброта. Я его полюбил таким, каким увидел. Мне хотелось показать его доброту и ум.
- Чтобы сыграть своего героя, надо полюбить его. А было ли вам обидно, когда, например, в перестройку про Ленина стали писать далеко не в восторженном тоне?
- Актерские задачи надо уметь отделять от исторического лица. Но неприятные ощущения, конечно, были. Ведь я играл Ленина и уверен, что действовал правильно. Я любил своего персонажа и хотел, чтоб его полюбили зрители.
- Скажите, пожалуйста, а вы видели фильм Александра Сокурова о Ленине?
- «Телец»? Видел. По-моему, это отвратительное зрелище. Эту патологию нельзя тащить на экран. Искусство должно быть искусством, а не препарированием трупов. Нельзя в кино показывать болезнь. Искусство должно нести на себе здоровый отпечаток во всех отношениях. И люди, которые ходят по экрану, должны быть нормальными, здоровыми. А не такими, как нынешние бандиты в современном кино.
- Давайте отвлечемся от этой темы и приблизимся к тому, как вы попали в Малый театр 40 лет назад.
- Приблизимся? (смеется). Да скоро уж отдаляться придется. Возраст такой, что скоро нужно будет сказать себе: «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит». 40 лет я уже в Малом театре. В 1967 году в ноябре я пришел в Малый театр из Саратовского театра. Им нужен был исполнитель на роль Ленина. Главным режиссером Малого театра тогда был Евгений Рубенович Симонов, и он написал пьесу в стихах о Джоне Риде, в которой участвовал и Ленин. Так я и попал к ним. Но дальше я играл в Малом театре уже совсем другие роли.
- Чего вам сегодня больше всего хочется?
- Держаться в той форме, которая помогает выходить на эту сцену. А чего еще желать? Вот сегодня солнце светит, небо синее, и мне, конечно, хочется еще и еще раз это увидеть.
Источник: Газета
Дата: 28.09.2007
30 сентября свой 80-летний юбилей отметит артист Малого театра Юрий Каюров. На сцену этого театра он выходит уже 40 лет. А прославился Юрий Каюров после исполнения роли Ленина. В 1961 году он сыграл молодого Ленина в фильме «В начале века». После удачного дебюта лениниана растянулась для Каюрова на полтора десятилетия, и всего он сыграл Ленина 18 раз. В 1967 году его пригласили в Малый. Накануне юбилея Юрий Каюров дал интервью корреспонденту «Газеты» Глебу Ситковскому.
- Говорят, что вы из крестьянской семьи и в театр попали после войны совершенно случайно.
- Так и есть. Мне было 17 лет, я служил на крейсере «Аврора», и нас стали водить во Дворец культуры имени Кирова. В конце 1940-х годов были в моде народные университеты литературы и искусства. И вот наш капитан-лейтенант по политчасти Бабурин водил нас в этот ДК. «Аврора» стояла на Васильевском острове, и мы по Прямой линии туда ходили и слушали лекции. Там были известные профессора, все преподавалось на высоком уровне. Случайно наткнулся на объявление о наборе в театральную студию. Подошел к девушке и говорю: «Запишите меня». Так и попал в студию, руководителями которой были Ирина Всеволодовна Мейерхольд и Василий Васильевич Меркурьев.
- А вы вообще что-нибудь знали тогда о театре? Спектаклей много видели?
- Совсем немного. Это была для меня совершенно неизведанная сфера. А пошел в студию только потому, что служить на «Авроре» было скучно. Она была заржавленная, а мы приводили ее в порядок после войны. Хотелось как-то отвлечься. Но постепенно театр меня затянул.
- Василий Меркурьев был знаменитым актером Александринки. Получается, вы получили школу императорских театров?
- Так и есть. И Малый театр, где я сейчас служу, — тоже императорский. Ничего в жизни случайного не бывает. Может, потому я сюда и попал, что такую школу прошел.
- Вы в первый раз исполнили роль Ленина в 1961 году. Вы к нему тогда восторженно относились?
- Ну не то что восторженно. Ленин был символом для нас, чем-то отдаленным и недосягаемым. Когда я получил эту роль, то заинтересовался им уже как личностью. Для меня главным ориентиром был документальный фильм «Живой Ленин», где он был снят при жизни. Это документальные кадры, которые смонтировал Михаил Ильич Ромм.
- Это там, где он бревно на субботнике тащит?
- Все бы вам это бревно в глазу! Никакое не бревно. Сидит, с кем-то разговаривает, кошечка у него на коленях. С Бонч-Бруевичем беседует после ранения в 1918 году. Я смотрел на живого Ленина, и он мне там безумно понравился как человек. Он был обаятельным, и в глазах была доброта. Я его полюбил таким, каким увидел. Мне хотелось показать его доброту и ум.
- Чтобы сыграть своего героя, надо полюбить его. А было ли вам обидно, когда, например, в перестройку про Ленина стали писать далеко не в восторженном тоне?
- Актерские задачи надо уметь отделять от исторического лица. Но неприятные ощущения, конечно, были. Ведь я играл Ленина и уверен, что действовал правильно. Я любил своего персонажа и хотел, чтоб его полюбили зрители.
- Скажите, пожалуйста, а вы видели фильм Александра Сокурова о Ленине?
- «Телец»? Видел. По-моему, это отвратительное зрелище. Эту патологию нельзя тащить на экран. Искусство должно быть искусством, а не препарированием трупов. Нельзя в кино показывать болезнь. Искусство должно нести на себе здоровый отпечаток во всех отношениях. И люди, которые ходят по экрану, должны быть нормальными, здоровыми. А не такими, как нынешние бандиты в современном кино.
- Давайте отвлечемся от этой темы и приблизимся к тому, как вы попали в Малый театр 40 лет назад.
- Приблизимся? (смеется). Да скоро уж отдаляться придется. Возраст такой, что скоро нужно будет сказать себе: «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит». 40 лет я уже в Малом театре. В 1967 году в ноябре я пришел в Малый театр из Саратовского театра. Им нужен был исполнитель на роль Ленина. Главным режиссером Малого театра тогда был Евгений Рубенович Симонов, и он написал пьесу в стихах о Джоне Риде, в которой участвовал и Ленин. Так я и попал к ним. Но дальше я играл в Малом театре уже совсем другие роли.
- Чего вам сегодня больше всего хочется?
- Держаться в той форме, которая помогает выходить на эту сцену. А чего еще желать? Вот сегодня солнце светит, небо синее, и мне, конечно, хочется еще и еще раз это увидеть.
Источник: Газета
Дата: 28.09.2007
10.09.2007
Подробнее
Ю.И.КАЮРОВ «КУДА УХОДЯТ ДНИ…»
Вниманию посетителей сайта мы предлагаем отрывок из книги народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова, написанной и изданной к 80-летнему юбилею актера. «Куда уходят дни...» — это поэтическое размышление о жизни и творчестве, о природе и людях. Увлекательное повествование автора о работе в театре и кино, основанное на его дневниковых записях, дополняют путевые заметки, рассказы о коллегах и размышления-исследования о ролях, сыгранных замечательным актером, ведущим артистом Малого театра.
Ю.И.КАЮРОВ «КУДА УХОДЯТ ДНИ…»
Вниманию посетителей сайта мы предлагаем отрывок из книги народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова, написанной и изданной к 80-летнему юбилею актера. «Куда уходят дни...» — это поэтическое размышление о жизни и творчестве, о природе и людях. Увлекательное повествование автора о работе в театре и кино, основанное на его дневниковых записях, дополняют путевые заметки, рассказы о коллегах и размышления-исследования о ролях, сыгранных замечательным актером, ведущим артистом Малого театра.
Издание Малого театра
Ответственный редактор серии «Библиотека Малого театра»
В.В. Подгородинский. Под общей редакцией Г.М. Полтавской.
В книге использованы фотографии из фондов музея Малого театра,
из личного архива автора и архива фотохудожника Н.Е. Антипова.
Литературная запись – Н.И.Пашкина
НАЧАЛО БЫЛО ТАК ДАЛЕКО
Сны разные бывают, но когда тебе снится лесная дорога, дорога твоего детства, по которой ты не ходил уже много лет, снится со всеми своими поворотами, лужами, колеями, заполненными осенней водой, мокрыми ветками над ними, и сначала, вроде бы, и не та дорога, но потом, вдруг, ты узнаешь её, со всеми такими знакомыми подробностями и выходишь напрямую, и легко вздохнув и разувшись даже, чтобы ощутить до конца прикосновение к родной земле, держишь такой знакомый путь, зная, что пройти тебе придется ровно семь километров.
Пока идешь, дорога два раза взбегает на горки, где раньше были хутора. Хуторов теперь нет, осталось место в окружении старых-старых тополей, так вот, с этого места далеко видно окрест: и деревенька моя с несколькими уцелевшими избами, в которых уж давно никто не живет, и хилый лесок, и бывшая поскотина, и болото, на много верст вокруг видно, и озеро, одно поменьше, и другое большое — Белое, того берега не видно... Шел вот так как-то, оглядывался, вроде как прощался со всем этим, вроде как уж, не суждено мне больше увидеть все это, и навсегда знакомые строчки: «.. .ты теперь не так уж будешь биться, сердце, тронутое холодком, и страна березового ситца, не заманит шляться босиком...» повторялись, говорились, плакались, как будто это они вот только сейчас, во мне родились. Не заманит...
Годы и годы идут, со всеми своими событиями, радостями, болезнями, экзотическими невиданными ранее странами, миллионами людей, городами, работой, близкими тебе, а эта картина родного уголка земли стоит и стоит, как живая, и манит до того, что вот уж и во сне пригрезилась. Что же делать-то? А? Не иначе, как надо навестить эту землю как-нибудь, где бегал мальчишкой, где жили, а теперь в ней лежат и дед, и мать, и тетки, и дядья. Надо, видно, побывать, сказать, что я ещё тут.
Школа моя деревянная, Время придет уезжать, Речка за мною туманная Будет бежать и бежать... Н. Рубцов
Память возвращает меня в «те баснословные года», когда была и эта деревянная школа на горушке близ озера, и конец тридцатых годов, когда я был послан на хлеба к деду с бабкой, и престольный праздник Преображеньев день 19 августа. К этому дню в каждом доме ставили пиво, пекли рыбники, пампушки, съезжались и сходились гости из других деревень, да и из города. И солнце, хоть уже и по предосеннему не жаркое, но все ещё теплое, щедро освежало принарядившиеся компании пожилых и задиристые, стаи молодых, сильных, под бодрые переборы тальянки меряющих из конца в конец середину утрамбованной за лето до сухого стука дороги. И открытые окна в избах, и то тихие, то шумные застолья в них, и морщинистое доброе лицо моей бабушки, Маривьяны Никифоровны, в одном из окон, и такой вкусный дух горячих рогулек, что неизвестно ещё, что было лучше, шастать ли по чужим яблоням, или бежать к своему порогу и, на время присмирев, сесть со всеми за такой аппетитный стол с самоваром посередке и большой кринкой топленого молока, пить этот дивный напиток, обжигаясь и торопясь опять туда, где все-таки, наверняка, будет интереснее. Были праздники в других деревнях, тогда уж шли туда своими ребячьими стайками, нагрянывали — был свой интерес, сугубо материальный, кто больше выцыганит пирогов, а кто и огурцов с чужих грядок набьет за пазуху. И уж если где драка завязывалась здешних с дальними, то и мы тут как тут, помирали от любопытства. А потом позднее, долгое возвращение домой по ночной, еле угадываемой дороге, и полевые запахи, и то теплые, то прохладные волны душистого воздуха тебе навстречу невесть откуда, и копёнки сена по сторонам, в которые так нетерпелось зарыться, и только раннее
солнышко вместе с утренней прохладой поднимало, легким неумытым ознобом заставляло прибавлять шаг в знакомом направлении. И такое утро звенело кругом, такой высоты купол небес подымался над тобой, такая бесконечность мира, красоты открывалась, что, казалось, конца этому нет, и ощущение вечности, в яви представало, и что так будет всегда, даже и сомнений никаких не было и быть не могло.
Потом, уже после войны, приезжал не раз пароходом по реке Шексне в свой городок, приезжал матросиком, брюки — клеш, и отбыв положенный срок, навестив всю родню, надышавшись всласть, отчаливал в свой час в обратном направлении, увозя память о милом и дорогом уголке русской земли.
Вот хоть живешь и в северных краях нашей милой Родины, а что-то все помнится, как будто все было-происходило в теплые времена, и рожь под теплым дуновеньем ветра шевелилась, и тропинка средь неё была прогретой, сухой, так что подошвы ног явственно ощущали — натыкались на кусочки подсохшей земли, камешки, трещинки, и большим удовольствием было ступить на прохладу, — недалеко ручей делал свое доброе дело.
Зима, одна запомнилась, 1942-го года. Идешь на Тимонино в школу, или из школы может, занятия рано почему-либо кончились, только видится ясный-ясный морозный, солнечный день, с высоким голубым небом, из бездонной синевы которого доходит, дозванивает звук тяжелого самолета, тянувшего свою ношу в направлении Урала, видно, где-то, в стороне от нашей тропки, правее и выше, проходила их дорога, по которой они и летали делать свое черное дело. И картина эта и звук немецкого мотора повторялись не раз и не два, потому и запомнились, и ещё потому, видно, что слишком велик был разрыв между этим злым от натуги гулом, и тишиной и чистотой деревенской зимы с похрустывающим под валенками крепким снежком, таким смирным, привычным, таким домашним. Конечно, война в нашу деревню входила-заползала нередко похоронками, воем оставшихся теперь навсегда одинокими женщин; и в эту зиму 1942-го ещё и в виде отощавших, обозных или артиллерийских лошадей, с их молчаливыми коневодами в серых длинных шинелях, в валенках, в солдатских шапках ушанках, с подвязанными под подбородком тесемками; картина запомнилась такая: гуськом шли, пошатываясь, на водопой не похожие на себя лошади, и под уздцы поддерживали их, эти пожилые солдаты, оттуда, из под Ленинграда, или из Карелии; стояли они со своими уработавшимися до смерти лошадками, на отдыхе, отъедались, потом так же незаметно как появились исчезали.
