«Культура», 19 октября 2012 года

«СВЯЩЕННЫЕ ЧУДОВИЩА» ПО ПЬЕСЕ ЖАНА КОКТО НА СЦЕНЕ МАЛОГО ТЕАТРА

В столице состоялась премьера спектакля Антона Яковлева «Священные чудовища». Первыми постановку увидели жители Грозного и Ярославля, и лишь потом её представили на сцене филиала Малого театра. Такой порядок презентации не случаен: театр возрождает традицию представления новинок в регионах. Рассказывают «Новости культуры».

Психологический театр, трагифарс, трагедия положений – все это «Священные чудовища». Для своей первой постановки в Малом театре Антон Яковлев выбрал одно из самых загадочных произведений Жана Кокто и превратил в практически житейскую историю.

«Это просто иной стиль, – говорит режиссер-постановщик Антон Яковлев. – Иной способ существования. Через себя, знаете, как бывает театр проживания, переживания, и театр внешний. Который может быть ничем не хуже, но это другой способ существования. Тут мало играть. В таких пьесах. И в таком театре нужно тратить себя как артиста».

Сцена превратилась в закулисье. Актеры так и остались актерами, только, как и желал автор, в «несовременной» современности. Без времени и эпох рассказывается история о любовном треугольнике. Большие актеры в приватной жизни: месье любит мадемуазель, мадемуазель любит месье, а мадам в – как всегда – блистательном исполнении Ирины Муравьевой любит просто. Всех.

Главная героиня интервью не дает, всё, что нужно – произносит на сцене. О главном, о любви, которая в этой пьесе повсюду: и преданная, и жестокая. О ней же рассуждает Флоран. В пьесе этот премьер Комеди Франсез совсем запутался в своих дамах. Актер Александр Ермаков признается: пришлось постараться, чтобы найти в себе Флорана. Зато теперь говорят – это 100-процентное попадание в роль.

«Было очень непросто, – признается актер. – Пьеса непростая, я играл героические роли, играл крупные роли, играл Несчастливцева. Это был немножко другой театр и другие роли. Флоран – это мечущаяся фигура, актер. Который сомневается, который внутри держит стержень прощения, непонимания почему его не понимают».

Для Алены Охлупиной эта постановка – первая в жанре трагифарса. Несмотря на это, со своей героиней – Шарлоттой – общий язык актриса нашла быстро. Влюбленная во Францию и Жана Кокто, она очень благодарна режиссеру за эту роль.
«Для меня это совершенно необычный театр, – говорит Алена Охлупина. – Но нам очень повезло с режиссером. Это тонкая такая вот, очень нервная и тонкая структура, которая помогает реализовываться».

История, написанная в сороковые годы прошлого столетия, по замыслу Кокто, должна была вывести зрителя из гипноза войны. Новое время расставляет свои акценты в этом театральном зазеркалье. Здесь нет яркого света софитов. Но есть чувства, которые одерживают верх.


«Культура», 19 октября 2012 года

21 августа – день рождения народной артистки России Алёны Игоревны Охлупиной. Поздравляем!

21 августа – день рождения народной артистки России Алёны Игоревны Охлупиной. Поздравляем!

12 марта после представления «Чайки» А.П.Чехова сразу шесть участников спектакля были награждены памятной медалью «150-летие А.П.Чехова». Поздравляем с награждением народного артиста СССР Юрия Соломина, народных артистов России Ирину Муравьёву, Алёну Охлупину, Валерия Бабятинского и Александра Потапова, актёров Ольгу Молочную и Степана Коршунова.

ПОЗДРАВЛЯЕМ С НАГРАЖДЕНИЕМ!

12 марта после представления «Чайки» А.П.Чехова сразу шесть участников спектакля были награждены памятной медалью «150-летие А.П.Чехова». Поздравляем с награждением народного артиста СССР Юрия Соломина, народных артистов России Ирину Муравьёву, Алёну Охлупину, Валерия Бабятинского и Александра Потапова, актёров Ольгу Молочную и Степана Коршунова.

Памятная медаль «150-летие А.П.Чехова» была учреждена в соответствии с решением организационного комитета от 16 марта 2009 года «Об основных мероприятиях по подготовке и проведению празднования 150-летия со дня рождения А.П.Чехова» и согласно приказу Минкультуры России от 19 августа 2009 года № 561. Внесена в Государственный геральдический реестр Российской Федерации протокол №51 от 27.10.2009 г. с присвоением регистрационного №5599.

21 августа — день рождения народной артистки России Алены Игоревны Охлупиной. От всего сердца поздравляем Алену Игоревну и желаем ей отличного настроения, творческих успехов и хорошего самочувствия!

21 августа – день рождения народной артистки России Алены Игоревны Охлупиной. От души поздравляем Алену Игоревну и искренне желаем ей крепкого здоровья, хорошего настроения и новых свершений на сцене родного театра!

«Звуковой архив Малого театра»

«НЕДОРОСЛЬ» Д.И.ФОНВИЗИНА

Предлагаем посетителям сайта послушать запись спектакля, поставленного Виталием Ивановым в 1986 году и с тех пор с неизменным успехом идущего на сцене Малого театра…

«Звуковой архив Малого театра»

«НЕДОРОСЛЬ» Д.И.ФОНВИЗИНА

Предлагаем посетителям сайта послушать запись спектакля, поставленного Виталием Ивановым в 1986 году и с тех пор с неизменным успехом идущего на сцене Малого театра…

Д.И.Фонвизин

«НЕДОРОСЛЬ»

Комедия в двух действиях

ФОТОГАЛЕРЕЯ

Часть 1 (36,8 Мб)

Часть 2 (22,2 Мб)

Часть 3 (27,2 Мб)

Часть 4 (28,3 Мб)


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:

Митрофан – Александр Коршунов
Простаков – Сергей Харченко
Простакова – Электра Далматова
Скотинин – Роман Филиппов
Софья – Алена Охлупина
Правдин – Николай Верещенко
Стародум – Афанасий Кочетков
Вральман – Виталий Коняев
Кутейкин – Юрий Медведев
Цифиркин – Евгений Буренков
Еремеевна – Галина Скоробогатова
Тришка – Сергей Вещев

Режиссер-постановщик В.Н. Иванов
Художник Е.И. Куманьков
Композитор Е.П. Крылатов

Премьера – 6 января 1986 года

Запись 1986 года

21 августа – день рождения народной артистки России Алены Игоревны Охлупиной. От души поздравляем актрису и желаем ей крепкого здоровья, благополучия и новых интересных работ на сцене родного театра!

