7 марта исполняется 125 лет со дня рождения заслуженного артиста РСФСР Владимира Афанасьевича Подгорного (1887 – 1944).
ПАМЯТЬ
7 марта исполняется 125 лет со дня рождения заслуженного артиста РСФСР Владимира Афанасьевича Подгорного (1887 – 1944).
***
Я родился я 1887 году в Москве в семье чиновника. Думаю, что первые «лицедейские» желания, еще неосознанные, появились в раннем детстве и были вызваны сильными впечатлениями от церковной службы. Под этими впечатлениями я «играл» дома в «священника», а окружающих меня - сестру, няню и случайно находившихся сверстников — заставлял изображать молящихся. Активная роль священника, одевающегося в необычайные по блеску и по форме одежды, церемониал одевания, каждение, обряд причащения—все это увлекало меня в достаточной мере и мне нравилось «играть». Немного позднее я стал изображать «доктора», «кондуктора», но все же не с таким увлечением, как «священника».
Пушкин и Гоголь—вот два имени, запомнившихся мне с первых дней, как только я научился читать. Мне нравилась драматическая форма их творчества, и я любил, читая, изображать тех лиц, которые производили на меня особенно сильное впечатление. Когда мне было 11 лет, я самостоятельно, не побуждаемый никем со стороны, поставил домашний спектакль, в котором играли мои сверстники и я сам. Это был Пушкинский «Скупой Рыцарь». Мною поставлены были все три действия, я занимался с «актерами» и играл две роли: старого барона и еврея Соломона. К этому же времени относится мое знакомство с театром. Первое театральное впечатление: Вий, по Гоголю, в исполнении малороссийской труппы Кропивницкого. Я до сих пор отчетливо помню, какие были интонации у Кропивницкого— вельможного пана, когда он говорил над гробом дочери. В этом же спектакле меня восхитило и потрясло «летание» гроба по сцене, в последнем акте. Затем я увидел «Царя Феодора» и «Дядю Ваню» в московском Художественном театре. В 1903 году, будучи еще гимназистом, я познакомился с некоторыми актерами Художественного театра, куда в этом же году поступил - в школу при театре, - мой старший брат. В 1904 году мне пришлось случайно выступить в роли «наемного бандита» без слов в пьесе Ростана «Романтики», шедшей на открытой сцене в Петровском парке. Я помню, что так волновался, что запутался в декоративной «стене», разделяющей сцену, и благодаря этому запоздал к выходу, чего впрочем, никто не заметил. Но ужас мой был поистине велик. Несмотря на это, желание быть на сцене настолько уж созрело, что я упросил одного знакомого актера, подписавшего контракт в Ригу к Незлобину, взять меня туда с собой, чтобы я мог «присмотреться» к провинциальной сцене и быту актеров, которыми меня пугали. Я пробыл в Риге весь сезон, ежедневно бывая па репетициях и спектаклях, и нисколько не испугался. Два раза меня заняли в течение сезона в качестве статиста в спектакле «Гамлет» и «Отелло». II в той и другой пьесе я был в «свите». Помню, что был в необычайном волнении, а одеваться и гримироваться явился в театр так рано, что удивленный сторож долго не хотел впускать меня в уборную статистов.
Летом 1905 года я получил приглашение через Бориса Пронина приехать в Пушкино (под Москвой), где репетировала труппа только что нарождавшегося «Театра студии», основанного К. С. Станиславским, под режиссерством В. Э. Мейерхольда. Б. Пронин предлагал мне приехать и «устроиться» в театре в качестве второго суфлера. Никаких других предложений у меня не было, а желание работать в театре, да еще таком, который возглавляется Станиславским и Мейерхольдом, было настолько заманчиво, что я немедленно согласился.
За недолгие месяцы существования этого театра (он так и не открылся для публики вследствие целого ряда событий, главнейшее из которых — революция 1905 года), я был в нем не только вторым суфлером, но и статистом или «сотрудником», а также исполнял мелкие поручения по конторе и администрации. Театр-студия был ликвидирован к 1 ноября, и я остался без заработка и без надежд на него. В начале февраля 1906 года в мою «меблированную» комнату неожиданно явился В. Э. Мейерхольд, и между нами произошел такой диалог:
— Вы, я знаю, хотите быть актером?
— Да.
— Я сейчас составляю труппу для поездки на пост в Тифлис. У нас товарищество. Нужен актер на маленькие роли и помощник мне по административной работе. Суфлер у нас уже есть, да вы, как будто, и не стремитесь к этому. Ваши условия?
— Какие же могут быть у меня условия? Согласен на все.