Я не доучился, не доходил до конца в свой 7-й класс, есть дома было почти нечего, пошел, чтобы не было лишнего рта в избе, в ремесленное училище учиться и кормиться, и зарабатывать свой хлеб насущный.
Приезжая в Ленинград, я каждый раз не могу не вспомнить свой первый приезд сюда июньским днем 1944-го года.
Я окончил РУ в Вологде, стал токарем, получил назначение на Ленинградский завод «Вулкан», и вот, подъезжаю к городу, выстоявшему в немыслимом, страшном противоборстве с врагом и не утратившему своей величавости, ослепительности, своей грандиозности. Необычной показалась безлюдность, пустынность улиц, площадей; витрины на Невском ещё зашиты досками. Июнь стоял солнечный, нежаркий, с залива и с Невы дул ветерок. Мне, 16-летнему рабочему человеку, было и невдомек, какой страшной силы трагедия ходила своей тяжкой поступью по этим, продуваемым теперь, солнечным ветром, улицам.
Потом нам рассказали кое-что, а ещё потом мы прочитали, многое узнали. Теперь, идя по перрону Московского вокзала и слушая «Гимн Великому городу», понимаешь, ощущаешь величие города как что-то подлинное, настоящее. В Ленинграде прошла вся моя юность. Я служил на «Авроре», стояла она у стенки на Васильевском острове, возле Горного института. И вот, однажды, в свой час, ушла с помощью буксиров на Кронштадский рейд для участия в съемках картины «Крейсер Варяг», в главной роли самого «Варяга». Мы, команда, в бескозырках времен Цусимы, командир крейсера — артист Борис Ливанов. На борту вся съемочная группа, осветительные приборы, ящики с пиротехникой, дымовые шашки, груды гильз и снарядов, актеры на роли морских офицеров и много всякого другого народа.
Наше плавание, бой с японской эскадрой, а потом и «последний парад», длились два месяца, мы исправно отрабатывали все команды, где надо перебегали в дыму, падали, заряжали свои 152-мм орудия, дергали за шнур, гасили пиротехнические пожары, шла какая-то интересная игра, которая кончилась тем, что макет «Варяга» был где-то утоплен, а мы, по осеннему холодку, притащились и пришвартовались на свое привычное место возле Горного института. Там мы отчищали, отскребали свой пароход от киношной грязи и копоти, фанерная четвертая труба покатилась на берег, запахло белилами, мы вооружились ведерками с вкусно пахнущей краской, кистями, натянули свои робы, и наша милая «Аврора» стала приобретать свой привычный стальной оттенок по корпусу и бело-голубоватый, палубный. А кино, ещё раз заглянуло на нашу палубу. «Счастливого плавания» — так назывался фильм о нахимовском училище, в роли начальника которого был Николай Черкасов. Высокий, стройный, в форме капитана первого ранга появлялся он на корабле, и пока шли долгие приготовления к съемке, он вытягивался во весь свой рост на палубном хозяйственном ящике и задремывал, прикрыв лицо командирской фуражкой. В работе я его не видел, подчиненные у него были дети. Вот, два раза само Искусство приходило к нам, напоминало о себе, что оно есть, существует, но мы как-то отнеслись к этому без внимания, как будто это нас совсем и не касалось и у нас совсем-совсем иные заботы и дела. А может, это приходило не искусство? Ну, техника, скажем там, производство, метраж? Оно возникло для меня, чуть позже, в образе театральной студии при Дворце культуры им. С.М. Кирова на том же Васильевском острове. Студией руководили Василий Васильевич Меркурьев и Ирина Всеволодовна Мейерхольд. Искусство для меня началось там. Когда, спустя два с половиной года, я уходил от них, поступив уже в театральный институт, на фотографии Василием Васильевичем было написано: «Учись, Юра, культивируй себя, в труде обретешь ты права свои». Когда я как-то при одной встрече напомнил об этой надписи, он, со свойственным ему юмором, прокомментировал: «.. .какой я тогда был умный».
А на фотографии Ирины Всеволодовны есть такая надпись: «Учись, Юрочка, учись, помни об учителях». Конечно помню, дорогие мои первые учителя. Это вы, взяв меня за руки, осторожно
позволили сделать мне первые шаги, объяснили, где и как ходить по этой туго натянутой проволоке под куполом, как суметь сохранить равновесие, не шлепнуться, показали красоту, магию человеческого общения, бескорыстие прекрасной траты времени, всех вечеров, отданных студии, в которой так случайно собрались вместе, такие разные, и теперь такие влюбленные в одно, объединенные одним люди. «Где же вы теперь, друзья-однополчане?» «Иных уж нет...» Нет и учителей дорогих, но есть и пребудет благодарная Память.
Вот передо мною ещё одна фотография Виктора Александровича Ремизова — педагога нашей студии, и на ней тоже надпись: «Вспоминая свою театральную молодость, ты не минешь Крейсер «Аврору», Дворец Культуры Кирова, «Девочек», и улицу Белинского...» Твой В. Ремизов 27 дек. 1952 г. «Девочки» — так назывался спектакль нашей студии по пьесе Веры Федоровны Пановой. Спектакль был очень удачным, мы даже возили его на всесоюзный смотр в Москву в 1947 году, получили диплом первой степени, играли в Кремлевском театре, был тогда такой в самом Кремле, страшно волновались, в тайне надеясь, вдруг, на спектакль «зайдет» Сталин? Вере Федоровне очень нравился наш спектакль; девочек, двух сестер играли талантливые Каля Красильникова и Бронислава Тронова, мне досталась роль Васи, который был неравнодушен к одной из сестер и ещё почему-то к морковке, постоянно её грыз, и то и другое вызывало юмористическое отношение окружающих. Замечательный был спектакль. Вот почему «ты не забудешь «Девочек» А улицу Белинского, да потому, что Виктор Александрович жил на этой улице, в неё упиралась одним концом улица Моховая, и в доме № 34 был, да и сейчас есть театральный институт, и я, в свои голодные студенческие годы, частенько наведывался к Виктору Александровичу «поговорить об искусстве», и он со своей проницательностью, как правило, предлагал мне сначала поесть, и Прасковья Мироновна, его домохозяйка и друг, ставила передо мной вкуснющий борщ, а потом ещё котлеты с макаронами, и разве «забудешь» когда-нибудь улицу Белинского, хотя, как говорится, и не хлебом единым, но все же, все же... Дворец Культуры.
Вниманию посетителей сайта мы предлагаем отрывок из книги народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова, написанной и изданной к 80-летнему юбилею актера. «Куда уходят дни...» — это поэтическое размышление о жизни и творчестве, о природе и людях. Увлекательное повествование автора о работе в театре и кино, основанное на его дневниковых записях, дополняют путевые заметки, рассказы о коллегах и размышления-исследования о ролях, сыгранных замечательным актером, ведущим артистом Малого театра.
Издание Малого театра
Ответственный редактор серии «Библиотека Малого театра»
В.В. Подгородинский. Под общей редакцией Г.М. Полтавской.
В книге использованы фотографии из фондов музея Малого театра,
из личного архива автора и архива фотохудожника Н.Е. Антипова.
Литературная запись – Н.И.Пашкина
НАЧАЛО БЫЛО ТАК ДАЛЕКО
Сны разные бывают, но когда тебе снится лесная дорога, дорога твоего детства, по которой ты не ходил уже много лет, снится со всеми своими поворотами, лужами, колеями, заполненными осенней водой, мокрыми ветками над ними, и сначала, вроде бы, и не та дорога, но потом, вдруг, ты узнаешь её, со всеми такими знакомыми подробностями и выходишь напрямую, и легко вздохнув и разувшись даже, чтобы ощутить до конца прикосновение к родной земле, держишь такой знакомый путь, зная, что пройти тебе придется ровно семь километров.
Пока идешь, дорога два раза взбегает на горки, где раньше были хутора. Хуторов теперь нет, осталось место в окружении старых-старых тополей, так вот, с этого места далеко видно окрест: и деревенька моя с несколькими уцелевшими избами, в которых уж давно никто не живет, и хилый лесок, и бывшая поскотина, и болото, на много верст вокруг видно, и озеро, одно поменьше, и другое большое — Белое, того берега не видно... Шел вот так как-то, оглядывался, вроде как прощался со всем этим, вроде как уж, не суждено мне больше увидеть все это, и навсегда знакомые строчки: «.. .ты теперь не так уж будешь биться, сердце, тронутое холодком, и страна березового ситца, не заманит шляться босиком...» повторялись, говорились, плакались, как будто это они вот только сейчас, во мне родились. Не заманит...
Годы и годы идут, со всеми своими событиями, радостями, болезнями, экзотическими невиданными ранее странами, миллионами людей, городами, работой, близкими тебе, а эта картина родного уголка земли стоит и стоит, как живая, и манит до того, что вот уж и во сне пригрезилась. Что же делать-то? А? Не иначе, как надо навестить эту землю как-нибудь, где бегал мальчишкой, где жили, а теперь в ней лежат и дед, и мать, и тетки, и дядья. Надо, видно, побывать, сказать, что я ещё тут.
Школа моя деревянная, Время придет уезжать, Речка за мною туманная Будет бежать и бежать... Н. Рубцов
Память возвращает меня в «те баснословные года», когда была и эта деревянная школа на горушке близ озера, и конец тридцатых годов, когда я был послан на хлеба к деду с бабкой, и престольный праздник Преображеньев день 19 августа. К этому дню в каждом доме ставили пиво, пекли рыбники, пампушки, съезжались и сходились гости из других деревень, да и из города. И солнце, хоть уже и по предосеннему не жаркое, но все ещё теплое, щедро освежало принарядившиеся компании пожилых и задиристые, стаи молодых, сильных, под бодрые переборы тальянки меряющих из конца в конец середину утрамбованной за лето до сухого стука дороги. И открытые окна в избах, и то тихие, то шумные застолья в них, и морщинистое доброе лицо моей бабушки, Маривьяны Никифоровны, в одном из окон, и такой вкусный дух горячих рогулек, что неизвестно ещё, что было лучше, шастать ли по чужим яблоням, или бежать к своему порогу и, на время присмирев, сесть со всеми за такой аппетитный стол с самоваром посередке и большой кринкой топленого молока, пить этот дивный напиток, обжигаясь и торопясь опять туда, где все-таки, наверняка, будет интереснее. Были праздники в других деревнях, тогда уж шли туда своими ребячьими стайками, нагрянывали — был свой интерес, сугубо материальный, кто больше выцыганит пирогов, а кто и огурцов с чужих грядок набьет за пазуху. И уж если где драка завязывалась здешних с дальними, то и мы тут как тут, помирали от любопытства. А потом позднее, долгое возвращение домой по ночной, еле угадываемой дороге, и полевые запахи, и то теплые, то прохладные волны душистого воздуха тебе навстречу невесть откуда, и копёнки сена по сторонам, в которые так нетерпелось зарыться, и только раннее
солнышко вместе с утренней прохладой поднимало, легким неумытым ознобом заставляло прибавлять шаг в знакомом направлении. И такое утро звенело кругом, такой высоты купол небес подымался над тобой, такая бесконечность мира, красоты открывалась, что, казалось, конца этому нет, и ощущение вечности, в яви представало, и что так будет всегда, даже и сомнений никаких не было и быть не могло.
Потом, уже после войны, приезжал не раз пароходом по реке Шексне в свой городок, приезжал матросиком, брюки — клеш, и отбыв положенный срок, навестив всю родню, надышавшись всласть, отчаливал в свой час в обратном направлении, увозя память о милом и дорогом уголке русской земли.
Вот хоть живешь и в северных краях нашей милой Родины, а что-то все помнится, как будто все было-происходило в теплые времена, и рожь под теплым дуновеньем ветра шевелилась, и тропинка средь неё была прогретой, сухой, так что подошвы ног явственно ощущали — натыкались на кусочки подсохшей земли, камешки, трещинки, и большим удовольствием было ступить на прохладу, — недалеко ручей делал свое доброе дело.
Зима, одна запомнилась, 1942-го года. Идешь на Тимонино в школу, или из школы может, занятия рано почему-либо кончились, только видится ясный-ясный морозный, солнечный день, с высоким голубым небом, из бездонной синевы которого доходит, дозванивает звук тяжелого самолета, тянувшего свою ношу в направлении Урала, видно, где-то, в стороне от нашей тропки, правее и выше, проходила их дорога, по которой они и летали делать свое черное дело. И картина эта и звук немецкого мотора повторялись не раз и не два, потому и запомнились, и ещё потому, видно, что слишком велик был разрыв между этим злым от натуги гулом, и тишиной и чистотой деревенской зимы с похрустывающим под валенками крепким снежком, таким смирным, привычным, таким домашним. Конечно, война в нашу деревню входила-заползала нередко похоронками, воем оставшихся теперь навсегда одинокими женщин; и в эту зиму 1942-го ещё и в виде отощавших, обозных или артиллерийских лошадей, с их молчаливыми коневодами в серых длинных шинелях, в валенках, в солдатских шапках ушанках, с подвязанными под подбородком тесемками; картина запомнилась такая: гуськом шли, пошатываясь, на водопой не похожие на себя лошади, и под уздцы поддерживали их, эти пожилые солдаты, оттуда, из под Ленинграда, или из Карелии; стояли они со своими уработавшимися до смерти лошадками, на отдыхе, отъедались, потом так же незаметно как появились исчезали.
Я не доучился, не доходил до конца в свой 7-й класс, есть дома было почти нечего, пошел, чтобы не было лишнего рта в избе, в ремесленное училище учиться и кормиться, и зарабатывать свой хлеб насущный.
Приезжая в Ленинград, я каждый раз не могу не вспомнить свой первый приезд сюда июньским днем 1944-го года.
Я окончил РУ в Вологде, стал токарем, получил назначение на Ленинградский завод «Вулкан», и вот, подъезжаю к городу, выстоявшему в немыслимом, страшном противоборстве с врагом и не утратившему своей величавости, ослепительности, своей грандиозности. Необычной показалась безлюдность, пустынность улиц, площадей; витрины на Невском ещё зашиты досками. Июнь стоял солнечный, нежаркий, с залива и с Невы дул ветерок. Мне, 16-летнему рабочему человеку, было и невдомек, какой страшной силы трагедия ходила своей тяжкой поступью по этим, продуваемым теперь, солнечным ветром, улицам.