«К 120-летию со дня рождения Веры Николаевны Пашенной»

«ЖИВАЯ ПАШЕННАЯ»

ИСТОКИ МУЖЕСТВЕННОЙ ЛИРИКИ (окончание)

«К 120-летию со дня рождения Веры Николаевны Пашенной»

«ЖИВАЯ ПАШЕННАЯ»

ИСТОКИ МУЖЕСТВЕННОЙ ЛИРИКИ (окончание)

Эгоизм и собственничество — главные, живучие приметы уродливой «философии» и психологии — хотела выявить Пашенная и в Кабанихе, когда сама задумала ставить «Грозу».
В этой постановке актриса, уже совсем больная, сумела многое из своих замыслов осуществить. Но состоялось всего лишь несколько спектаклей, где Пашенная сыграла Кабаниху беспощадно к себе, ценой невероятного напряжения.
Актриса волновалась перед премьерой, как волнуются, кажется, только на вступительных экзаменах в шестнадцать лет...
— Даже вся холодею!— признавалась мне Вера Николаевна.
Но все же это были счастливые волнения сцены, по-своему помогавшие Пашенной преодолеть мучительную слабость — непременный спутник той жестокой болезни, самое название которой звучит смертным приговором... Как я уже говорила, Пашенная о ней знала. Поэтому и творила образ — последний...
«Гроза» рождалась несмотря ни на что... Больше всего мешало Вере Николаевне самое лечение: оно ее утомляло и раздражало. Актриса в успех врачей не верила, а черные мысли отгоняла именно благодаря театру, творчеству, включаясь в «Грозу» всем существом...
Как же возник впервые режиссерский замысел «Грозы» у Пашенной? Когда пришло решение создать спектакль?..
Да, пожалуй, она никогда с «Грозой» и не расставалась! «Гроза» оставалась внутри нее, быть может, с тех самых пор, когда она давным-давно, в юности, сыграла свою неудавшуюся Катерину. Роль оставила смутное ощущение задачи, не выполненной до конца. А этого Пашенная, человек долга, не выносила вообще.
Летом 1957 года нездоровье, которое подтачивало силы Пашенной, все еще для окружающих казавшиеся «богатырскими», заметно усилилось. Врачи решительно настаивали на отдыхе, и пришлось согласиться. С усилием вырвалась Вера Николаевна из театра, прервала бесконечный круговорот репетиций и спектаклей и уехала в любезное ее сердцу Щелыково. Все здесь издавна было знакомо, все радовало: разморенные зноем вековые деревья, видевшие и помнившие Островского, быстрая речушка Куекша в низких берегах и тропы к Волге, чуть видные в густых травах. Желанная тишь, покой охватили душу. И дни замелькали, то ласковые, солнечные, то хмурые, с лениво моросящим грибным теплым дождиком.
А вокруг все словно жило памятью об Островском, дышало жизнью его образов. И самый дом Островского вдруг начинал казаться искусной декорацией со своими старинными узенькими окошками, чудесной деревянной резьбой по фронтону... И хоть дала Вера Николаевна самые что ни на есть клятвенные обещания только отдыхать в Щелыкове и даже не думать о работе, она взяла,— просто так, почитать на ночь,— томик Островского... «Грозу».
Никому не сказала Пашенная, что «Гроза» давно уже читалась и перечитывалась ею, что заново обретенный Островский, сызнова понятая «Гроза» никак не хотели лежать на душе спокойно. Картины будущего спектакля возникали перед сомкнутыми, но не спящими глазами Пашенной. Она обдумывала все ситуации пьесы уже не как актриса, всю жизнь влюбленная в Островского, а глубже и шире: как режиссер.
«Гроза» должна была говорить о добре и зле. Но Пашенная никогда не умела выражать добро и зло вообще — вне конкретных человеческих судеб... Задача выявления добра представала как более конкретная и более легкая творчески. В обличении же зла Пашенная хотела четко и крупно раскрыть мысль о несправедливости общественного устройства, рождавшего беду и смерть. О зловредности капитализма.
Современность, новаторство — такого именно подхода к творчеству сцены Пашенная, как мы видели, сохраняла и вырабатывала в себе всю жизнь... Образы Островского, может быть, всего зримее свидетельствуют о результатах этого поистине неустанного актерского труда.
Кабаниха достигла цели: у нее большие капиталы. Но что же деньги сделали с человеком!.. Опустошенная, отравленная алчностью душа Кабанихи подобна окаменевшей глине. Женщина в пожилых уже летах, Кабаниха, упаси бог, не хочет старухой выглядеть! Если приглядеться, то в Кабанихе нет-нет вдруг да и проглянет кокетливая Евгения Мироновна, только оплывшая, огрузневшая, неумолимо осевшая на дно своего «омута». На дно неподвижного и бессмысленного существования.
Между прочим, она смутно и скрытно, но догадывается об этом. Лютая зависть ко всему молодому и живому, что сумело вырваться, уйти, еще больше бередит злую, отравленную деньгами душу Кабанихи. А ведь внешне это вполне мирная, даже молодящаяся баба, занятая домом, хозяйством. Она, упаси бог, не идет в открытое «наступление» на новые, противные ей порядки жизни. Она их словно между делом незаметно истребляет.
Стала ли эта почтенная Марфа Игнатьевна, столь вроде бы озабоченная своим домом и своими детьми, менее страшной, менее ужасной оттого, что не вопила на них истошно, не топала громко, не зверствовала?.. Лишь время от времени, лишь в «ударных» сценах Пашенная приоткрывала истинную наступательную сущность героини. Чаще же показывала такую Кабаниху, которая постоянно и целеустремленно — в этом весь ужас!— точит своих близких, «как ржа железо». Точит ведь не только Катерину. Точит и Тихона, и Варвару. Огромная человеческая трагедия скрывалась за каждым словом, взглядом, жестом Тихона (его великолепно играл В. Д. Доронин)... Марфа Игнатьевна непоправимо загубила сына. Его душу она сломала куда раньше, чем принялась за душу Катерины. Желая полностью подчинить себе наследника своего добра, своих кубышек, своего дома, своего дела, она задавила человеческое в человеке деловито и спокойно, словно котенка утопила: зачем оно ему?
Пока еще мать не тронула Варвару: не успела! Поэтому пока еще не сломленной остается эта славная девушка... И если трактовка роли Тихона была заметно усилена, углублена и укрупнена актером и режиссурой, то роль Варвары строилась вообще заново. Вынужденная на каждом шагу хитрить и обманывать мать, Варвара вовсе не хихикающая простушка, какую порою видишь в «Грозе», но человек, нравственно не испорченный, цельный. Варвара отзывчива и наблюдательна. Она искренне протягивает руку дружбы Катерине, старается внушить ей бесстрашие, уверенность в будущем... После гибели Катерины она навсегда покинет опостылевший ей материнский дом...
Художник Волков по-своему рассказывал «Грозу». И тут тоже были находки, чудесные, точные по мысли. Особенно хорош был запев «Грозы», которому зрители сразу начинали аплодировать. Левую часть сцены занимал собор, какой-то безглазый, огромный, величественно хмурый. Нищие на паперти, молча, с покорной безнадежностью взывают о подаянии: навсегда согнувшиеся скорбные старухи, детишки в лохмотьях, убогий слепец с поводырем... Бесприютная, обездоленная Русь. Печально звучит благовест. И приглушенным эхом оркестр повторяет замедленные удары колокола. Музыка была написана по просьбе Веры Николаевны специально для спектакля талантливым композитором Родионом Щедриным. Но это еще не гроза. Это задумчивая, безысходная, кажется, тоска. Ожидание грозы. Моление о грозе...
А сразу за собором, под обрывом, на какую-то сказочную неоглядную ширину размахнулась Волга — русская красота и сила. Над нею — синее, безоблачное небо. Ощущение дали и простора захватывает дух. Это — тоже старая, давняя Русь... Но здесь все дышит будущим. Финальная сцена «Грозы» тоже была символически прекрасна, полна скрытого внутреннего смысла. Здесь все звучало предвестием иной, невиданной грозы. Угрюмые, сильные рыбаки, широкоплечие трудовые люди, похожие на репинских бурлаков, выносят на крутой обрыв бездыханное тело Катерины. Рыдая, бросается Тихон на грудь мертвой жены: «Маменька, вы ее погубили!»
