«Листая старые подшивки»

ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ

С народным любимцем Михаилом Жаровым случилось то, что неизбежно должно было произойти с Артистом от Бога. Он пропустил через душу и сердце все, чем жили в ХIХ-ХХ веках наши деды, отцы и мы сами...

«Листая старые подшивки»

ЖАРОВЫ — ФАМИЛИЯ МИЛИЦЕЙСКАЯ

С народным любимцем Михаилом Жаровым случилось то, что неизбежно должно было произойти с Артистом от Бога. Он пропустил через душу и сердце все, чем жили в ХIХ-ХХ веках наши деды, отцы и мы сами.

Его племянница, Светлана Петровна, а также почитатели таланта актера помогли воссоздать малоизвестные страницы жизни семьи Жаровых, связанные с милицией.

Из подвала вышли лауреатами

В ходу у Жаровых шуточная версия о том, что основатель их рода -Иван Николаевич, найденный в кружевных пеленках на крылечке сиротского дома, наверняка имел богемную родословную. И хотя сам он стал «только» печатником -причем классным -типографии «Красный пролетарий», его дети и внуки внесли заметный вклад в кино. театр, живопись, мультипликацию, журналистику.

Мать Михаила, Анна Семеновна -круглая сирота, прачка, привила детям уважение к простому труду и чувство человеческого достоинства. Достаточно сказать, что долгие годы «звездная» семья Жаровых жила в одном из подвалов московского старинного дома на Самотеке. А когда соседи по подвальному житью-бытью докучали Анне Семеновне: «У тебя сын лауреат, а живете в лачуге!» -бабушка с достоинством отвечала: «Это же сын лауреат, а не я!»

Забегая вперед, следует отметить, что не только родители не пользовались заслугами и авторитетом сына, но и он сам. При том что много и охотно помогал нуждающимся как депутат городского Совета. Однажды председатель Моссовета Промыслов вызвал его к себе и поинтересовался жилищными условиями. Михаил Иванович бодро ответил, что они нормальные. Но тот имел другие сведения и распорядился выделить народному артисту трехкомнатную квартиру на Котельнической набережной, где тот и жил до последних дней.

Сестры

О каждом из Жаровых можно рассказать немало интересного. Их было три сестры -Александра, Нина, Лидия и старший брат Михаил. Сегодня никого из них нет в живых. Но остались их дети, внуки, друзья, фильмы, картины, письма, фотографии, воспоминания.

Наверное, в каждом крепком роду есть человек, который бережет все это от забвения и дурного слова. Таким хранителем семейных реликвий у Жаровых стала Светлана Петровна, дочь одной из сестер Михаила — Нины. Химик по профессии, Светлана Петровна заботливо собрала в своей квартире фамильные экспонаты, выделив два главных раздела: «Мир увлечений актера Жарова» и выставка картин Лидии Ивановны, а также рисунков Сергея Эйзенштейна. Они были подарены художнице при совместной работе над фильмом «Иван Грозный». Между прочим, зарубежные коллекционеры предлагали за них хорошие деньги. Но внуки Жаровых дружно ответили: «Это в первую очередь должны видеть в России! « И стали самозабвенно осуществлять задумку при поддержке Российской академии художеств.

Старшая сестра, Лидия, унаследовала от отца любовь мастерить. Начала с шитья платьев для кукол, потом -сестричкам. Так в ней рождался художник по костюмам, который был замечен самим Эйзенштейном. Он и пригласил Лидию на съемки фильма «Иван Грозный». Мало кто знает, что эта кинолента для Жаровых стала «семейной». Михаил играл Малюту Скуратова, а Нина -эпизодическую роль монахини.

Лидия Ивановна была удостоена почетного звания «Заслуженный художник РСФСР», участвовала в постановке лучших отечественных кинолент: «Летят журавли», «Девчата», «Вольница», «Бег», «Неотправленное письмо», «Дядюшкин сон». При жизни были две ее персональные выставки.

Средняя сестра, Александра, выучилась на юриста, работала в Рабоче-Крестьянской инспекции юрисконсультом. Когда было повальное вступление в партию, а по роду занятий это было необходимо, она отказалась. Принципиально заявила: «Выгоните из партии такого-то негодяя -тогда я в нее вступлю. А в одной партии нам не по пути».

Надо ли говорить, что вытерпела она от подобного максимализма! Ее выживали, увольняли, но своих убеждений Александра Ивановна не изменила. Когда работала в Центросоюзе, разрешала сложные арбитражные споры, и ее уважали за бескомпромиссность. Материально, как и все члены семьи Жаровых, она жила трудно. Однажды ей попытались дать взятку. С ней случился инфаркт, так она была потрясена и возмущена.