Потом нам рассказали кое-что, а ещё потом мы прочитали, многое узнали. Теперь, идя по перрону Московского вокзала и слушая «Гимн Великому городу», понимаешь, ощущаешь величие города как что-то подлинное, настоящее. В Ленинграде прошла вся моя юность. Я служил на «Авроре», стояла она у стенки на Васильевском острове, возле Горного института. И вот, однажды, в свой час, ушла с помощью буксиров на Кронштадский рейд для участия в съемках картины «Крейсер Варяг», в главной роли самого «Варяга». Мы, команда, в бескозырках времен Цусимы, командир крейсера — артист Борис Ливанов. На борту вся съемочная группа, осветительные приборы, ящики с пиротехникой, дымовые шашки, груды гильз и снарядов, актеры на роли морских офицеров и много всякого другого народа.
Наше плавание, бой с японской эскадрой, а потом и «последний парад», длились два месяца, мы исправно отрабатывали все команды, где надо перебегали в дыму, падали, заряжали свои 152-мм орудия, дергали за шнур, гасили пиротехнические пожары, шла какая-то интересная игра, которая кончилась тем, что макет «Варяга» был где-то утоплен, а мы, по осеннему холодку, притащились и пришвартовались на свое привычное место возле Горного института. Там мы отчищали, отскребали свой пароход от киношной грязи и копоти, фанерная четвертая труба покатилась на берег, запахло белилами, мы вооружились ведерками с вкусно пахнущей краской, кистями, натянули свои робы, и наша милая «Аврора» стала приобретать свой привычный стальной оттенок по корпусу и бело-голубоватый, палубный. А кино, ещё раз заглянуло на нашу палубу. «Счастливого плавания» — так назывался фильм о нахимовском училище, в роли начальника которого был Николай Черкасов. Высокий, стройный, в форме капитана первого ранга появлялся он на корабле, и пока шли долгие приготовления к съемке, он вытягивался во весь свой рост на палубном хозяйственном ящике и задремывал, прикрыв лицо командирской фуражкой. В работе я его не видел, подчиненные у него были дети. Вот, два раза само Искусство приходило к нам, напоминало о себе, что оно есть, существует, но мы как-то отнеслись к этому без внимания, как будто это нас совсем и не касалось и у нас совсем-совсем иные заботы и дела. А может, это приходило не искусство? Ну, техника, скажем там, производство, метраж? Оно возникло для меня, чуть позже, в образе театральной студии при Дворце культуры им. С.М. Кирова на том же Васильевском острове. Студией руководили Василий Васильевич Меркурьев и Ирина Всеволодовна Мейерхольд. Искусство для меня началось там. Когда, спустя два с половиной года, я уходил от них, поступив уже в театральный институт, на фотографии Василием Васильевичем было написано: «Учись, Юра, культивируй себя, в труде обретешь ты права свои». Когда я как-то при одной встрече напомнил об этой надписи, он, со свойственным ему юмором, прокомментировал: «.. .какой я тогда был умный».
А на фотографии Ирины Всеволодовны есть такая надпись: «Учись, Юрочка, учись, помни об учителях». Конечно помню, дорогие мои первые учителя. Это вы, взяв меня за руки, осторожно
позволили сделать мне первые шаги, объяснили, где и как ходить по этой туго натянутой проволоке под куполом, как суметь сохранить равновесие, не шлепнуться, показали красоту, магию человеческого общения, бескорыстие прекрасной траты времени, всех вечеров, отданных студии, в которой так случайно собрались вместе, такие разные, и теперь такие влюбленные в одно, объединенные одним люди. «Где же вы теперь, друзья-однополчане?» «Иных уж нет...» Нет и учителей дорогих, но есть и пребудет благодарная Память.
Вот передо мною ещё одна фотография Виктора Александровича Ремизова — педагога нашей студии, и на ней тоже надпись: «Вспоминая свою театральную молодость, ты не минешь Крейсер «Аврору», Дворец Культуры Кирова, «Девочек», и улицу Белинского...» Твой В. Ремизов 27 дек. 1952 г. «Девочки» — так назывался спектакль нашей студии по пьесе Веры Федоровны Пановой. Спектакль был очень удачным, мы даже возили его на всесоюзный смотр в Москву в 1947 году, получили диплом первой степени, играли в Кремлевском театре, был тогда такой в самом Кремле, страшно волновались, в тайне надеясь, вдруг, на спектакль «зайдет» Сталин? Вере Федоровне очень нравился наш спектакль; девочек, двух сестер играли талантливые Каля Красильникова и Бронислава Тронова, мне досталась роль Васи, который был неравнодушен к одной из сестер и ещё почему-то к морковке, постоянно её грыз, и то и другое вызывало юмористическое отношение окружающих. Замечательный был спектакль. Вот почему «ты не забудешь «Девочек» А улицу Белинского, да потому, что Виктор Александрович жил на этой улице, в неё упиралась одним концом улица Моховая, и в доме № 34 был, да и сейчас есть театральный институт, и я, в свои голодные студенческие годы, частенько наведывался к Виктору Александровичу «поговорить об искусстве», и он со своей проницательностью, как правило, предлагал мне сначала поесть, и Прасковья Мироновна, его домохозяйка и друг, ставила передо мной вкуснющий борщ, а потом ещё котлеты с макаронами, и разве «забудешь» когда-нибудь улицу Белинского, хотя, как говорится, и не хлебом единым, но все же, все же... Дворец Культуры.
18.07.2007
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С НАГРАДОЙ
Президент России Владимир Путин наградил народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова орденом...
ПОЗДРАВЛЯЕМ С НАГРАДОЙ
Президент России Владимир Путин наградил народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени. Юрий Каюров удостоен награды за большой вклад в развитие отечественного искусства и многолетнюю творческую деятельность. Поздравляем Юрия Ивановича и от души желаем ему всего самого хорошего и, конечно, еще многих радостных встреч со зрителем!
Президент России Владимир Путин наградил народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени. Юрий Каюров удостоен награды за большой вклад в развитие отечественного искусства и многолетнюю творческую деятельность. Поздравляем Юрия Ивановича и от души желаем ему всего самого хорошего и, конечно, еще многих радостных встреч со зрителем!
24.05.2007
Подробнее
ЮРИЙ КАЮРОВ: «Я 18 РАЗ ИГРАЛ ЛЕНИНА, НО НЕ НАЗЫВАЙТЕ МЕНЯ ВОЖДЕМ ПРОЛЕТАРИАТА»
О Юрии Каюрове узнали после выхода в свет картины «В начале века», где он исполнил роль молодого Ульянова-Ленина. С тех пор вождь революции стал его судьбой. Этот образ Юрий Иванович сыграл 18 раз, поставив тем самым своеобразный кинорекорд. «Шестое июля», «Хождение по мукам», «Государственная граница» — такие фильмы приходят на ум, когда вспоминаешь этого чудесного актер. Тем не менее Юрий Каюров хорош не только в роли Владимира Ильича. «Долгие проводы», «Пропавшая экспедиция», «Вишневый сад» стали популярны во многом благодаря глубине и яркости актерской игры Юрия Каюрова.
Мы встретились с мастером в Малом театре, где он служит почти полжизни.
В 16 лет я уже стоял у станка и точил мины
— Все мы родом из детства. Какие самые яркие воспоминания вы сохранили с этих дней?
— Моя мамочка работала воспитателем в детском саду, поэтому мои дошкольные воспоминания связаны именно с ним. Кстати, тогда я часто капризничал, за что иногда мне серьезно доставалось от папы. А потом началась война, и от мирной жизни не осталось и следа. Отец погиб в декабре 41-го года, и я оказался старшим мужчиной в доме. Жизнь была трудная, я учился в седьмом классе, а сестренке Люсе было всего три года, мама не работала. Нужно было как-то жить. Я понял, что нельзя сидеть без дела и на шее у мамочки, и поступил в ремесленное училище. В 44-ом году я стал токарем пятого разряда и пошел работать на завод. В 16 лет я стоял у станка и обтачивал мины, внося посильный вклад в нашу Победу.
— Каким был ваш День Победы? Как вы его встретили?
— О! (улыбается) Это такой памятный день! 45-ый год. 9 мая. Мне 17 лет… На минном заводе я долго не задержался и поступил в подготовительное военно-морское училище, которое находилось в Куйбышеве. Надоело мне мины точить, я захотел летчиком стать. Тогда мне выдали военно-морскую форму, бескозырочку, и 9 мая меня поставили дежурить на посту, караулить военный объект. Так, с ружьем в одной руке, я и встретил День Победы. Ну а вечером мы с ребятами из нашего взвода каждый по-своему отметили этот праздник (улыбается). Все мы ждали этот день, и наконец он пришел.
— Токарь, военный, бравый парень, юный защитник Родины!
— Актер! Забыли (смеется). Как-то вместилось это все во мне. Так я же еще служил на крейсере Аврора, был моряком! Кстати, именно в Ленинграде я случайно попал в театральную студию, которой руководили великий актер Василий Меркурьев и его супруга Ирина Мейерхольд, дочь Всеволода Мейерхольда. Я не знал тогда, кто эти люди — никогда бы не подумал, что такие удивительные мастера будут меня учить.
— А вы можете назвать себя везунчиком? Часто вам улыбалась удача?
— Расскажу вам забавный случай. Дело в том, что, учась в театральном институте, я больше года ходил в военной форме — другой одежды у меня просто не было. Моим педагогом была Елизавета Ивановна Тиме, она все время смотрела на меня оценивающе. А потом я получил огромный перевязанный пакет. Я его тут же развернул, а там — мужской набор: ботинки, костюм, рубашки и прочее. Ее супругом был Николай Качалов, знаменитый ученый. Оказалось, что Качалову они были больше не нужны, и Тиме мне их принесла, наградила студента. Я был так счастлив и благодарен, слов нет.
Я 18 раз играл Ленина, но не называйте меня вождем пролетариата
— Ваш кинодебют — роль молодого Ульянова-Ленина в картине «В начале века». С каким чувством вы приняли приглашение от режиссера?
— Со смешенным (смеется). Представьте себе. Работаю в Саратове, в провинциальном театре, смотрю кино, мечтаю сняться в кино… И тут приезжает ассистент Анатолия Рыбакова (прим. Анатолий Рыбаков — режиссер х/ф «В начале века») и начинает выбирать актера по фотографиям, которые в театре развешены. Что-то она увидела в прищуре моих глаз и повезла меня в Москву. С этого случая началась моя карьера.
— Видите, все-таки попали в струю, вовремя вытащили лотерейный билетик.
— Не люблю я слово «везунчик»! Его нет в моем лексиконе. Понимаете ли, если бы я был плохим актером и не трудился на съемочной площадке, то никакой бы лотерейный билетик не помог. И не сыграл бы я Ленина, не буду говорить, сколько раз…
— 18!
— (смеется) Да! Я действительно сыграл Ленина в кино аж 18 раз. Было жуткое для меня время: как раз приближалось столетие со дня рождения Владимира Ильича, и меня затаскали по съемкам. Я прокатывал эту роль на одной киностудии, на другой, у меня был навык (смеется).
— Вам не было обидно, что приглашают в основном на роль Ленина?
— Вы что! Дай Бог получить такую роль! Ведь образ Ленина бесконечен, неисчерпаем. Может, об этом не ко времени говорить — немодно и т.д., но я благодарен судьбе, что она столкнула меня с этим персонажем.
— Ленин — ваша жизнь. Можно сказать, что вы знаете этого человека, как облупленного. Чувствуете, что переняли у Ильича какие-то качества?
— Нет! Я не вождь пролетариата (улыбается). Было бы очень тяжело носить все роли на себе. Сыграл, умылся — и с гримом уходит роль. От образов остается только усталость. Как в песне Пахмутовой: «Когда усталая подлодка из глубины идет домой».
Все, что я должен миру, я отдал
— Вас можно назвать рекордсменом, ведь вождя революции так много никто не играл. Чем ваш Ленин отличается от других? Как вы предпочитали его играть?
— Как-то писал критик Караганов: «Каюров играет в каждом из фильмов Ленина определенного исторического момента». Каждый раз я преподносил зрителю разного Ленина, не похожего на предыдущего.
— В какой еще области, кроме кино, вы можете назвать себя рекордсменом?
— Да ни в какой! Я никогда не задумывался о том, чтобы ставить рекорды, поэтому не считаю себя рекордсменом. Я живу нормальной, обыкновенной человеческой и актерской жизнью, и за то, что так долго живу и работаю (тьфу-тьфу-тьфу) благодарю Бога и судьбу. Даст Бог, еще что-нибудь сотворим, а может и нет. И необязательно об этом грустить, потому что основное сделано, все сделано, все сделано…
23.05.2007
KM.RU
ЮРИЙ КАЮРОВ: «Я 18 РАЗ ИГРАЛ ЛЕНИНА, НО НЕ НАЗЫВАЙТЕ МЕНЯ ВОЖДЕМ ПРОЛЕТАРИАТА»
О Юрии Каюрове узнали после выхода в свет картины «В начале века», где он исполнил роль молодого Ульянова-Ленина.
ЮРИЙ КАЮРОВ: «Я 18 РАЗ ИГРАЛ ЛЕНИНА, НО НЕ НАЗЫВАЙТЕ МЕНЯ ВОЖДЕМ ПРОЛЕТАРИАТА»О Юрии Каюрове узнали после выхода в свет картины «В начале века», где он исполнил роль молодого Ульянова-Ленина. С тех пор вождь революции стал его судьбой. Этот образ Юрий Иванович сыграл 18 раз, поставив тем самым своеобразный кинорекорд. «Шестое июля», «Хождение по мукам», «Государственная граница» — такие фильмы приходят на ум, когда вспоминаешь этого чудесного актер. Тем не менее Юрий Каюров хорош не только в роли Владимира Ильича. «Долгие проводы», «Пропавшая экспедиция», «Вишневый сад» стали популярны во многом благодаря глубине и яркости актерской игры Юрия Каюрова.
Мы встретились с мастером в Малом театре, где он служит почти полжизни.