Надсадный вопль Тихона звучит страшной догадкой. И еще более страшным обвинением.
— Вы, вы, вы,— будто потеряв над собой власть, повторяет Тихон.
И люди, молча стоящие вокруг, подступают ближе к телу Катерины. Шаг. Еще шаг. Опять молчание... И, взглянув вдруг исподлобья на этих людей, Кабаниха пугается. Неясное предчувствие теснит ей грудь: к чему это, в самом деле, они тут собрались! Какой-то сброд путается в ее личные, Кабанихины, дела. Опять же - неминуемая огласка, совсем нехорошо! Да и Тихон от горя словно помешался.
Его отчаянию нет границ. Погибла Катя. И теперь он знает, почему погибла.
Вы ее погубили! Вы! Вы!— наступает он на мать.
- Ну, я с тобой дома поговорю,— негромко обещает
сыну Кабаниха. И с неожиданной угодливостью, низко,
истово кланяется народу: — Спасибо вам, люди добрые,
за вашу услугу!
Ни единого слова не раздается в ответ Кабанихе. Народ молчит, еще теснее обступая утопленницу. Бьется Тихон, рыдая над телом жены. И вдруг Кабаниха, согнувшись, вжав голову в плечи, поспешно уходит. Почти бежит.
Это поражение Кабанихи.
Премьера «Грозы» прошла 19 января 1962 года. А спектакль, сыгранный 28 февраля 1962 года, стал последним в жизни Веры Николаевны Пашенной.
Прожила актриса после «Грозы» совсем недолго. Но и самый остаток жизни, пока она находилась в сознании, был заполнен трудом. До самой весны Вера Николаевна работала у себя дома над «Грозой» со вторым составом. Участники спектакля приезжали к ней утром, зная, что Вера Николаевна их ждет.
Выдержка Пашенной, ее самообладание не имели себе равных: она, как обычно, была внимательна, требовательна, но и ласкова с актерами своего родного театра. Особенно полюбила Кирюшину в роли Катерины.
Когда Пашенную уговорили хоть немного отдохнуть.
она согласилась снова поехать ненадолго в свое любимое Щелыково, словно ничего ей и не грозило...
Ко всеобщему удивлению и радости, Вера Николаевна на какое-то время вдруг почувствовала себя лучше. Любимые места в Щелыкове снова принесли ей силу и бодрость. Об этом можно судить по нескольким коротким, но энергичным письмам ее из Щелыкова. А потом опять началось недомогание... Выдержки из последнего ко мне письма актрисы я позволю себе привести.
«Очень я надеюсь на Щелыково и продолжаю еще надеяться, хотя всё против меня,— писала мне Вера Николаевна 30 июня 1962 года.— Холод, все время дождь и непрерывный буйный ветер! Как на пароходе. Того и гляди начнут с корнем валиться деревья,— тут один раз так было. А пока я сижу у себя в светелке ни жива, ни мертва, так воет и гудит ветер... Со мною моя Ирочка, которая терпеливо и самоотверженно ходит за мной... Сейчас я за 10 дней окрепла и стала здесь похожа на человека, а то, серьезно говорю, я умирала. Я ведь все-таки кончила книгу («Ступени творчества» - Н.Т.) Мне казалось, что это сыро и мало интересно, но, сверх всякого ожидания, ее приняли сразу к изданию и прислали мне очень приятный отзыв. Но я еще и еще раз ее перечитала и непременно хочу ее и дополнить и коснуться в ней очень трудного, как мне кажется, вопроса речи. Ну, да я еще и не знаю, как к этому подойти и как написать так, чтобы это было, во-первых, понятно и нужно, а во-вторых, чтобы это было интересно.
Пока еще я так разболталась в Москве, так обессилела, что еще и думать не могу о серьезной работе... Если у Вас найдется минутка свободная, миленькая Нина Павловна, черкните мне хоть словечко. Я предполагаю пробыть здесь до сезона, т. е. до конца августа. Но как будет со здоровьем, и вообще со всеми семейными делами?! Я Вас по-прежнему очень люблю и, конечно, буду с нетерпением ждать от Вас весточки. Ирочка шлет Вам привет, а я целую крепко. Ваша Вера Пашенная».
Письмо как будто давало возможность надеяться на чудо. Но потом сразу, без всякого перехода, резким скачком наступило ухудшение. С трудом перевезла Ирина Витольдовна совсем уже ослабевшую мать в Москву. А 28 октября 1962 года в 9 часов 25 минут вечера Веры Николаевны не стало.
На следующее же утро, после звонка Ирины Витольдовны, мы все — ее друзья — стояли возле тела Пашенной, молча глядя на спокойное лицо, не веря, что оно мертво. Что на нем уже больше не вспыхнут глаза, не засияет улыбка...
Вся театральная, да и не только театральная, Москва провожала актрису в последний путь. Вокруг Малого театра, где Пашенная лежала в гробу, молча стояли люди. Собралась огромная толпа, и никто никуда не двигался, мужчины снимали шапки, женщины плакали. Троллейбусы и такси останавливались. На площади Свердлова возник затор. И многие пассажиры, узнав, почему прекратилось движение, присоединялись к тем, кто хотел проститься с Пашенной.
Друзья и близкие, все артисты московских театров сменялись у гроба в почетном карауле.
Спокойное недвижимое тело Веры Николаевны впервые стало похоже на монумент. Нет, на памятник, думала я, стоя у гроба. А с портрета, который был прикреплен к занавесу в зале, Пашенная глядела на нас своими по-прежнему прекрасными и живыми, лукавыми и смеющимися глазами, словно хотела насмешливо по своей привычке спросить: «Что это вы тут затеяли?..»
...«Нет, весь я не умру»,— со счастливой уверенностью восклицал великий поэт. И это правда. Книга, музыка, скульптура, картина — все остается людям.
А что оставляет артист?
Память о себе? Благодарную и светлую. Да, конечно!
Эта память — непременна... Но — проходят одно-два поколения и что же? Разве только фамилия — громкая и знаменитая — остается... А сам художник, артист?
Его судьба горше.
И это — несправедливо. В наши дни — особенно. Ведь есть телевидение. А оно — сила всемогущая, именно оно должно хранить у людей память о великих мастерах искусства сцены, показывать их тем, кому не довелось встретиться с ними в жизни.
Работы Пашенной, хотя бы последних лет,— разве можно допустить, чтобы они канули в небытие, чтобы о них забыли! Величайшей несправедливостью было бы это. Да и вряд ли это возможно.
Артист — ведь это он делает театр искусством, во веки веков не умирающим. Труд артиста, искусство артиста становятся подвигом. И надо, чтобы об этом подвиге помнил народ, знали наши дети, знали дети наших детей и внуки наших внуков...
Это будет только справедливо.
...Когда умерла Ермолова, Южин с тоской оглядывался вокруг: кто может заменить гениальную актрису?.. И не видел рядом с собою никого. Это не было слепотой либо недальновидностью. Не было отсутствием проницательности, умалением творческих возможностей театра. Просто не мог знать в то время Южин, у кого из молодых достанет столько сил и столько труда, чтобы дарование, только еще возникшее, зреющее, могло сравниться с талантом великим и зрелым...
Доказав, что вдохновение — это есть труд, Пашенная обогатила не только реалистические традиции Малого. Самые возможности сценического реализма она расширила беспредельно. Вплотную приблизила высокое искусство театра к жизни, к современности, ее боевым задачам. Накрепко связала сценический труд актера с трудовыми принципами социализма и коммунизма.
Второй же Пашенной не будет, как не было и второй Ермоловой... Будет новый талант. Новое могучее имя. Новые силы.
Порукой тому благодатная почва творчества, которому отдавала себя живая, всегда живая Пашенная.
И хорошо бы не раз повстречаться с нею на экранах наших телевизоров в том году, когда исполняется сто лет со дня ее рождения. Этот день знаменателен не только для артистов, соратников Пашенной, но для нас всех.
Для народа.