— Хорошо, вот вам деньги на третий класс до
Тифлиса. Завтра мы едем: я, Борис Пронин и вы.
С момента первого спектакля в Тифлисе—в феврале 1906 года я исчисляю сроки моего пребывания на сцене. С этих пор я работаю непрерывно, за исключением моментов болезни. Мейерхольд научил меня любить театр во всех его областях. Мне навсегда стала дорогой не только работа актера, но и работа всех «невидимых» элементов театра. Но окончании весеннего сезона, после недолгого перерыва, товарищество Новой Драмы провело летний сезон в Полтаве, где под руководством В. Э. Мейерхольда мы готовили репертуар для будущей зимы в Тифлисе.
«Полтавский период» я считаю одним из самых значительных для себя. Не потому, что там мне доводилось играть уже значительные роли, но потому, что там я ощутил подлинное существо театра, его движение, его мощь, его увлекательное ремесло, его живое искусство.
В 1908 году летом опять я был в поездке с Мейерхольдом. Это время было временем поисков новых форм театра, время борьбы за эти формы. Мейерхольд был нашим вождем. На нас обрушивались первые удары «неприемлющих», нам же 'выпадали и гордые минуты побед. Я помню, как неистовствовала публика на спектаклях «Балаганчика» Блока, какие были свистки и угрожающие крики одних, и как восторженно аплодировали другие. Сезон 1907-1908 г. я работал в Костроме (товарищество Новой Драмы под управлением И. Н. Певцова).
С осени 1908 года я вступил в театр Веры Федоровны Комиссаржевской в Петербурге и пробыл в этом театре до смерти В. Ф., в Ташкенте, во время гастролей в 1910 году. Совместная работа с Верой Федоровной и с таким актером как К. В. Бравич оставили во мне глубокий и ценный след. Вспоминаю об этом благодарно и радостно.
С 1910 по 1914 года я работал в петербургском театре «Кривое зеркало». Одновременно со мной туда вступил режиссером Н. И. Евреинов. 4 года проведенных в «Кривом зеркале», 7совпали с его самым большим расцветом. Играть там было, весело и интересно. В 12 году, благодаря тому, что болезнь запрещала мне пребывание в Петербурге, я принял приглашение А. Я. Таирова вступить в открывающий в Москве Камерный театр, в котором пробыл лишь один сезон «Сакунталы», «Жизнь есть сон» Кальдерона и «Веера» — Гольдони. Я играл в этих трех пьесах под руководством режиссеров Таирова и Зонова. В 15 году я вошел в «Летучую мышь» Н. Ф. Балиева, который уже давно приглашал меня в свой театр. В нем я пробыл тоже 4 года, пережив эволюцию этого театра, постоянно от типа кабаре к типу театра художественных миниатюр. Мне пришлось сыграть в нем, как и в «Кривом зеркале» огромное количество ролей - маленьких по объему, но больших но внутреннему удержанию Любопытный читатель может узнать об этом в книге «Летучая мышь» Н. Ф. Балиева, изданной в 1918 г. к десятилетию этого театра.
В 19 году вступил в первую Студию МХТ, ныне МХТ 2-й, где продолжаю работать и теперь. Этот последний «этап», наиболее продолжительный по количеству лет, представляется мне и наиболее ценным. Здесь, в непрерывно обновляющихся формах, я отыскал, как мне кажется, ту подлинную сущность русского театра, которую так робко и так трепетно я предчувствовал еще будучи юношей, когда, в 1905 г., в Театре-студии, я увидел Станиславского.
За 20-летнюю сценическую жизнь мне пришлось объехать буквально все более или менее крупные города нашего Союза, благодаря ежегодным гастролям «Кривого зеркала» и «Летучей мыши», не считая поездок, совершенных мною с театром Мейерхольда, Комиссаржевской и 2 МХТ. Пришлось быть и в Сибири, и на Кавказе, и на Дальнем Востоке, и в Средней Азии и за границей (гастроли студии МХТ в Прибалтийских государствах, Германии и Чехословакии). Я уже говорил, что ролей сыграно мною очень много. Каждая из них — любимая в какой-то степени, пока ее играешь. Но из образов, наиболее меня волновавших и представляющихся с моей точки зрения интересными—самым значительными я считаю Акакия Акакиевича Башмачкина из Гоголевской «Шинели» - поскольку позволила воплотить этот образ скудная и скупая инсценировка повести, с величайшим трудом поддающаяся я театральной обработке.
Владимир Подгорный
АКТЕРЫ и РЕЖИССЕРЫ
ТЕАТРАЛЬНАЯ РОССИЯ
«СОВРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ». Н.А. СТОЛЛЯР – М.,1928. С. 93 - 98