В 16 лет я уже стоял у станка и точил мины
— Все мы родом из детства. Какие самые яркие воспоминания вы сохранили с этих дней?
— Моя мамочка работала воспитателем в детском саду, поэтому мои дошкольные воспоминания связаны именно с ним. Кстати, тогда я часто капризничал, за что иногда мне серьезно доставалось от папы. А потом началась война, и от мирной жизни не осталось и следа. Отец погиб в декабре 41-го года, и я оказался старшим мужчиной в доме. Жизнь была трудная, я учился в седьмом классе, а сестренке Люсе было всего три года, мама не работала. Нужно было как-то жить. Я понял, что нельзя сидеть без дела и на шее у мамочки, и поступил в ремесленное училище. В 44-ом году я стал токарем пятого разряда и пошел работать на завод. В 16 лет я стоял у станка и обтачивал мины, внося посильный вклад в нашу Победу.
— Каким был ваш День Победы? Как вы его встретили?
— О! (улыбается) Это такой памятный день! 45-ый год. 9 мая. Мне 17 лет… На минном заводе я долго не задержался и поступил в подготовительное военно-морское училище, которое находилось в Куйбышеве. Надоело мне мины точить, я захотел летчиком стать. Тогда мне выдали военно-морскую форму, бескозырочку, и 9 мая меня поставили дежурить на посту, караулить военный объект. Так, с ружьем в одной руке, я и встретил День Победы. Ну а вечером мы с ребятами из нашего взвода каждый по-своему отметили этот праздник (улыбается). Все мы ждали этот день, и наконец он пришел.
— Токарь, военный, бравый парень, юный защитник Родины!
— Актер! Забыли (смеется). Как-то вместилось это все во мне. Так я же еще служил на крейсере Аврора, был моряком! Кстати, именно в Ленинграде я случайно попал в театральную студию, которой руководили великий актер Василий Меркурьев и его супруга Ирина Мейерхольд, дочь Всеволода Мейерхольда. Я не знал тогда, кто эти люди — никогда бы не подумал, что такие удивительные мастера будут меня учить.
— А вы можете назвать себя везунчиком? Часто вам улыбалась удача?
— Расскажу вам забавный случай. Дело в том, что, учась в театральном институте, я больше года ходил в военной форме — другой одежды у меня просто не было. Моим педагогом была Елизавета Ивановна Тиме, она все время смотрела на меня оценивающе. А потом я получил огромный перевязанный пакет. Я его тут же развернул, а там — мужской набор: ботинки, костюм, рубашки и прочее. Ее супругом был Николай Качалов, знаменитый ученый. Оказалось, что Качалову они были больше не нужны, и Тиме мне их принесла, наградила студента. Я был так счастлив и благодарен, слов нет.
Я 18 раз играл Ленина, но не называйте меня вождем пролетариата
— Ваш кинодебют — роль молодого Ульянова-Ленина в картине «В начале века». С каким чувством вы приняли приглашение от режиссера?
— Со смешенным (смеется). Представьте себе. Работаю в Саратове, в провинциальном театре, смотрю кино, мечтаю сняться в кино… И тут приезжает ассистент Анатолия Рыбакова (прим. Анатолий Рыбаков — режиссер х/ф «В начале века») и начинает выбирать актера по фотографиям, которые в театре развешены. Что-то она увидела в прищуре моих глаз и повезла меня в Москву. С этого случая началась моя карьера.
— Видите, все-таки попали в струю, вовремя вытащили лотерейный билетик.
— Не люблю я слово «везунчик»! Его нет в моем лексиконе. Понимаете ли, если бы я был плохим актером и не трудился на съемочной площадке, то никакой бы лотерейный билетик не помог. И не сыграл бы я Ленина, не буду говорить, сколько раз…
— 18!
— (смеется) Да! Я действительно сыграл Ленина в кино аж 18 раз. Было жуткое для меня время: как раз приближалось столетие со дня рождения Владимира Ильича, и меня затаскали по съемкам. Я прокатывал эту роль на одной киностудии, на другой, у меня был навык (смеется).
— Вам не было обидно, что приглашают в основном на роль Ленина?
— Вы что! Дай Бог получить такую роль! Ведь образ Ленина бесконечен, неисчерпаем. Может, об этом не ко времени говорить — немодно и т.д., но я благодарен судьбе, что она столкнула меня с этим персонажем.
— Ленин — ваша жизнь. Можно сказать, что вы знаете этого человека, как облупленного. Чувствуете, что переняли у Ильича какие-то качества?
— Нет! Я не вождь пролетариата (улыбается). Было бы очень тяжело носить все роли на себе. Сыграл, умылся — и с гримом уходит роль. От образов остается только усталость. Как в песне Пахмутовой: «Когда усталая подлодка из глубины идет домой».
Все, что я должен миру, я отдал
— Вас можно назвать рекордсменом, ведь вождя революции так много никто не играл. Чем ваш Ленин отличается от других? Как вы предпочитали его играть?
— Как-то писал критик Караганов: «Каюров играет в каждом из фильмов Ленина определенного исторического момента». Каждый раз я преподносил зрителю разного Ленина, не похожего на предыдущего.
— В какой еще области, кроме кино, вы можете назвать себя рекордсменом?
— Да ни в какой! Я никогда не задумывался о том, чтобы ставить рекорды, поэтому не считаю себя рекордсменом. Я живу нормальной, обыкновенной человеческой и актерской жизнью, и за то, что так долго живу и работаю (тьфу-тьфу-тьфу) благодарю Бога и судьбу. Даст Бог, еще что-нибудь сотворим, а может и нет. И необязательно об этом грустить, потому что основное сделано, все сделано, все сделано…
23.05.2007
KM.RU
04.10.2006
Подробнее
«Звуковой архив Малого театра» СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «ПРИЗНАНИЕ» С.ДАНГУЛОВА
«Звуковой архив Малого театра»
СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «ПРИЗНАНИЕ» С.ДАНГУЛОВА
Продолжаем публикацию аудиозаписей из комплекта грампластинок, выпущенных к 150-летию Малого театра…
СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «ПРИЗНАНИЕ» С.ДАНГУЛОВА
Продолжаем публикацию аудиозаписей из комплекта грампластинок, выпущенных к 150-летию Малого театра…
«Звуковой архив Малого театра»
СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «ПРИЗНАНИЕ» С.ДАНГУЛОВА
Продолжаем публикацию аудиозаписей из комплекта грампластинок, выпущенных к 150-летию Малого театра…
Сцена из первого действия (3,1 Мб)
Ленин – Ю.Каюров
Николай Репнин – Н.В.Подгорный
Комментарий Е.Н. Гоголевой.
Ю.А.Дмитриев
Из книги «Академический Малый театр. 1941-1995»
«ПРИЗНАНИЕ» С.Дангулова
Спектакль «Признание», обращающийся к первым революционным дням, был поставлен по роману С.Дангулова «Дипломаты» приглашенным из Армении режиссером Г.Капланяном. Оформил художник Б.Волков. Премьера состоялась 22 апреля 1970 года. В 1975 году прошел сотый спектакль. События, происходившие в спектакле, определялись октябрем-ноябрем 1917 года по старому стилю.
Никита Подгорный в роли Николая Репнина
Кадровый или, как тогда подобных называли, цензовый дипломат Николай Алексеевич Репнин (Н.Подгорный) в результате трудных раздумий приходил на службу советской власти, особое значение имела его беседа с В.И.Лениным. В этом отношении спектакль перекликался с постановкой в Московском Художественном театре пьесы Н.Ф.Погодина «Кремлевские куранты», где также после беседы с Лениным решал прекратить саботаж инженер Забелин. Но второй Репнин — Илья Алексеевич — новую власть принимать категорически отказывался и на службу к ней не шел.
Готовясь приступить к репетициям, театр хотел, чтобы его новый спектакль передавал то, что А.А.Блок называл «музыкой революции», театр паиагал, что цель его будет достигнута, если удастся раскрыть внутреннюю суть происходящих революционных событий, захвативших даже таких крупных царских чиновников, как дипломаты. Автор пьесы так говорил об одном из главных героев, а это значит и об основном конфликте пьесы: «У Репнина-старшего нет сомнений относительно справедливости основ, на которых покоилось государственное здание империи. Он яштейски добр, совестлив, но узнав, что брат вдет служить большевикам, вступал с ним в смертельную схватку» («Театр», 1970, № 4, с. 118).
Царев, игравший роль Ильи Репнина, воздавал должное его нравственным качествам, тому, что это честный человек, в его честности нет никакого лицемерия (Дангулов С. Дар новизны. — «Театр», 1982, № 9).
Особое внимание при постановке спектакля обращалось на образ Ленина. Режиссер считал, что раскрыть этот образ возможно только в динамике, через взаимоотношения Ленина с окружающими. «Вся огромность, масштабность этого образа на сцене.не может быть передана через одного человека: сила ленинской мысли и влияние его характера отражается в людях, его окружающих» (См.: Спектакли — лауреаты конкурса. — «Театр», 1971, № 3, с. 9).
Роль Ленина играл Ю.Каюров. Актер говорил, что одним из важнейших источников художественного постижения образа Ленина для него становились книги вождя, его статьи, выступления, письма, деловые записки и пометки на полях тех или иных изданий. «Читая и перечитывая их, можно не только понять идейный строй ленинского учения, но и уловить особенности живой устной речи Владимира Ильича, ритмическую архитектонику его манеры, излюбленные приемы ведения полемики» (Каюров Ю. Перекличка времен. — «Коммунист», 1981, № 1, с. 52).
Каюрову и ранее доводилось выступать в роли Ленина и в фильмах и в спектаклях, но пока это ему не приносило полного творческого удовлетворения. Поэтому он с особенным вниманием отнесся к новой работе. Однако следует признать, что и в этом спектакле сцена с Лениным не стала интересной. Дипломата приводили к Ленину матросы, дав ему на сборы пять минут. Нетрудно догадаться, в каком он находился состоянии и чего ожидал от беседы. Но вот разговор начинался, и сразу становилось очевидным, что Каюров поставил своей задачей слишком буквально и привычно трактовать превосходство ленинского ума над интеллектом собеседника. В ответ на любой вопрос, на любое сомнение Репнина у Ленина имелся готовый ответ. Казалось, что он даже не думал, а заранее предусмотрел, какие могут возникнуть проблемы и как их следует решать. Благодаря этому накал идейной борьбы, творческого спора оказались сниженными.
В этом случае решение Репнина прийти на помощь советской дипломатии приобретало облегченный характер, и его согласие на поездку в Вологду для встречи с послами иностранных государств приобретало формальный характер. Его не переспорили, не переубедили: ему посоветовали, и он согласился ехать. Правда, Подгорный сумел за внешней сдержанностью дипломата, умеющего подавлять эмоции, показать волнение, сложные переживания, охватывающие его героя.
При всем том нельзя не признать, что спектакль оказывался интересен, в первую очередь благодаря тому, как Царев играл свою роль. Остается даже удивляться, что актер, действуя в роли эпизодической, сумел создать такой значительный и сложный образ. Илья Репнин — ярый противник революции и не из-за родовой принадлежности, не из-за потери сословных привилегий, все это он готов пережить. Но его житейский опыт, дипломатическая деятельность, научные изыскания в области мировой истории привели к убеждению: «Революция — татарник, на культурных землях не растет». Илья Репнин был значителен и драматичен именно своей убежденностью, честностью, искренностью. Финал спектакля приобретал символический характер: Илья Репнин шел по краю вращающегося сценического круга, он переходил из одной комнаты в другую, при этом резко распахивая белые высокие двери. «И вдруг перед ним возникала плоская, ярко освещенная стена, ее нельзя пробить, в нее нельзя воткнуться, еще несколько конвульсивных рывков, и тело бессильно никнет и, странно уменьшившись, теряется во мгле» (Бояджиев Г. Долг и призвание. — «Известия», 1970, 4 июня).
К сожалению, в остальном спектакль скорее иллюстрировал страницы романа, чем раскрывал суть сложных и далеко не однозначных событий, происходивших в первые послереволюционные недели.
Справедливо писал критик: «Хотелось бы, чтобы определенность не оборачивалась однозначностью, чтобы мастерство и темперамент талантливых актеров затрачивались не на объяснение ситуаций и мыслей, которые и так ясны, а на выявление тончайших движений человеческой души, что всегда составляло самую сильную сторону искусства» (Кожухова Г. Пути в революцию. — «Правда», 1970, 4 июня).
На сцене представала строгая, величественная мраморная колоннада, придающая спектаклю торжественность. При поворотах круга действие переносилось то в посольские особняки, то в богатую дворянскую квартиру, то в Смольный дворец. И везде царила лихорадочная суета, все перевернулось и даже еще не начинало укладываться.
Ставя спектакль, режиссер использовал приемы кинематографического монтажа, перенося действие из одного места в другое.
Николай Репнин, уже склоняющийся к тому, чтобы помочь новой власти, приходил в Смольный, но правительство переехало в Москву. Комнаты пусты, гуляющий ветер поднимал со столов и с пола разбросанные бумаги. Невольное смятение охватило пришедшего: как при таких условиях работать? Да еще на дипломатическом поприще? Но вот зазвонили телефоны: один, другой, третий! И вместе с этими звонками, казалось, жизнь врывалась в комнаты. И вот тогда Репнин окончательно решал отправиться на встречу с иностранными послами.
Послов театр показывал и ярко и убедительно: американского Фрейсила (Б.Телегин), папского прелата Рутковского (Н.Анненков), английского Бьюкенена (Б.Горбатов) и других. Встреча с ними соединяла решение важнейших вопросов войны и мира в форме светской беседы. Здесь был представлен набор характеристик людей, стоящих под правительствами, от которых во многом зависели важнейшие решения, иногда имеющие подлинно международное значение, но которые сами по существу ни за что не отвечали и ничего не решали. Они изображались в спектакле «с той долей иронии, которая помогала не только почувствовать атмосферу как таковую, но и внешнюю странность, контрастность исторической ситуации» (Наумов А. «Признание» — 100. — «Театр», 1975, № 9, с. 90—91).