Конец.

21 августа – день рождения народной артистки России Алены Игоревны Охлупиной. От души поздравляем Алену Игоревну и искренне желаем ей крепкого здоровья, хорошего настроения и новых свершений на сцене родного театра!

Для меня предложение Эдуарда Евгеньевича Марцевича сыграть в его спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын» стало одним из самых счастливых моментов в жизни...

АЛЕНА ОХЛУПИНА: «РАЗРЕШИТЕ ПРИКОСНУТЬСЯ К ТАЛАНТУ!»

Для меня предложение Эдуарда Евгеньевича Марцевича сыграть в его спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын» стало одним из самых счастливых моментов в жизни. Я тогда исполнила свою первую главную роль в «Царе Иудейском», и Марцевич посмотрел этот спектакль. А он уже задумывал ставить «Грош». Эдуард Евгеньевич подошёл ко мне и сказал: «Я хочу, чтобы ты играла у меня главную роль». Эти слова большого артиста, удивительно талантливого человека, имя которого я слышала с детства (и мама, и папа работали с Эдуардом Евгеньевичем), были для меня огромным счастьем. И когда я получила роль Насти, она начала рождаться с первой читки.
А Эдуард Евгеньевич умеет, ставя спектакль, находить для артиста одно-единственное слово, ассоциацию, которая даёт понимание и данной сцены, и жизни твоей героини. Это может делать только человек, обладающий особым видением. Марцевич — режиссёр очень талантливый. Но сложный.

- А в чём его сложность?

- Он придумывает сцену (наверное, фантазирует ночью), сам играет за всех, и, когда приходит на репетицию, недоумевает: почему у артистов не получается точно так же? И тогда у него, как у многих талантливых людей, эмоции выходят из-под контроля. Надо, конечно, набираться терпения, мужества… Но, как только ты понимаешь, ради чего, а, главное – от кого терпишь эти вспышки, сразу становится легче.

- Может быть, это общий недостаток актёрской режиссуры?