Особо следует сказать о том, как играл Анненков Рутковского. Сама по себе роль казалась малозначительной, но артист сумел создать интересную фигуру. Рутковский прежде всего обманщик — в этом его суть. «Он немножко пророк, немножко любитель земных радостей, но больше всего он человек дела» (Велехова Н. Николай Александрович Анненков. — «Театр», 1982, № 12, с. 87). Он уговаривал Анастасию, в которую влюблен Николай Репнин, оставить Советскую Россию, потому что в противном случае ее душе грозит погибель. И кажется, он сам начинал в это верить. Легкая мантия летела за прелатом, и она на нем казалась предельно естественной. Конечно, он божий слуга, но на земле больше всего любил красоту. А когда целовал Анастасию в лоб, становилось ясно, что прелат склонен не только к платоническим отношениям.
На фоне разряженных иностранных дипломатов особенно выделялся скромностью и значительностью советский народный комиссар по иностранным делам Г.В.Чичерин (В.Кенигсон). Другой дипломат был из числа так называемых выдвиженцев — Белодед (В.Коршунов). Он не производил большого впечатления просто потому, что инсценировка не предлагала актеру характера, ограничивала его идейно-правильными репликами.
Наряду с главной темой — служению дипломатии в условиях нового общества — развивались также темы сложных отношений Николая Репнина и Анастасии (Э.Быстрицкая) и его дочери — Елены, но обе эти темы имели второстепенное значение.
СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «ПРИЗНАНИЕ» С.ДАНГУЛОВА
Продолжаем публикацию аудиозаписей из комплекта грампластинок, выпущенных к 150-летию Малого театра…
Сцена из первого действия (3,1 Мб)
Ленин – Ю.Каюров
Николай Репнин – Н.В.Подгорный
Комментарий Е.Н. Гоголевой.
Ю.А.Дмитриев
Из книги «Академический Малый театр. 1941-1995»
«ПРИЗНАНИЕ» С.Дангулова
Спектакль «Признание», обращающийся к первым революционным дням, был поставлен по роману С.Дангулова «Дипломаты» приглашенным из Армении режиссером Г.Капланяном. Оформил художник Б.Волков. Премьера состоялась 22 апреля 1970 года. В 1975 году прошел сотый спектакль. События, происходившие в спектакле, определялись октябрем-ноябрем 1917 года по старому стилю.
Никита Подгорный в роли Николая РепнинаКадровый или, как тогда подобных называли, цензовый дипломат Николай Алексеевич Репнин (Н.Подгорный) в результате трудных раздумий приходил на службу советской власти, особое значение имела его беседа с В.И.Лениным. В этом отношении спектакль перекликался с постановкой в Московском Художественном театре пьесы Н.Ф.Погодина «Кремлевские куранты», где также после беседы с Лениным решал прекратить саботаж инженер Забелин. Но второй Репнин — Илья Алексеевич — новую власть принимать категорически отказывался и на службу к ней не шел.
Готовясь приступить к репетициям, театр хотел, чтобы его новый спектакль передавал то, что А.А.Блок называл «музыкой революции», театр паиагал, что цель его будет достигнута, если удастся раскрыть внутреннюю суть происходящих революционных событий, захвативших даже таких крупных царских чиновников, как дипломаты. Автор пьесы так говорил об одном из главных героев, а это значит и об основном конфликте пьесы: «У Репнина-старшего нет сомнений относительно справедливости основ, на которых покоилось государственное здание империи. Он яштейски добр, совестлив, но узнав, что брат вдет служить большевикам, вступал с ним в смертельную схватку» («Театр», 1970, № 4, с. 118).
Царев, игравший роль Ильи Репнина, воздавал должное его нравственным качествам, тому, что это честный человек, в его честности нет никакого лицемерия (Дангулов С. Дар новизны. — «Театр», 1982, № 9).
Особое внимание при постановке спектакля обращалось на образ Ленина. Режиссер считал, что раскрыть этот образ возможно только в динамике, через взаимоотношения Ленина с окружающими. «Вся огромность, масштабность этого образа на сцене.не может быть передана через одного человека: сила ленинской мысли и влияние его характера отражается в людях, его окружающих» (См.: Спектакли — лауреаты конкурса. — «Театр», 1971, № 3, с. 9).
Роль Ленина играл Ю.Каюров. Актер говорил, что одним из важнейших источников художественного постижения образа Ленина для него становились книги вождя, его статьи, выступления, письма, деловые записки и пометки на полях тех или иных изданий. «Читая и перечитывая их, можно не только понять идейный строй ленинского учения, но и уловить особенности живой устной речи Владимира Ильича, ритмическую архитектонику его манеры, излюбленные приемы ведения полемики» (Каюров Ю. Перекличка времен. — «Коммунист», 1981, № 1, с. 52).
Каюрову и ранее доводилось выступать в роли Ленина и в фильмах и в спектаклях, но пока это ему не приносило полного творческого удовлетворения. Поэтому он с особенным вниманием отнесся к новой работе. Однако следует признать, что и в этом спектакле сцена с Лениным не стала интересной. Дипломата приводили к Ленину матросы, дав ему на сборы пять минут. Нетрудно догадаться, в каком он находился состоянии и чего ожидал от беседы. Но вот разговор начинался, и сразу становилось очевидным, что Каюров поставил своей задачей слишком буквально и привычно трактовать превосходство ленинского ума над интеллектом собеседника. В ответ на любой вопрос, на любое сомнение Репнина у Ленина имелся готовый ответ. Казалось, что он даже не думал, а заранее предусмотрел, какие могут возникнуть проблемы и как их следует решать. Благодаря этому накал идейной борьбы, творческого спора оказались сниженными.
В этом случае решение Репнина прийти на помощь советской дипломатии приобретало облегченный характер, и его согласие на поездку в Вологду для встречи с послами иностранных государств приобретало формальный характер. Его не переспорили, не переубедили: ему посоветовали, и он согласился ехать. Правда, Подгорный сумел за внешней сдержанностью дипломата, умеющего подавлять эмоции, показать волнение, сложные переживания, охватывающие его героя.
При всем том нельзя не признать, что спектакль оказывался интересен, в первую очередь благодаря тому, как Царев играл свою роль. Остается даже удивляться, что актер, действуя в роли эпизодической, сумел создать такой значительный и сложный образ. Илья Репнин — ярый противник революции и не из-за родовой принадлежности, не из-за потери сословных привилегий, все это он готов пережить. Но его житейский опыт, дипломатическая деятельность, научные изыскания в области мировой истории привели к убеждению: «Революция — татарник, на культурных землях не растет». Илья Репнин был значителен и драматичен именно своей убежденностью, честностью, искренностью. Финал спектакля приобретал символический характер: Илья Репнин шел по краю вращающегося сценического круга, он переходил из одной комнаты в другую, при этом резко распахивая белые высокие двери. «И вдруг перед ним возникала плоская, ярко освещенная стена, ее нельзя пробить, в нее нельзя воткнуться, еще несколько конвульсивных рывков, и тело бессильно никнет и, странно уменьшившись, теряется во мгле» (Бояджиев Г. Долг и призвание. — «Известия», 1970, 4 июня).
К сожалению, в остальном спектакль скорее иллюстрировал страницы романа, чем раскрывал суть сложных и далеко не однозначных событий, происходивших в первые послереволюционные недели.
Справедливо писал критик: «Хотелось бы, чтобы определенность не оборачивалась однозначностью, чтобы мастерство и темперамент талантливых актеров затрачивались не на объяснение ситуаций и мыслей, которые и так ясны, а на выявление тончайших движений человеческой души, что всегда составляло самую сильную сторону искусства» (Кожухова Г. Пути в революцию. — «Правда», 1970, 4 июня).
На сцене представала строгая, величественная мраморная колоннада, придающая спектаклю торжественность. При поворотах круга действие переносилось то в посольские особняки, то в богатую дворянскую квартиру, то в Смольный дворец. И везде царила лихорадочная суета, все перевернулось и даже еще не начинало укладываться.
Ставя спектакль, режиссер использовал приемы кинематографического монтажа, перенося действие из одного места в другое.
Николай Репнин, уже склоняющийся к тому, чтобы помочь новой власти, приходил в Смольный, но правительство переехало в Москву. Комнаты пусты, гуляющий ветер поднимал со столов и с пола разбросанные бумаги. Невольное смятение охватило пришедшего: как при таких условиях работать? Да еще на дипломатическом поприще? Но вот зазвонили телефоны: один, другой, третий! И вместе с этими звонками, казалось, жизнь врывалась в комнаты. И вот тогда Репнин окончательно решал отправиться на встречу с иностранными послами.
Послов театр показывал и ярко и убедительно: американского Фрейсила (Б.Телегин), папского прелата Рутковского (Н.Анненков), английского Бьюкенена (Б.Горбатов) и других. Встреча с ними соединяла решение важнейших вопросов войны и мира в форме светской беседы. Здесь был представлен набор характеристик людей, стоящих под правительствами, от которых во многом зависели важнейшие решения, иногда имеющие подлинно международное значение, но которые сами по существу ни за что не отвечали и ничего не решали. Они изображались в спектакле «с той долей иронии, которая помогала не только почувствовать атмосферу как таковую, но и внешнюю странность, контрастность исторической ситуации» (Наумов А. «Признание» — 100. — «Театр», 1975, № 9, с. 90—91).
Особо следует сказать о том, как играл Анненков Рутковского. Сама по себе роль казалась малозначительной, но артист сумел создать интересную фигуру. Рутковский прежде всего обманщик — в этом его суть. «Он немножко пророк, немножко любитель земных радостей, но больше всего он человек дела» (Велехова Н. Николай Александрович Анненков. — «Театр», 1982, № 12, с. 87). Он уговаривал Анастасию, в которую влюблен Николай Репнин, оставить Советскую Россию, потому что в противном случае ее душе грозит погибель. И кажется, он сам начинал в это верить. Легкая мантия летела за прелатом, и она на нем казалась предельно естественной. Конечно, он божий слуга, но на земле больше всего любил красоту. А когда целовал Анастасию в лоб, становилось ясно, что прелат склонен не только к платоническим отношениям.
На фоне разряженных иностранных дипломатов особенно выделялся скромностью и значительностью советский народный комиссар по иностранным делам Г.В.Чичерин (В.Кенигсон). Другой дипломат был из числа так называемых выдвиженцев — Белодед (В.Коршунов). Он не производил большого впечатления просто потому, что инсценировка не предлагала актеру характера, ограничивала его идейно-правильными репликами.
Наряду с главной темой — служению дипломатии в условиях нового общества — развивались также темы сложных отношений Николая Репнина и Анастасии (Э.Быстрицкая) и его дочери — Елены, но обе эти темы имели второстепенное значение.
30.09.2006
Подробнее
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
30 сентября – день рождения народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова. С удовольствием поздравляем Юрия Ивановича и от все души желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и многих радостных встреч с благодарным зрителем!
30 сентября – день рождения народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова. С удовольствием поздравляем Юрия Ивановича и от все души желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и многих радостных встреч с благодарным зрителем!
02.08.2006
Подробнее
«Листая старые подшивки» ЮРИЙ КАЮРОВ: ТЕЛЕВИДЕНИЕ – ЭТО КАК МАЛАЯ СЦЕНА В ТЕАТРЕ. ОТ АКТЕРА ТРЕБУЕТСЯ БОЛЬШАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ, ПРОСТОТА, ИСКРЕННОСТЬ
«Листая старые подшивки»
ЮРИЙ КАЮРОВ: ТЕЛЕВИДЕНИЕ – ЭТО КАК МАЛАЯ СЦЕНА В ТЕАТРЕ. ОТ АКТЕРА ТРЕБУЕТСЯ БОЛЬШАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ, ПРОСТОТА, ИСКРЕННОСТЬ
ЮРИЙ КАЮРОВ: ТЕЛЕВИДЕНИЕ – ЭТО КАК МАЛАЯ СЦЕНА В ТЕАТРЕ. ОТ АКТЕРА ТРЕБУЕТСЯ БОЛЬШАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ, ПРОСТОТА, ИСКРЕННОСТЬ
«Листая старые подшивки»
ЮРИЙ КАЮРОВ: ТЕЛЕВИДЕНИЕ – ЭТО КАК МАЛАЯ СЦЕНА В ТЕАТРЕ. ОТ АКТЕРА ТРЕБУЕТСЯ БОЛЬШАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ, ПРОСТОТА, ИСКРЕННОСТЬ
— Юрий Иванович, расскажите о ваших взаимоотношениях с телевидением, о его роли в вашей жизни, о том, когда состоялась первая встреча с телевидением.
— Взаимоотношения самые тесные, самые дружеские и не менее ответственные, чем с любым другим видом искусства, будь то театр, кино или радио. Теперь часто приходится слышать, что уровень актерского мастерства становится ниже от обилия искушений, подстерегающих актера. Я считаю, что к падению исполнительского мастерства ведет не расширение сферы деятельности актера, а небрежное отношение к профессии. В театральных кругах порой бытует мнение, что, когда актер работает вне театра, он подрабатывает, «халтурит». Нет! — кричу я со знаком восклицания. Халтура — для халтурщиков! Конечно, бывает, что не все получается, и не все, в чем играешь — шедевры, и не всегда сам создаешь шедевры. Случаются и провалы. Но приступая к новой работе на телевидении, я каждый раз хочу верить, надеюсь, что она будет удачной. И изначальный подход к этому виду искусства, во всяком случае у меня, ответственный, а телевидение, безусловно, искусство, ведь даже для того, чтобы хорошо показать хоккейный матч, необходимы творческая фантазия и мастерство. Сотрудничать с телевидением я начал, еще когда работал в саратовском театре, на местной студии. Озвучивал тексты в передачах о сельском хозяйстве. И тогда, и сейчас считаю: то, что поручают, нужно делать хорошо.
А когда приехал в Москву, меня пригласили сниматься на ЦТ. Правда, и здесь мне не пришлось играть «английских лордов и испанские страсти», но репертуар мой расширился. Телевидение я люблю, и оно, по-моему, платит мне взаимностью, по крайней мере до сих пор оно от меня не отказалось.
— Не отвлекают ли вас выступления на радио и телевидении от работы в театре?