- Даже не недостаток, а свойство, и притом — признак таланта. Хуже, когда режиссёр спокоен как во время лёгкого послеобеденного сна. Только очень талантливый человек может быть в состоянии такой яркой возбудимости. У нас случались стычки, конфликты, но в них многое рождалось. Марцевича можно переубедить, если ты действительно права. Часто я, будучи тогда молодой актрисой, говорила ему: «Эдуард Евгеньевич, про свою героиню я уже знаю больше, чем вы. Поэтому не стоит мне рассказывать, какая она!» Он с этим соглашался и спокойно давал «зелёный свет».
А работать с ним вместе на сцене, быть его партнёром — это, я считаю, огромное наслаждение и удача для каждого артиста. Даже если рассуждать с эгоистической позиции. Ты, во-первых, учишься у него, во-вторых, подпитываешься, потому что и походка Эдуарда Евгеньевича, и его голос, манера говорить, смеяться, жесты, даже очки – всё излучает талант. Поэтому у меня есть традиция: перед каждым спектаклем «Три сестры» я подхожу к нему, дотрагиваюсь до его рук и говорю: «Разрешите немножко прикоснуться к таланту, чуть-чуть подзанять у Вас!» Я без этого не начну спектакль, если играет Эдуард Евгеньевич. Марцевич — артист очень лёгкий, воздушный, он умеет существовать «над сценой», над ситуацией. Его нельзя определить, к нему неприменимы какие-то стереотипы, он настолько индивидуален, что рождает одни ассоциации.

- Во всяком случае, привязать его к какому-то амплуа тоже невозможно. Крутицкий – и Хлопов, дядя Ваня!
-
- У Эдуарда Евгеньевича нет амплуа, но мне он напоминает чеховского персонажа – скажем, Гаева, который «состояние проел на леденцах». Всё материальное не обладает для него большой важностью. Он очень трогательный, и у него необыкновенная мужская харизма. Эдуард Евгеньевич в зрелом возрасте внешне нравится мне даже больше, чем когда молодой был… Какие там 70 лет! Он очень красивый, он притягивает к себе. Марцевич — абсолютно чеховский персонаж, и даже в жизни, по-моему, человек совсем не бытовой. Мне кажется, он принимает жизнь такой, какая она есть, и не стремится что-то разрушить, прорубить, чтобы достичь своей цели. И при этом в нём есть какая-то особая нота, не то чтобы трагическая, а щемящая тонкая струночка.

- Вспоминается «звук лопнувшей струны».

- С долгим послезвучием. А помимо всего прочего, Эдуард Евгеньевич — очаровательный человек, мы дружны, разговариваем всегда с долей юмора, он очень смешливый. Он во всём настоящий мужчина и актёр, живёт полной жизнью и ценит все её прелести.

- А родители Ваши в каких спектаклях или фильмах работали вместе с Эдуардом Евгеньевичем?

- Папа работал вместе с Эдуардом Евгеньевичем в Театре Маяковского. А мама и во многих постановках Малого, и в «Обрыве» они у Хейфеца вместе снимались… Недавно я посмотрела отрывок из «Обрыва», и он меня потряс: спектакль снят тридцать лет тому назад, но как современно работают актёры! Без каких-либо внешних средств выражения, только мысль и человеческая суть. Сцена идёт минут десять экранного времени, это очень много. Они стоят и разговаривают, камера берёт крупный план – и всё. Оторваться невозможно. Это магия, дар Божий, талант, чем наделена была и мама, Наташа Вилькина, и Эдуард Евгеньевич, конечно. Они очень много работали вместе, а сегодня я работаю с этим человеком, имею возможность по сантиметру подступаться к нему, и если говорить не на одном языке, то хотя бы думать одинаково. У нас есть, что вспомнить. Это очень важно для меня, как для начинающей актрисы по сравнению с Эдуардом Евгеньевичем. Нам есть, о чём посмеяться, обменяться какими-то намёками, посмотреть в глаза. Это замечательно. Для меня это счастье.

Мой любимый Эдуард Евгеньевич! Я хочу пожелать Вам здоровья и любви Ваших близких! И ещё внуков. У Вас два замечательных сына, и я хочу, чтобы Вы воспитывали внуков, учили их, передавали им свой колоссальный талант и умение улыбаться даже тогда, когда не очень хочется. А себе пожелаю ещё поработать с Вами. Ну, очень пожелаю!

«ДОБРОЕ СЛОВО И КОШКЕ ПРИЯТНО»

ФОТОГАЛЕРЕЯ

В последнее время стало доброй традицией регулярно отмечать заслуги творческих работников страны почетными наградами и званиями....

«ДОБРОЕ СЛОВО И КОШКЕ ПРИЯТНО»

ФОТОГАЛЕРЕЯ

В последнее время стало доброй традицией регулярно отмечать заслуги творческих работников страны почетными наградами и званиями. Скорее, можно это назвать возвращением этой доброй традиции. Подобные церемонии проводятся по несколько раз в год, и еще одна состоялась накануне в Министерстве культуры и массовых коммуникаций России - большая группа деятелей культуры и искусства России была удостоена государственных наград.

Министр культуры и массовых коммуникаций России Александр Соколов отметил деятельность актеров Малого академического театра России, сказав, что «огромный творческий потенциал, который несет театр, - это прежде всего результат слаженной работы в коллективе». Министр вручил ордена «За заслуги перед отечеством» IV степени актерам Эдуарду Марцевичу и Василию Бочкареву. Орденами Дружбы удостоены Вячеслав Езепов, Сергей Еремеев, Александр Ермаков.

В интервью «Маяку» Эдуард Марцевич сказал: «У меня самые хорошие ощущения, что и театр, и правительство, и президент не забыли, потому что в этом году мне исполняется уже 70 лет. Это большой подарок для меня. 250 лет Малому театру. Поэтому для нас это тоже большой праздник. И правительство, и президент выделилим большое количество наград нашим работникам, артистам и обслуживающему персоналу. Это приятная процедура, когда ты чувствуешь, что к тебе есть какое-то внимание общества, и это выражается в каком-то деянии правительства и главы государства, это всегда приятно. Доброе слово и кошке приятно. Я люблю театр, я люблю сцену».

ПОЗДРАВЛЯЕМ C НАГРАЖДЕНИЕМ

Президент России Владимир Путин своим распоряжением объявил благодарность коллективу Государственного академического Малого театра России...

ПУТИН ОБЪЯВИЛ БЛАГОДАРНОСТЬ КОЛЛЕКТИВУ МАЛОГО ТЕАТРА

Президент России Владимир Путин своим распоряжением объявил благодарность коллективу Государственного академического Малого театра России.

Как сообщает в понедельник пресс-служба главы государства, Путин “за большой вклад в развитие отечественного театрального искусства и многолетнюю плодотворную деятельность” наградил ряд сотрудников театра орденами и присвоил новые звания.

Президент, в частности, наградил орденом “За заслуги перед Отечеством” четвертой степени артистов Валерия Бабятинского, Василия Бочкарева и Эдуарда Марцевича, также Орденом Почета — Елизавету Солодову.

Кроме того, Орденом Дружбы награждены актеры Вячеслав Езепов, Сергей Еремеев, Александр Ермаков, Виталий Коняев, Людмила Полякова, Александр Потапов и Анатолий Торопов.

Путин также присвоил почетные звания “Народный артист РФ” режиссеру-постановщику Владимиру Бейлису и артистке Алене Охлупиной, а также “Заслуженный артист РФ” — артистам Олегу Мартьянову и Ирине Тельпуговой.

Звание “Заслуженный работник культуры РФ” было присвоено художнику-модельеру, начальнику женской пошивочной мастерской Елене Евстратовой и старшему научному сотруднику музея Елене Микельсон, передает пресс-служба.

РИА Новости, 04/09/2006 14:23

21 августа – день рождения заслуженной артистки России Алены Игоревны Охлупиной. С удовольствием присоединяемся к многочисленным поздравлениям и желаем актрисе хорошего настроения, крепкого здоровья и новых свершений на сцене Малого театра!

«Листая старые подшивки»

ПРОШЛО СТО ЛЕТ....

О судьбе произведений А. П. Чехова на сцене Малого театра можно было бы, наверное, написать целую монографию. На старейшей российской сцене с успехом идут «главные» пьесы — «Вишневый сад», «Чайка», «Дядя Ваня», до недавнего времени был в афише и «Иванов», ставший последней режиссерской и актерской работой Виталия Соломина, а теперь появились и «Три сестры».

«Листая старые подшивки»

ПРОШЛО СТО ЛЕТ....

О судьбе произведений А. П. Чехова на сцене Малого театра можно было бы, наверное, написать целую монографию. На старейшей российской сцене с успехом идут «главные» пьесы — «Вишневый сад», «Чайка», «Дядя Ваня», до недавнего времени был в афише и «Иванов», ставший последней режиссерской и актерской работой Виталия Соломина, а теперь появились и «Три сестры».

Казалось бы, традиции Малого театра и драматургия Чехова — два совершенно различных взгляда, две совершенно разные точки зрения на мир вокруг и внутри личности, но случилось так, что в разные эпохи своего существования театр ощущал невымышленную потребность именно в этом авторе, с помощью которого он говорил о том, что болит, что не дает покоя и гармонии. И происходили замечательные, хотя и совершенно неожиданные совпадения «группы крови», позволяющие разглядеть что-то доселе неизвестное и в чеховской драматургии, и в судьбе Малого театра, и в нашем, зрительском ощущении мира и себя самих...

Спектакль «Три сестры», поставленный Юрием Соломиным (художник А. Глазунов, музыка Г. Гоберника), можно без преувеличения назвать одним из таких волшебных совпадений, когда иными, словно промытыми глазами видишь давно знакомых артистов, душой ощущаешь пропущенные прежде оттенки едва ли не наизусть знакомого текста, выстраиваешь для себя иную систему понятий.

Начиная спектакль «Три сестры» с эпиграфа из записных книжек писателя, звучащего голосом режиссера на фоне изумительных по красоте декораций огромного сада и вращающихся комнат уютного большого дома, Юрий Соломин создает атмосферу поистине чеховскую: «Там хорошо, где нас нет... В прошлом нас нет, — звучит спокойный, негромкий голос, и медленно проплывают перед нашими глазами гостиная с выходом в сад, спальни, лесенка на второй этаж, широкая прихожая — и везде цветы, фотографии в рамочках, следы тщательно поддерживаемого уюта, любовно украшенного Дома, того необходимого пространства, в котором только и может дышать и трудиться та хрупкая субстанция, что зовется Душой...

Мне кажется, что это — самый нежный из всех чеховских спектаклей Малого театра: он пронизан такой чистой любовью, таким горьким состраданием к людям, которые (если воспользоваться словами Сорина из «Чайки») хотели, очень хотели чего-то от жизни, но не получили от нее ничего, кроме долгого ожидания. Как сестры Маша, Ольга и Ирина, которые так рвались в Москву, надеясь только там, на своей родине, обрести счастье. Как их брат Андрей Прозоров, мечтавший стать профессором Московского университета, а ставший членом Думской управы. Как учитель Кулыгин, убеждающий себя в том, что жена Маша любит его и он доволен, всем доволен. Как барон Тузенбах, грезивший о счастье труда на кирпичном заводе...

Ничего не сбылось, ничего и ни у кого! Даже у Наташи, захватившей, кажется, весь дом, не сложилось, не произошло нечто самое главное. Даже няне, счастливой тем, что обрела казенную комнату с казенной кроватью, не дано дожить возле трех девочек, которых воспитала и вырастила... Их жизни, их судьбы истаяли и исчезли, словно те, о ком стенает в своем монологе из пьесы Константина Треплева Мировая Душа, вместившая всех, от Наполеона до последней букашки. И Юрий Соломин каждого, абсолютно каждого из персонажей этой пьесы одаривает каплей своей любви и своего сочувствия.

Потому что именно это кажется режиссеру главным сегодня, в начале XXI столетия, во многом так разительно отличающегося от предшествующего, но с удивительной последовательностью рифмующегося с началом XX века. Да, мы есть в прошлом, хотя нас в нем давно уже нет — это отнюдь не парадокс, это определенное и очень точное восприятие времени и человека, пропускающего время через свою судьбу.

Спектакль начинается с именин Ирины, светлого майского дня, омраченного год назад, когда умер отец, и уже навсегда, потому что хотя и завершился официальный траур, надела Ирина белое платье, но теперь уже навеки свяжутся для всех присутствующих эти два события в единый трагический узел: день ангела младшей дочери стал днем смерти отца. И не просто свяжутся: завязка всех событий пьесы окажется предопределенной именно этим узлом, потому что с этого дня и начнется гибель дома, семьи.