— Ну как может отвлекать от театра литература, живопись, хороший фильм?! Это же часть моей жизни. То же я могу сказать и о ТВ. Ведь каждая интересная роль, неважно, где она сыграна — на радио, на ТВ или на эстраде, приносит не только творческое удовлетворение, но дает импульс к новому поиску. Поэтому телевидение не только не мешает, а, напротив, помогает работе в театре. Вооруженный опытом ТВ, приходишь в театр и вносишь коррективы в свое исполнение. Телевидение, бесспорно, влияет на работу в театре, но, скажем так, влияет в лучшую сторону. Начинаешь и в театре ощущать потребность в более правдивых и простых выразительных средствах.
— Актеры нередко спорят, стоит ли снимать театральные спектакли на телевидении.
— Стоит, конечно, стоит! Нужно, чтобы хоть что-то оставалось после нас. Мы — актеры! Мы не художники, не литераторы. Мы не создаем ничего вещественного, осязаемого. Наш материал это мы семи — голос, лицо, чувства, мысли. Результаты наших усилий остаются только в памяти тех, кто нас видел. Да и то, на это мало надежд. А пленка фиксирует жизнь актера, биение его пульса, его волнение, его боль, его сегодняшние тревоги. То, что это возможно, я считаю подарком судьбы. И, может быть, эти снятые на пленку спектакли помогут осуществить связь поколений, дадут возможность нашим потомкам что-то понять про нас, сегодняшних.
— Какие, на ваш взгляд, проблемы возникают перед актером при переносе театрального спектакля на телеэкран? Меняете ли вы что-либо в сценическом исполнении роли после съемки спектакля на ТВ?
— Вы, наверное, хотите, чтобы я рассказал о пресловутой телевизионной специфике. Слово-то какое ужасное — специфика. Не специфика, а просто другой жанр, хотя и это определение неточно. Скорее это другие условия работы, в которые ты поставлен. Здесь нет проблемы. Это как малая сцена в театре. Она требует большей правды, простоты, искренности. На ТВ ты начинаешь по-другому существовать и, естественно, перестраиваешься в роли. А когда возвращаешься играть эту роль в театр, то невольно несколько меняешь свое исполнение. Происходит обратная связь.
— А как в вашем творчестве соотносится эмоциональное и рациональное?
— Для меня понять — значит почувствовать. Рацио и эмоция идут вместе в одной упряжке, как две лошади. Помните, как сказал Поэт: «Ум с сердцем не в ладу». У актера ум и сердце не могут быть «не в ладу».
— Как влияет на ваше исполнение контакт с партнером?
— Если контакт не налаживается, тогда все рушится. Я должен партнера ощущать как самого себя. Возможно, я не очень взыскателен к себе, но к партнеру всегда требователен. Каков партнер, таков буду и я.
— А как вы поступаете в тех случаях, когда партнер не «идет» на контакт с вами?
— Когда чувствую, что партнер не идет на общение, то мое внимание с партнера перемещается внутрь меня самого. Отсутствие эмоционального заряда, который должен был бы получить от партнера, я пытаюсь компенсировать тем, что сам как бы проигрываю его оценки и реакции «про себя». Это как в шахматной игре, когда играешь партию сам с собой. А на телевидении и в кино бывают случаи, когда твоим единственным партнером является глазок камеры, потому что твой партнер в момент съемки отсутствует. Как видите, мы достаточно вооружены, чтобы работать и с партнером, и без партнера. Но все-таки это беда, когда партнер не идет на общение. Это в корне неверный подход к профессии.
— Не создает ли дополнительные трудности работа с незнакомым партнером, с которым вы встретились на съемочной площадке впервые?
— Какие тут могут быть особые трудности? Наша профессия сама по себе очень контактная. Она подразумевает готовность к открытому общению. Даже когда меня на улице спрашивают, как куда-то пройти, я в силу профессиональной привычки начинаю ощущать человека, обратившегося ко мне с вопросом, как партнера. Если чувствую, что он слушает меня с недоверием, пытаюсь расположить его к себе. Наша профессия основывается на доверии друг к другу, на вере. Я выискиваю в незнакомом партнере качества, которые могли бы меня расположить к нему, и стараюсь наладить с ним контакт. И в большинстве случаев установить контакт удается.
— Юрий Иванович, по-видимому, когда обстоятельства складываются идеально — хороший партнер, увлекательный драматургический материал,— создаются наиболее благоприятные условий для импровизации! Как вы относитесь к импровизации? Где способность к импровизации наиболее необходима — в театре или на телевидении?
— Смотря что подразумевать под словом «импровизация». Импровизацию непосредственно во время действия или рождающуюся в процессе репетиции. Репетиция — это всегда импровизация, в процессе работы непременно рождается что-то неожиданное. В спектаклях же, во всяком случае у нас, в Малом театре, импровизации крайне редки. Но есть актеры, которые не могут играть каждый спектакль одинаково. Вот Николай Александрович Анненков — замечательный актер! Он весь пронизан творчеством, удивительно внутренне подвижен. Даже в старом спектакле «Русские люди», идущем в театре уже более шести лет, он часто предлагает по-новому сыграть наши общие сцены. Наверное, это и есть импровизация. Но телевидение — особая статья. Там я за графическую точность. Считаю, что импровизация на ТВ возможна только в период репетиций. Над телеспектаклем «Вишневый сад», поставленным режиссером театра Леонидом Ефимовичем Хейфецем с актерами нашего театра, мы работали методом импровизации. Чтобы ощутить атмосферу дома, в котором живут герои, почувствовать своеобразие чеховской драматургии, мы бродили в декорациях, обживая их, передавали мысли автора своими словами, пытаясь нащупать взаимоотношения друг с другом. И постепенно рождалась та самая необходимая атмосфера, которая незаметно вошла в спектакль. И хотя телеспектакль по-разному был воспринят зрителями, мои ощущения от него самые благоприятные. Импровизация принесла пользу спектаклю, это все вошло в его ткань. Когда я работаю над образом, ищу пути правдивого существования в роли, это тоже импровизация. А прямо перед камерой импровизировать не могу, не умею. Слишком большое испытываю чувство ответственности. Некоторые это умеют. Например, Александр Калягин, Валентин Гафт, Леонид Филатов. Ребята посмелее, а я не могу, это не мое.
— Программируете ли вы реакцию зрительного зала в театре, предполагаете ли, тетя бы условно, возможную реакцию аудитории, когда снимаетесь на телевидении?
— Нет, до этого я не дохожу. Хотя втайне всегда надеюсь на то, что в зрительном зале или в комнате, где стоит Телевизор, когда я играю, установится тишина. Для меня это самая дорогая реакция, о ней мечтаю. Потому что, когда зал замирает, напряженно слушая, рождается потребность сказать что-то сокровенное. Но для того чтобы это произошло, чтобы в зале установилась тишина, зал нужно завоевать, установить с ним контакт, И на телевидении, как и в театре, нельзя не учитывать зрителя. В кино думать о зрителе, на мой взгляд, запрещенный прием.
Там камера как бы подсматривает за жизнью людей, А на ТВ, как и в театре, нет четвертой стены, Это — другое искусство, у него другой характер. Только контакт со зрителем устанавливается иначе, чем в театре. В театре ощущение зала тобой, и ощущение залом тебя происходит сразу же, а на ТВ ощущение аудитории в момент съемки не дано. Но странная вещь, играя на ТВ, я как бы семнадцатой частью своего существа ощущаю самого себя зрителем. Когда я выступаю с литературными чтениями, то главный объект моего внутреннего внимания — автор. Через его слова я должен сообщить о том, что меня волнует в этот момент, но не прямо в камеру, а как бы под углом. Как будто камера—это антенна, у которой несколько усиков, и один из них обращен в сторону предполагаемых слушателей. Ведь мой актерский заряд должен обращаться не в пустоту, а в конкретный адрес, Но прямую реакцию зрителей я никогда не программирую. По-видимому это зависит от амплуа. Комики, наверное, предполагают — здесь зал взорвется хохотом, здесь зрители улыбнутся. Я не комик и не трагик, я актер, ну что ли, обычного амплуа.
— А как вы вообще относитесь к проблеме актерских амплуа, существуют ли они?
— Не боясь показаться ретроградом, скажу, что амплуа существуют. Это — ты сам. Твои психофизические данные. Я не считаю, что каждый актер может сыграть все. Существуют какие-то границы возможностей. Лично я не страдаю от узости амплуа. Хотя и не играю ярко комедийных и трагических ролей, но в рамках психологической драмы мне предлагают довольно разнообразные роли. Однако представления об амплуа тоже меняются со временем. Например, в пятидесятые годы роль Жадова играли герои-любовники. А вот Хейфец, недавно поставивший «Доходное место» на телевидении, неожиданно пригласил на эту роль Александра Трофимова, такого непривычного, странного, непонятного, Я играю разные роли, но странная вещь зрительское восприятие: сыграл кулака в телеспектакле «Стойкий туман», а зрители недовольны. «Юрий Иванович! Зачем же вы это делаете, играете такие отрицательные роли!» Привыкли меня видеть в положительных ролях и не хотят, чтобы я играл злодеев. Вот видите, не только в глазах режиссера, но и в зрительском восприятии мы существуем в рамках определенного амплуа.
— Как вы относитесь к своим, телевизионным работам — как зритель и как актер?
— Не хочу быть ханжой. И говорить: «Мы не судьи себе, это уж вы решайте, что нам удалось, а что нет». Что тут скромничать. Иногда смотрю на себя и ощущаю удовлетворение тем, что вижу. А бывают работы, которыми недоволен. Я гляжу на себя как зритель и актер одновременно через призму профессии и отношусь к своим работам объективно-субъективно. Например, удовлетворен тем, как сыграл Лопахина в телеспектакле «Вишневый сад». Не хочу сказать, что мне все нравится в моем исполнении. Но считаю, что ощущение судьбы этого человека мне удалось передать. Удовлетворен и тем, как прочел на телевидении цикл стихов Владимира Луговского «Это бессмертье мое...» В этих стихах есть удивительное ощущение ритма времени, они Неразрывно связаны с жизнью нашей страны. И поэтому работа над этой Программой была увлекательной и радостной, и кажется, удалось передать авторскую взволнованную интонацию. А бывает, что не получилось, Тогда не, только недоволен собой, но и испытываешь чувство мучительного стыда. И это чувство Долго не проходит. Когда плохо, сам первый это понимаешь. Ведь глаза еще не застило. И уже зрители забудут, они, как правило, добрые, а ты все еще помнишь. И простить себе не можешь, что по каким-то причинам (например, приятель-режиссер уговорил) согласился играть то, что не нравится, или то, что чуждо твоей индивидуальности. На ТВ я особенно требователен в выборе ролей и стараюсь избегать ошибок.
— Юрий Иванович! Мы подошли к вопросу, который с самого начала хотелось задать вам. Вы много лет работаете над образом Владимира Ильича в театре, в кино и на ТВ. Вам уже приходилось рассказывать о том, какие проблемы возникали перед вами, исполнителем этой сложнейшей роли. Сейчас хотелось бы попросить вас ответить на такой вопрос. На телевидении и радио вы часто читаете отрывки из произведений Ленина, читаете в своем костюме, без грима. Не сложно ли вам, воплотившему образ Ленина на сцене и на экране, читать его произведения от лица нашего современника?
— Теперь нет. Простота пришла через сложность. В пьесе Михаила Шатрова «Революционный этюд» Крупская говорит: «Образ Ленина — это мысль Ленина». Сказано прекрасно! Образ рождается мыслью. Но как это понимать исполнителю роли? Мысль Ленина растворялась в многострадальной России, она питалась от боли народной, прошла через страдания. Ленинская мысль рождена сердцем, пульсом, кровью, душой.
Поэтому, читая ленинские работы, нельзя пройти мимо их эмоциональной стороны. Я не могу просто докладывать ленинский текст, сообщать его протокольно. Я работаю над образом Ленина уже более двадцати лет. Я сроднился с его ощущениями, с биением его пульса. Я могу и, мне кажется, имею право пропускать его мысли через свое сердце.
— Что вас привлекает на ТВ?
— Хороший литературный материал, если мне его предлагают. Материал, Который можно полюбить, который может увлечь. А когда еще работаешь с талантливым режиссером и партнер попадается хороший, то это настоящий праздник. Таким праздником была для меня работа над телеспектаклем «Семейное счастье» по повести Льва Толстого. Ставил спектакль режиссер Петр Наумович Фоменко. Моей партнершей была Маргарита Терехова. Это тот редкий случай, когда все счастливо совпало: и литературный материал, и режиссер, и партнер. Такое трудно забыть... Фоменко — волевой режиссер. Он сумел убедить, покорить нас, актеров. И мы доверчиво пошли за ним, растворились в материале. В таких случаях произведение оставляет след не только в тебе, но и в тех, кому оно адресовано. Значит цель достигнута. Необыкновенный творческий импульс дал мне сам литературный материал в работе над передачей о творчестве писателя Николая Бирюкова. Мне позвонил режиссер Константин Андропов и попросил приехать на телевидение прочитать письма Писателя, Я вспомнил, что когда-то в детстве читал его роман «Чайка» и он тогда меня очень взволновал. Вспомнилась трагическая судьба Писателя, который так же, как Николай Островский, был прикован к постели. Я решил, что работа будет мне интересной, и согласился. Приехал в телестудию, просмотрел текст писем и взволновался их искренностью, исповедальностью. Зная судьбу этого человека, разве мог я читать их просто как диктор? Для меня было важно передать его волнение, заразить им зрителя. Я стал читать, у меня голое дрогнул. Я даже подумал: «Так нельзя, надо же сдерживаться».
— Вы говорили, что не умеете импровизировать непосредственно перед камерой. Но ведь неожиданно охватившее вас в момент съемки свежее переживание и было, наверное, импровизацией?
— Да, наверное. Здесь не было заранее расставленных запятых. Просто прочитал глазами и заволновался...
— Юрий Иванович, а что вы можете сказать о телевидении как зритель? Часто ли смотрите телевизор? Какие передачи больше всего любите?
— К телевидению отношусь, как все. Все мы его смотрим. Иногда ругаем, иногда приходим в изумление, Как-то раз у меня не было спектакля, и я почти весь вечер просидел у телевизора. Посмотрел вторую серию телеспектакля «С вечера до полудня». Актеры играли блистательно. Какой Санаев! Неожиданная Савельева — женщины с такой судьбой еще не было на телеэкране. Точный, емкий образ создал Филатов. Потом послушал репортаж Зорина об Америке. Уже собирался выключить телевизор, и вдруг — документальный фильм «Русская лошадь», созданный на Горьковской студии телевидения. Фильм про то, как машины вытеснили лошадей из нашей жизни. И показали лошадей, всяких, разных: лошадки в дореволюционной Москве, тянущие конку, лошади-труженицы, запряженные плугом, красавцы-рысаки на аукционах, идущие с молотка за восемь тысяч долларов, лошади на ипподромах. Потом показали совхоз... Оказывается, есть еще такие совхозы, где сохранились живые лошади. Стоят они, старые, усталые, уже вспахавшие все русское поле. Эти морды такой немыслимой доброты, а глаза такие теплые, влажные, умные. Мне вдруг показали такую жизнь, о которой я давно забыл. Хотя в детстве жил в деревне, ездил в ночное, даже падал с лошади. Но это было так давно, я от этого совсем отвык. И сердце защемило. И я почувствовал, что тяжело человеку существовать в отрыве от природы. Нельзя от нее отрываться! И захотелось обнять лошадиную шею, прижаться к ней, хоть бы постоять рядом с живой лошадью. И мне не стыдно признаться — хотелось плакать. Спасибо вам, ребята, милые, за этот прекрасный фильм. Пошли титры, и вдруг я вижу: режиссер — Владимир Гладышев. Так это же Володя Гладышев! Тот самый, с которым мы начинали работать еще в Саратове. Он был начинающий режиссер, а я молодой актер. Это в его передачах я читал сельскохозяйственные тексты. Думаю, молодец Володя! Какую высоту взял! Сколько души вложил. И как все точно по профессии сделал. Как музыкально оформил. Вы не видели?! Представляете, идет на экране лошадка по борозде, за ней мужик с плугом, и вдруг музыка, дивная, чистая, необыкновенная. Какое чуткое ухо, какое тонкое видение, какая волнующая тема! И как она блистательно осуществлена. Разве можно после такой большой радости не быть благодарным телевидению? Как же мы были бы бедны без этих двух букв — ТВ.
А. МИХАЛЕВА
«Телевидение радиовещание», 4-1982 г.
ЮРИЙ КАЮРОВ: ТЕЛЕВИДЕНИЕ – ЭТО КАК МАЛАЯ СЦЕНА В ТЕАТРЕ. ОТ АКТЕРА ТРЕБУЕТСЯ БОЛЬШАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ, ПРОСТОТА, ИСКРЕННОСТЬ
— Юрий Иванович, расскажите о ваших взаимоотношениях с телевидением, о его роли в вашей жизни, о том, когда состоялась первая встреча с телевидением.
— Взаимоотношения самые тесные, самые дружеские и не менее ответственные, чем с любым другим видом искусства, будь то театр, кино или радио. Теперь часто приходится слышать, что уровень актерского мастерства становится ниже от обилия искушений, подстерегающих актера. Я считаю, что к падению исполнительского мастерства ведет не расширение сферы деятельности актера, а небрежное отношение к профессии. В театральных кругах порой бытует мнение, что, когда актер работает вне театра, он подрабатывает, «халтурит». Нет! — кричу я со знаком восклицания. Халтура — для халтурщиков! Конечно, бывает, что не все получается, и не все, в чем играешь — шедевры, и не всегда сам создаешь шедевры. Случаются и провалы. Но приступая к новой работе на телевидении, я каждый раз хочу верить, надеюсь, что она будет удачной. И изначальный подход к этому виду искусства, во всяком случае у меня, ответственный, а телевидение, безусловно, искусство, ведь даже для того, чтобы хорошо показать хоккейный матч, необходимы творческая фантазия и мастерство. Сотрудничать с телевидением я начал, еще когда работал в саратовском театре, на местной студии. Озвучивал тексты в передачах о сельском хозяйстве. И тогда, и сейчас считаю: то, что поручают, нужно делать хорошо.
А когда приехал в Москву, меня пригласили сниматься на ЦТ. Правда, и здесь мне не пришлось играть «английских лордов и испанские страсти», но репертуар мой расширился. Телевидение я люблю, и оно, по-моему, платит мне взаимностью, по крайней мере до сих пор оно от меня не отказалось.
— Не отвлекают ли вас выступления на радио и телевидении от работы в театре?
— Ну как может отвлекать от театра литература, живопись, хороший фильм?! Это же часть моей жизни. То же я могу сказать и о ТВ. Ведь каждая интересная роль, неважно, где она сыграна — на радио, на ТВ или на эстраде, приносит не только творческое удовлетворение, но дает импульс к новому поиску. Поэтому телевидение не только не мешает, а, напротив, помогает работе в театре. Вооруженный опытом ТВ, приходишь в театр и вносишь коррективы в свое исполнение. Телевидение, бесспорно, влияет на работу в театре, но, скажем так, влияет в лучшую сторону. Начинаешь и в театре ощущать потребность в более правдивых и простых выразительных средствах.
— Актеры нередко спорят, стоит ли снимать театральные спектакли на телевидении.
— Стоит, конечно, стоит! Нужно, чтобы хоть что-то оставалось после нас. Мы — актеры! Мы не художники, не литераторы. Мы не создаем ничего вещественного, осязаемого. Наш материал это мы семи — голос, лицо, чувства, мысли. Результаты наших усилий остаются только в памяти тех, кто нас видел. Да и то, на это мало надежд. А пленка фиксирует жизнь актера, биение его пульса, его волнение, его боль, его сегодняшние тревоги. То, что это возможно, я считаю подарком судьбы. И, может быть, эти снятые на пленку спектакли помогут осуществить связь поколений, дадут возможность нашим потомкам что-то понять про нас, сегодняшних.
— Какие, на ваш взгляд, проблемы возникают перед актером при переносе театрального спектакля на телеэкран? Меняете ли вы что-либо в сценическом исполнении роли после съемки спектакля на ТВ?
— Вы, наверное, хотите, чтобы я рассказал о пресловутой телевизионной специфике. Слово-то какое ужасное — специфика. Не специфика, а просто другой жанр, хотя и это определение неточно. Скорее это другие условия работы, в которые ты поставлен. Здесь нет проблемы. Это как малая сцена в театре. Она требует большей правды, простоты, искренности. На ТВ ты начинаешь по-другому существовать и, естественно, перестраиваешься в роли. А когда возвращаешься играть эту роль в театр, то невольно несколько меняешь свое исполнение. Происходит обратная связь.
— А как в вашем творчестве соотносится эмоциональное и рациональное?
— Для меня понять — значит почувствовать. Рацио и эмоция идут вместе в одной упряжке, как две лошади. Помните, как сказал Поэт: «Ум с сердцем не в ладу». У актера ум и сердце не могут быть «не в ладу».
— Как влияет на ваше исполнение контакт с партнером?
— Если контакт не налаживается, тогда все рушится. Я должен партнера ощущать как самого себя. Возможно, я не очень взыскателен к себе, но к партнеру всегда требователен. Каков партнер, таков буду и я.
— А как вы поступаете в тех случаях, когда партнер не «идет» на контакт с вами?
— Когда чувствую, что партнер не идет на общение, то мое внимание с партнера перемещается внутрь меня самого. Отсутствие эмоционального заряда, который должен был бы получить от партнера, я пытаюсь компенсировать тем, что сам как бы проигрываю его оценки и реакции «про себя». Это как в шахматной игре, когда играешь партию сам с собой. А на телевидении и в кино бывают случаи, когда твоим единственным партнером является глазок камеры, потому что твой партнер в момент съемки отсутствует. Как видите, мы достаточно вооружены, чтобы работать и с партнером, и без партнера. Но все-таки это беда, когда партнер не идет на общение. Это в корне неверный подход к профессии.
— Не создает ли дополнительные трудности работа с незнакомым партнером, с которым вы встретились на съемочной площадке впервые?
— Какие тут могут быть особые трудности? Наша профессия сама по себе очень контактная. Она подразумевает готовность к открытому общению. Даже когда меня на улице спрашивают, как куда-то пройти, я в силу профессиональной привычки начинаю ощущать человека, обратившегося ко мне с вопросом, как партнера. Если чувствую, что он слушает меня с недоверием, пытаюсь расположить его к себе. Наша профессия основывается на доверии друг к другу, на вере. Я выискиваю в незнакомом партнере качества, которые могли бы меня расположить к нему, и стараюсь наладить с ним контакт. И в большинстве случаев установить контакт удается.
— Юрий Иванович, по-видимому, когда обстоятельства складываются идеально — хороший партнер, увлекательный драматургический материал,— создаются наиболее благоприятные условий для импровизации! Как вы относитесь к импровизации? Где способность к импровизации наиболее необходима — в театре или на телевидении?
— Смотря что подразумевать под словом «импровизация». Импровизацию непосредственно во время действия или рождающуюся в процессе репетиции. Репетиция — это всегда импровизация, в процессе работы непременно рождается что-то неожиданное. В спектаклях же, во всяком случае у нас, в Малом театре, импровизации крайне редки. Но есть актеры, которые не могут играть каждый спектакль одинаково. Вот Николай Александрович Анненков — замечательный актер! Он весь пронизан творчеством, удивительно внутренне подвижен. Даже в старом спектакле «Русские люди», идущем в театре уже более шести лет, он часто предлагает по-новому сыграть наши общие сцены. Наверное, это и есть импровизация. Но телевидение — особая статья. Там я за графическую точность. Считаю, что импровизация на ТВ возможна только в период репетиций. Над телеспектаклем «Вишневый сад», поставленным режиссером театра Леонидом Ефимовичем Хейфецем с актерами нашего театра, мы работали методом импровизации. Чтобы ощутить атмосферу дома, в котором живут герои, почувствовать своеобразие чеховской драматургии, мы бродили в декорациях, обживая их, передавали мысли автора своими словами, пытаясь нащупать взаимоотношения друг с другом. И постепенно рождалась та самая необходимая атмосфера, которая незаметно вошла в спектакль. И хотя телеспектакль по-разному был воспринят зрителями, мои ощущения от него самые благоприятные. Импровизация принесла пользу спектаклю, это все вошло в его ткань. Когда я работаю над образом, ищу пути правдивого существования в роли, это тоже импровизация. А прямо перед камерой импровизировать не могу, не умею. Слишком большое испытываю чувство ответственности. Некоторые это умеют. Например, Александр Калягин, Валентин Гафт, Леонид Филатов. Ребята посмелее, а я не могу, это не мое.
— Программируете ли вы реакцию зрительного зала в театре, предполагаете ли, тетя бы условно, возможную реакцию аудитории, когда снимаетесь на телевидении?
— Нет, до этого я не дохожу. Хотя втайне всегда надеюсь на то, что в зрительном зале или в комнате, где стоит Телевизор, когда я играю, установится тишина. Для меня это самая дорогая реакция, о ней мечтаю. Потому что, когда зал замирает, напряженно слушая, рождается потребность сказать что-то сокровенное. Но для того чтобы это произошло, чтобы в зале установилась тишина, зал нужно завоевать, установить с ним контакт, И на телевидении, как и в театре, нельзя не учитывать зрителя. В кино думать о зрителе, на мой взгляд, запрещенный прием.
Там камера как бы подсматривает за жизнью людей, А на ТВ, как и в театре, нет четвертой стены, Это — другое искусство, у него другой характер. Только контакт со зрителем устанавливается иначе, чем в театре. В театре ощущение зала тобой, и ощущение залом тебя происходит сразу же, а на ТВ ощущение аудитории в момент съемки не дано. Но странная вещь, играя на ТВ, я как бы семнадцатой частью своего существа ощущаю самого себя зрителем. Когда я выступаю с литературными чтениями, то главный объект моего внутреннего внимания — автор. Через его слова я должен сообщить о том, что меня волнует в этот момент, но не прямо в камеру, а как бы под углом. Как будто камера—это антенна, у которой несколько усиков, и один из них обращен в сторону предполагаемых слушателей. Ведь мой актерский заряд должен обращаться не в пустоту, а в конкретный адрес, Но прямую реакцию зрителей я никогда не программирую. По-видимому это зависит от амплуа. Комики, наверное, предполагают — здесь зал взорвется хохотом, здесь зрители улыбнутся. Я не комик и не трагик, я актер, ну что ли, обычного амплуа.
— А как вы вообще относитесь к проблеме актерских амплуа, существуют ли они?
— Не боясь показаться ретроградом, скажу, что амплуа существуют. Это — ты сам. Твои психофизические данные. Я не считаю, что каждый актер может сыграть все. Существуют какие-то границы возможностей. Лично я не страдаю от узости амплуа. Хотя и не играю ярко комедийных и трагических ролей, но в рамках психологической драмы мне предлагают довольно разнообразные роли. Однако представления об амплуа тоже меняются со временем. Например, в пятидесятые годы роль Жадова играли герои-любовники. А вот Хейфец, недавно поставивший «Доходное место» на телевидении, неожиданно пригласил на эту роль Александра Трофимова, такого непривычного, странного, непонятного, Я играю разные роли, но странная вещь зрительское восприятие: сыграл кулака в телеспектакле «Стойкий туман», а зрители недовольны. «Юрий Иванович! Зачем же вы это делаете, играете такие отрицательные роли!» Привыкли меня видеть в положительных ролях и не хотят, чтобы я играл злодеев. Вот видите, не только в глазах режиссера, но и в зрительском восприятии мы существуем в рамках определенного амплуа.
— Как вы относитесь к своим, телевизионным работам — как зритель и как актер?