Потому и кружится между актами этот дом под пленительные звуки вальса, и проплывают, проплывают мимо очертания комнат, няня (Г. Демина), присевшая в уголок с вязанием, скользящий по схваченным льдом лужам Ферапонт (А. Кудинович) с управскими бумагами, пробегающая по хозяйственным делам Ольга (А. Охлупина)... Все проходит, исчезает, время тает... Прошлое, в котором нас нет, но в котором все знакомо до физической боли, потому что это и наше прошлое...

Юрий Соломин находит очень точные, пунктирные отметки, которые расшифровываются многозначно и интересно. Вот началось праздничное застолье: встала Маша (О. Пашкова) с рюмкой и молча призвала всех последовать ей — первый тост в память отца. Все поняли, кроме Наташи (И. Иванова), и Чебутыкин (Э. Марцевич) тихо шепнул ей что-то на ухо. Несколько секунд длится эта сцена, но как важна, как символична она! Год траура кончился, ожили надежды, мечты о счастье, но вот оно, это начало, — память о смерти никогда не покинет сестер, где бы они ни были. И едва ли не единственная, Маша понимает это трезво и жестоко.

А вот Кулыгин (В. Бабятинский) ищет Машу во время пожара и хочет войти в комнату Ирины (В. Андреева), но слышит за дверью крик Наташи и — медлит у порога, не решаясь постучать. Один этот маленький штрих дает понять, что Маша вышла замуж за него не только потому, что он казался ей самым умным, но потому что воспитание этого человека, его деликатность, чуткость свидетельствовали о том, что они из одного мира, что он не чужой. Ведь и в момент высшего эмоционального напряжения, когда останется позади прощание с Вершининым (А. Ермаков), когда будет убит на дуэли Тузенбах, когда ничего, совсем ничего уже не останется, а надо будет жить дальше, — именно Кулыгин окажется рядом с сестрами; пойдет дождь, и он тихо приблизится к обожаемой Маше с раскрытым зонтиком...

Или эпизод, когда Наташа, говоря о том, как это правильно — создать комитет, смотрится в зеркало, мимоходом заглядывая в шкаф Ольги. А чуть позже, отправляя Андрея (А. Клюквин) на трудный разговор с сестрами, выглядывает из его кабинета со свечой — как раз в тот момент, когда он замешкался у двери в комнату. И он, привыкший к безмолвному подчинению, решительно стучит в дверь...

А вот еще несколько «необходимых уточнений»: объясняя сестрам свое чувство вины за то, что он заложил дом без их разрешения, Андрей внезапно опускается на колени, и трудно не увидеть ужас в глазах Ольги и Ирины — это знак той самой новой жизни их брата, их гордости, с которой они не могут и не хотят смириться! А потом, когда они останутся одни и Ирина скажет Ольге, что она примет предложение барона, скрытая от младшей сестры ширмой, Ольга прижмет ко рту платок, чтобы не закричать в голос, и зальется слезами — в эту самую минуту и будет принято ее решение уйти из дома, поселившись в квартире при гимназии, потому что чувство дома рухнуло: Ирина решилась на замужество, значит, впереди только одиночество. Ольга осознает это страшно, горько. Навсегда...

Может быть, именно потому, что спектакль «Три сестры» выстроен Юрием Соломиным так нежно, чисто, с такой твердой опорой на «мелочи жизни», в конечном счете ход этой жизни определяющие, многие актерские работы восхищают филигранной отделкой. Это относится, в первую очередь, к И. Ивановой, выросшей за последние два сезона в сильную, очень яркую актрису. Ее Наташа по-своему очаровательна: непосредственна, открыта, даже лесть ее настолько прямодушна, что впору растеряться, а грубость так естественна, что воспринимается как продолжение достоинств. Совершенно по-новому трактует своего Кулыгина В. Бабятинский — он умен, деликатен, отлично воспитан, умеет не замечать того, что замечать не следует, но главное, В. Бабятинский существует в том собственном ритме, который словно от природы присущ его персонажу: ни под кого не подделываясь, Кулыгин и под свои нормы никого не выравнивает. Он живет собственной жизнью, и в те минуты, когда этому герою становится горько и больно, чувство собственного достоинства проявляется как-то по-особому резко и жестко. Изумительная, поистине ювелирная отделка роли отличает Э. Марцевича. Его доктор Чебутыкин очень непривычен, он привлекает к себе напряженное внимание с первой же минуты появления на сцене и до самого конца, до горького признания в том, что «одним бароном больше — одним бароном меньше», а жизнь все равно будет глумиться над твоими идеалами, над твоими надеждами. Да, этот человек, несомненно, любил мать трех сестер и Андрея, и она любила его — след той тайны тревожит душу доктора и поныне и заставляет наши души сжиматься от любви и сочувствия к нему, такому нелепому, бездомному, неприкаянному.

Очень сильно, интересно играют А. Клюквин (Андрей), А. Кудинович (Ферапонт), в большинстве эпизодов очень точны Г. Подгородинский (Тузенбах), Ольга (А. Охлупина), Маша (О. Пашкова), Ирина (В. Андреева) сильнее становится лишь к финалу — первые два чеховских действия явно не даются актрисе, она неестественно восторженно начинает и потом долго не может преодолеть эту ноту, зачастую разрушая общую атмосферу.

К сожалению, самой большой неудачей спектакля можно назвать Вершинина ( А. Ермаков) и Соленого (В. Низовой) — создается ощущение, что эти интересные артисты, которые в других спектаклях живут органично, наполненно, в эстетическом пространстве «Трех сестер» чувствуют себя не в своей тарелке. За довольно вяло произносимым ими текстом нет судеб, нет живых, страдающих людей — и это вызывает досаду...

В финале спектакля Юрий Соломин использует, казалось бы, вечный, но вечно волнующий прием. Здесь он оказывается неожиданным и оттого, может быть, действует еще сильнее. Музыка военного вальса резко обрывается, и в полной тишине мы слышим такие знакомые слова: «Музыка играет так громко...», а затем вновь раздается «закадровый» голос режиссера, дочитывающего за сестер Прозоровых итог их несложившейся жизни...

И вновь забирает в плен прошлое. То самое прошлое, в котором нас нет, но есть все то, что сформировало нас, выковало наши вкусы, пристрастия, эстетические и этические критерии, идеалы. Нас нет в нем, но оно живо в нас, хотя ничего уже нельзя изменить, переписать набело...

Юрий Соломин чувствует это и помогает нам ощутить тонкий, грустный аромат прошлого.

Оно никуда от нас не уходит...

Наталья Казьмина
«Театральная жизнь», 28.06.2004

21 августа день рождения заслуженной артистки России Алены Игоревны Охлупиной.

Хочется пожелать красивой женщине и талантливой, востребованной актрисе доброго здоровья, легкого дыхания, новых счастливых мгновений от встреч со зрителями.

21 августа день рождения заслуженной артистки России Алены Игоревны Охлупиной.
Хочется пожелать красивой женщине и талантливой, востребованной актрисе, замечательно и тонко сыгравшей Ольгу в спектакле «Три сестры», Царицу Марию Федоровну в «Царе Иоанне Грозном», Графиню-внучку в «Горе от ума», Настю в «Не было ни гроша, да вдруг алтын», Поликсену Григорьевну «Трудовом хлебе», и других спектаклях доброго здоровья, легкого дыхания, новых счастливых мгновений от встреч со зрителями.

Воспоминания о гастролях в Японии.

Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева, Глеб Подгородинский.

Воспоминания о гастролях в Японии.

Алена Охлупина, Ольга Пашкова, Варвара Андреева, Глеб Подгородинский.

Алена Охлупина
С начала и до конца поездки не было ни одной минуты, которая принесла бы разочарование или сожаление. Даже при тяжелых физических нагрузках мы не чувствовали ни капли усталости, потому что жизнь была духовно наполнена, осмысленна, и при этом было много юмора, привнесенного коллегами-артистами. Эта грань серьезного и смешного сделала всю поездку и легкой, и насыщенной. Мы сыграли двенадцать спектаклей за четырнадцать дней. На шестом спектакле казалось, что уже тяжело, наступил эмоциональный предел, но Господь Бог давал силы. И когда мы сели в самолет, то все в один голос сказали: «Ну, еще бы спектаклей двенадцать, и они были бы самыми лучшими!» Последние несколько раз мы играли на отчаянном кураже, эмоциональности и внутренней свободе. И даже тайфун мы физически ощутили на себе. Спектакль задержали, потому что зритель не мог вовремя приехать, и это прибавило страсти и вихря нашему исполнению. При жуткой занятости мы находили возможность и Токио посмотреть, и суши поесть, и повеселиться. Вся прелесть в том, что была семья, нежность, забота друг о друге, о каждом, и весь коллектив – и Юрий Мефодьевич, и артисты, и костюмеры, и гримеры – все были в едином порыве.
Я ездила в Японию четвертый раз, но это была самая удачная поездка. Потрясающий зал. Ощущение, что ты играешь у себя дома, и не надо ничего форсировать, никому ничего показывать, доказывать. Как только мы привыкли к этому залу, то поняли, что зритель все воспринимает, реагирует даже на взгляд, поворот головы. Японцы — народ сентиментальный, любят поплакать, пострадать вместе с нами. Они очень напряженно живут, и когда видят что-то, что может запасть в душу, мгновенно на это реагируют.

Ольга Пашкова
Существует простое определение счастья: «Счастье – это когда тебя понимают». Я испытала в Японии ощущение счастья от зрительского понимания. Это было неожиданно, потому что есть ведь языковой барьер. Японские зрители понимали и юмор, и все переживания моей героини. Они воспринимали все с открытым сердцем, и потому очень легко было с ними говорить. Я не первый раз в Японии, но уже забыла эти ощущения, к тому же у меня не было такой значительной роли в прошлый приезд. Там никто не знает, «как надо», не ищет ошибок, у них нет эталона, они все искренне воспринимают и сопереживают. Такого приема я не помню, и знатоки не помнят.
И мне жалко, что декорации так долго ехали, потому что мне хотелось сразу принести это ощущение в Москву, испытать его на нашем зрителе. Гастроли в этом смысле очень полезны…
Конечно, времени было мало, и у меня создалось ощущение, что я не видела солнечного света – сначала ехали под землей в театр, потом сидели под землей в гримерках. А когда мы просыпались, была все время плохая погода – то тайфуны, то дожди, неба я не видела. Но, несмотря на это, я была согрета теплом душевного понимания.

Варвара Андреева
Гастроли были необыкновенно интересными. Вначале нам казалось: шесть спектаклей за четыре дня – это катастрофа, будет очень тяжело. Но японские зрители давали нам столько энергии, что ее хватило на все гастроли. На каждом спектакле были аншлаги. И мы отдавали зрителям душевное тепло, и они нам. Только после шестого спектакля я почувствовала, что выдохлась. Мне хочется выразить огромную благодарность японской театральной публике. Они с большим интересом и вниманием смотрели и слушали, очень трепетно относились к происходящему на сцене. Нас, актеров, это вдохновляло, и, кажется, появлялась свобода, возможность импровизации, и нам было очень уютно и хорошо жить в спектакле.
Самое сильное впечатление от Японии — когда мы поднимались на сорок шестой этаж небоскреба. Таких небоскребов в Токио очень много. Прозрачная кабина лифта, скоростная, уши закладывало. И когда смотришь сверху вниз, возникает ощущение, как в компьютерных играх – узенькие ниточки автомобильных дорог, людей не видно, все кажется каким-то нереальным. А вообще, мне показалось, народ очень радушный, очень приветливый. Эта девочка, японка, которая при нас была, плакала, когда мы уезжали…

Глеб Подгородинский
Самое сильное впечатление – когда мы играли первый спектакль. Ждем, когда откроется занавес. У нас в театре всегда слышно дыхание зала, разговоры, гул. А там тишина, ни шороха — ощущение, что вообще пустота. И открывается занавес — полный зал. Это удивительно – их уважение к театру, актерам… У нас было очень мало времени, мы не гуляли, только работали. Не хватило времени посмотреть Японию! Я бы там еще на полгодика остался… Чуть-чуть походили по улицам, поднимались на небоскреб, смотрели ночной Токио…
Японский зритель очень сдержанный, уравновешенный, спокойный. Вот если в финале они аплодируют стоя – это высшее эмоциональное проявление, восторг.

21 августа отмечает день рождения заслуженная артистка России Алёна Игоревна Охлупина. От всей души поздравляем Алёну Игоревну с днем рождения и желаем здоровья, благополучия и новых интересных ролей!