— Не хочу быть ханжой. И говорить: «Мы не судьи себе, это уж вы решайте, что нам удалось, а что нет». Что тут скромничать. Иногда смотрю на себя и ощущаю удовлетворение тем, что вижу. А бывают работы, которыми недоволен. Я гляжу на себя как зритель и актер одновременно через призму профессии и отношусь к своим работам объективно-субъективно. Например, удовлетворен тем, как сыграл Лопахина в телеспектакле «Вишневый сад». Не хочу сказать, что мне все нравится в моем исполнении. Но считаю, что ощущение судьбы этого человека мне удалось передать. Удовлетворен и тем, как прочел на телевидении цикл стихов Владимира Луговского «Это бессмертье мое...» В этих стихах есть удивительное ощущение ритма времени, они Неразрывно связаны с жизнью нашей страны. И поэтому работа над этой Программой была увлекательной и радостной, и кажется, удалось передать авторскую взволнованную интонацию. А бывает, что не получилось, Тогда не, только недоволен собой, но и испытываешь чувство мучительного стыда. И это чувство Долго не проходит. Когда плохо, сам первый это понимаешь. Ведь глаза еще не застило. И уже зрители забудут, они, как правило, добрые, а ты все еще помнишь. И простить себе не можешь, что по каким-то причинам (например, приятель-режиссер уговорил) согласился играть то, что не нравится, или то, что чуждо твоей индивидуальности. На ТВ я особенно требователен в выборе ролей и стараюсь избегать ошибок.
— Юрий Иванович! Мы подошли к вопросу, который с самого начала хотелось задать вам. Вы много лет работаете над образом Владимира Ильича в театре, в кино и на ТВ. Вам уже приходилось рассказывать о том, какие проблемы возникали перед вами, исполнителем этой сложнейшей роли. Сейчас хотелось бы попросить вас ответить на такой вопрос. На телевидении и радио вы часто читаете отрывки из произведений Ленина, читаете в своем костюме, без грима. Не сложно ли вам, воплотившему образ Ленина на сцене и на экране, читать его произведения от лица нашего современника?
— Теперь нет. Простота пришла через сложность. В пьесе Михаила Шатрова «Революционный этюд» Крупская говорит: «Образ Ленина — это мысль Ленина». Сказано прекрасно! Образ рождается мыслью. Но как это понимать исполнителю роли? Мысль Ленина растворялась в многострадальной России, она питалась от боли народной, прошла через страдания. Ленинская мысль рождена сердцем, пульсом, кровью, душой.
Поэтому, читая ленинские работы, нельзя пройти мимо их эмоциональной стороны. Я не могу просто докладывать ленинский текст, сообщать его протокольно. Я работаю над образом Ленина уже более двадцати лет. Я сроднился с его ощущениями, с биением его пульса. Я могу и, мне кажется, имею право пропускать его мысли через свое сердце.
— Что вас привлекает на ТВ?
— Хороший литературный материал, если мне его предлагают. Материал, Который можно полюбить, который может увлечь. А когда еще работаешь с талантливым режиссером и партнер попадается хороший, то это настоящий праздник. Таким праздником была для меня работа над телеспектаклем «Семейное счастье» по повести Льва Толстого. Ставил спектакль режиссер Петр Наумович Фоменко. Моей партнершей была Маргарита Терехова. Это тот редкий случай, когда все счастливо совпало: и литературный материал, и режиссер, и партнер. Такое трудно забыть... Фоменко — волевой режиссер. Он сумел убедить, покорить нас, актеров. И мы доверчиво пошли за ним, растворились в материале. В таких случаях произведение оставляет след не только в тебе, но и в тех, кому оно адресовано. Значит цель достигнута. Необыкновенный творческий импульс дал мне сам литературный материал в работе над передачей о творчестве писателя Николая Бирюкова. Мне позвонил режиссер Константин Андропов и попросил приехать на телевидение прочитать письма Писателя, Я вспомнил, что когда-то в детстве читал его роман «Чайка» и он тогда меня очень взволновал. Вспомнилась трагическая судьба Писателя, который так же, как Николай Островский, был прикован к постели. Я решил, что работа будет мне интересной, и согласился. Приехал в телестудию, просмотрел текст писем и взволновался их искренностью, исповедальностью. Зная судьбу этого человека, разве мог я читать их просто как диктор? Для меня было важно передать его волнение, заразить им зрителя. Я стал читать, у меня голое дрогнул. Я даже подумал: «Так нельзя, надо же сдерживаться».
— Вы говорили, что не умеете импровизировать непосредственно перед камерой. Но ведь неожиданно охватившее вас в момент съемки свежее переживание и было, наверное, импровизацией?
— Да, наверное. Здесь не было заранее расставленных запятых. Просто прочитал глазами и заволновался...
— Юрий Иванович, а что вы можете сказать о телевидении как зритель? Часто ли смотрите телевизор? Какие передачи больше всего любите?
— К телевидению отношусь, как все. Все мы его смотрим. Иногда ругаем, иногда приходим в изумление, Как-то раз у меня не было спектакля, и я почти весь вечер просидел у телевизора. Посмотрел вторую серию телеспектакля «С вечера до полудня». Актеры играли блистательно. Какой Санаев! Неожиданная Савельева — женщины с такой судьбой еще не было на телеэкране. Точный, емкий образ создал Филатов. Потом послушал репортаж Зорина об Америке. Уже собирался выключить телевизор, и вдруг — документальный фильм «Русская лошадь», созданный на Горьковской студии телевидения. Фильм про то, как машины вытеснили лошадей из нашей жизни. И показали лошадей, всяких, разных: лошадки в дореволюционной Москве, тянущие конку, лошади-труженицы, запряженные плугом, красавцы-рысаки на аукционах, идущие с молотка за восемь тысяч долларов, лошади на ипподромах. Потом показали совхоз... Оказывается, есть еще такие совхозы, где сохранились живые лошади. Стоят они, старые, усталые, уже вспахавшие все русское поле. Эти морды такой немыслимой доброты, а глаза такие теплые, влажные, умные. Мне вдруг показали такую жизнь, о которой я давно забыл. Хотя в детстве жил в деревне, ездил в ночное, даже падал с лошади. Но это было так давно, я от этого совсем отвык. И сердце защемило. И я почувствовал, что тяжело человеку существовать в отрыве от природы. Нельзя от нее отрываться! И захотелось обнять лошадиную шею, прижаться к ней, хоть бы постоять рядом с живой лошадью. И мне не стыдно признаться — хотелось плакать. Спасибо вам, ребята, милые, за этот прекрасный фильм. Пошли титры, и вдруг я вижу: режиссер — Владимир Гладышев. Так это же Володя Гладышев! Тот самый, с которым мы начинали работать еще в Саратове. Он был начинающий режиссер, а я молодой актер. Это в его передачах я читал сельскохозяйственные тексты. Думаю, молодец Володя! Какую высоту взял! Сколько души вложил. И как все точно по профессии сделал. Как музыкально оформил. Вы не видели?! Представляете, идет на экране лошадка по борозде, за ней мужик с плугом, и вдруг музыка, дивная, чистая, необыкновенная. Какое чуткое ухо, какое тонкое видение, какая волнующая тема! И как она блистательно осуществлена. Разве можно после такой большой радости не быть благодарным телевидению? Как же мы были бы бедны без этих двух букв — ТВ.
А. МИХАЛЕВА
«Телевидение радиовещание», 4-1982 г.
04.10.2007
ЛЕНИН — ЕГО ЛУЧШАЯ РОЛЬ
«Тсс, не говорите, сколько мне лет», — с ироничной улыбкой шепчет наш герой выступающему Юрию Соломину на сборе труппы Малого театра. И худрук мгновенно отреагировал: «Почему? Вы же все равно не выглядите на свой возраст...»
02.10.2007
А ЧТО? БЫЛА ПРЕКРАСНАЯ ЭПОХА!
Легко ли сыграть одного Ленина в 18 кинофильмах? Народному артисту России Юрию Каюрову принадлежит своеобразный рекорд — он сыграл роль Ленина в 18 кинофильмах.
01.10.2007
ЛЕГКОЕ ИСКУССТВО ЮРИЯ КАЮРОВА
30 сентября 2007 года исполнилось 80 лет Юрию Каюрову. На сцене Малого театре, где служит актер, он создал галерею колоритных сценических образов.
01.10.2007
«Листая старые подшивки» САМЫЙ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
«Листая старые подшивки»
САМЫЙ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Вероятно, в жизни каждого человека есть день, который для него особенно знаменателен, особенно памятен и дорог. Есть такой день и у меня.
САМЫЙ ЧЕЛОВЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Вероятно, в жизни каждого человека есть день, который для него особенно знаменателен, особенно памятен и дорог. Есть такой день и у меня.
01.10.2007
«Звуковой архив Малого театра» ЮРИЙ КАЮРОВ – ВАСИЛЬКОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
«Звуковой архив Малого театра»
ЮРИЙ КАЮРОВ – ВАСИЛЬКОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
30 сентября Юрию Ивановичу Каюрову исполнилось 80 лет. Сегодня мы предлагаем запись спектакля, которым Юрий Иванович дебютировал на сцене Малого театра.
ЮРИЙ КАЮРОВ – ВАСИЛЬКОВ В КОМЕДИИ А.Н.ОСТРОВСКОГО «БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ»
30 сентября Юрию Ивановичу Каюрову исполнилось 80 лет. Сегодня мы предлагаем запись спектакля, которым Юрий Иванович дебютировал на сцене Малого театра.
30.09.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ЮБИЛЕЕМ!
30 сентября народному артисту России, легенде советского кинематографа, актеру Малого театра Юрию Ивановичу Каюрову исполняется 80 лет. От всего сердца поздравляем Юрия Ивановича и желаем ему крепкого здоровья, бодрости духа и, конечно, еще многих и многих радостных встреч с благодарным зрителем на сцене театра!
28.09.2007
АКТЕР ЮРИЙ КАЮРОВ: «Я ПОЛЮБИЛ ЛЕНИНА ТАКИМ, КАКИМ УВИДЕЛ»
30 сентября свой 80-летний юбилей отметит артист Малого театра Юрий Каюров. На сцену этого театра он выходит уже 40 лет. А прославился Юрий Каюров после исполнения роли Ленина.
10.09.2007
Ю.И.КАЮРОВ «КУДА УХОДЯТ ДНИ…»
Вниманию посетителей сайта мы предлагаем отрывок из книги народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова, написанной и изданной к 80-летнему юбилею актера. «Куда уходят дни...» — это поэтическое размышление о жизни и творчестве, о природе и людях. Увлекательное повествование автора о работе в театре и кино, основанное на его дневниковых записях, дополняют путевые заметки, рассказы о коллегах и размышления-исследования о ролях, сыгранных замечательным актером, ведущим артистом Малого театра.
18.07.2007
ПОЗДРАВЛЯЕМ С НАГРАДОЙ
Президент России Владимир Путин наградил народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова орденом...
24.05.2007
ЮРИЙ КАЮРОВ: «Я 18 РАЗ ИГРАЛ ЛЕНИНА, НО НЕ НАЗЫВАЙТЕ МЕНЯ ВОЖДЕМ ПРОЛЕТАРИАТА»
О Юрии Каюрове узнали после выхода в свет картины «В начале века», где он исполнил роль молодого Ульянова-Ленина.
04.10.2006
«Звуковой архив Малого театра» СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «ПРИЗНАНИЕ» С.ДАНГУЛОВА
«Звуковой архив Малого театра»
СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «ПРИЗНАНИЕ» С.ДАНГУЛОВА
Продолжаем публикацию аудиозаписей из комплекта грампластинок, выпущенных к 150-летию Малого театра…
СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «ПРИЗНАНИЕ» С.ДАНГУЛОВА
Продолжаем публикацию аудиозаписей из комплекта грампластинок, выпущенных к 150-летию Малого театра…
30.09.2006
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
30 сентября – день рождения народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова. С удовольствием поздравляем Юрия Ивановича и от все души желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и многих радостных встреч с благодарным зрителем!
30 сентября – день рождения народного артиста России Юрия Ивановича Каюрова. С удовольствием поздравляем Юрия Ивановича и от все души желаем ему крепкого здоровья, хорошего настроения и многих радостных встреч с благодарным зрителем!
02.08.2006
«Листая старые подшивки» ЮРИЙ КАЮРОВ: ТЕЛЕВИДЕНИЕ – ЭТО КАК МАЛАЯ СЦЕНА В ТЕАТРЕ. ОТ АКТЕРА ТРЕБУЕТСЯ БОЛЬШАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ, ПРОСТОТА, ИСКРЕННОСТЬ
«Листая старые подшивки»
ЮРИЙ КАЮРОВ: ТЕЛЕВИДЕНИЕ – ЭТО КАК МАЛАЯ СЦЕНА В ТЕАТРЕ. ОТ АКТЕРА ТРЕБУЕТСЯ БОЛЬШАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ, ПРОСТОТА, ИСКРЕННОСТЬ
ЮРИЙ КАЮРОВ: ТЕЛЕВИДЕНИЕ – ЭТО КАК МАЛАЯ СЦЕНА В ТЕАТРЕ. ОТ АКТЕРА ТРЕБУЕТСЯ БОЛЬШАЯ ДОСТОВЕРНОСТЬ, ПРОСТОТА, ИСКРЕННОСТЬ
Художественный руководитель Малого театра —
народный артист СССР Юрий Мефодьевич Соломин
Главная
Новости
Изменения в афише
Премьеры
Гастроли
Репертуар
Отзывы
Фестиваль "Островский в доме Островского"
Малый ТВ
Газета "Малый театр"
Открытая информация
Виртуальная экскурсия
Партнёры
О театре
Попечительский совет
Руководство театра
Актёры
Режиссеры
Художники
Оркестр
Репертуарный отдел
Режиссёрский отдел
Пресс-служба
Музейно-информационный центр
Художественно-постановочная часть
Мемориальная квартира А.И. Сумбатова-Южина
Филиал в Когалыме
Щепкинское училище
История
Здание Малого театра
Репертуар с 1824 г.
Театральное училище
Спектакли
Труппа театра с 1824 года
Труппа театра с 1917 года
Актеры
Режиссеры
Художники
Звуковой архив
1941-1945
Щелыково
Библиотека Малого театра
Правила вежливости и этикета
Публикации
Памятник А.Н. Островскому
Партнеры
Информационная поддержка
Как добраться?© 2024 Пресс-служба:
press@maly.ru
Заказ билетов (web-касса) (495) 624-40-46
Оценка качества услуг учреждений культуры
Адрес театра:
Москва, Театральный проезд д. 1
телефон: (495)624-42-01
Мы в соцсетях:
Партнёры:
Информационная поддержка