О Нине Ивановне мы расскажем дальше, а сейчас пора вспомнить о неистощимом на выдумки и розыгрыши ее брате Михаиле.

«Мама, я -народная милиция N 10!»

Типичного огольца знаменитой Марьиной рощи не привлекала карьера наборщика, которую ему прочил отец. Михаила тянуло на сцену. Да вот ирония судьбы: провалил экзамены и в Малый, и в Художественный театры. Пошел статистом в оперный театр С. Зимина, участвовал в массовках.

То было время смутных надежд и устремлений. Пожалуй, немногие знают, что жадный до приключений 16-летний юноша попробовал себя и в качестве народного милиционера. Причем в разгар февральской революции 1917 года в Москве.

Вспоминает Михаил Жаров:

«...Носясь с митинга на митинг, я добрался до городской Думы, которая в те дни походила на боевой штаб. На двери одной из маленьких комнат было мелом написано: «Народная милиция». Там я встретил ребят моего возраста или чуть постарше...

Часов в шесть-семь вечера нас стали разбивать на десятки. Я очутился в первой и получил билет, на котором было написано; «Народная милиция. Билет N 10. М. И. Жаров». Маленькая карточка меловой бумаги размером примерно десять на шесть сантиметров, в левом углу футуристический рисунок -эмблема свободы в лучах.

После того, как я получил этот билет и стал правофланговым в первой десятке московской милиции, нам объявили, что теперь мы находимся на военном положении и без разрешения никуда уходить не можем. Я попросил разрешения позвонить домой, потому что там с утра не знают, где я.

-Мама, я в Думе.

-В какой Думе, что ты мою душу терзаешь? Беги сейчас же домой!

-Мама, я -народная милиция N 10. Я не могу бежать домой.

...Раздалась команда: «Первая и вторая десятки -строиться! . Вот ваш комиссар. Вам дадут винтовки, вы пойдете в Головин переулок и займете полицейский участок».

Прохожие на тротуарах смотрели на нас испуганно: первые штатские с винтовками, да к тому же мальчишки. Впереди шагал молодой студент -наш комиссар. У него за пояс, к моей зависти, был лихо засунут наган. От этой необычной для нас оснащенности оружием и от испуганных взглядов незнакомых людей мы сами начали себя побаиваться. Но вот Головин переулок. Полицейский участок закрыт. Наш комиссар приказал: «Ружья наизготовку! Я буду стучать...» Двери отворили... Это был первый живой городовой, которого я увидел не в форме. Он поднял руки и мрачно сказал: «Я тут один, сторожу оружие. Куда его деть -не знаю».

...Первая победа так быстро и неожиданно досталась нам, что мы не верили в ее реальность. Все было слишком прозаично, даже этот городовой, так не похожий на грозу московских улиц, свирепых «фараонов», кричавших «Осади назад! «.

Стало темнеть... Я сказал:

-Товарищ командир, отпустите домой, я живу рядом. Оставляю в залог винтовку...

-Иди, но возвращайся обратно.

Но этому не суждено было случиться. Отсидев два дня «под домашним арестом», я вырвался в театр...»

«А ты, сестренка, не промахнешься?»

А вот сестра Михаила -Нина стала всамделишным сотрудником подмосковной милиции.

В домашнем музее Светланы Петровны услышала я взволнованный рассказ дочери о Нине Ивановне:

- «...В милиции служить не собиралась, -пишет в своих воспоминаниях мама. -Мечтала быть химиком. После десятилетки со статистическим уклоном сдавала экзамены в Московский химико-технологический институт имени Менделеева. Конкурс был огромный -мне не повезло. Расстроенная, пошла на биржу труда, что в Рахмановском переулке. Там обрадовались: «Статистики нужны на Петровке, 38». Там мужчина в форме наставлял: «Статистика -это, барышня, учет, а без него нет ни анализа, ни самой борьбы с преступностью». И меня взяли с испытательном сроком на два месяца...»

Весть о том, что Нина будет милиционером, родные приняли по-разному. Отец -удовлетворенно: «Будешь работать по-соседству с моей типографией». Мама -тревожно: «Не женское это дело». Сестры: «Теперь ты при деле». Больше всех обрадовался Миша: «Нина, я знаю, что такое милиция. Я в ней служил целые сутки!»

Из личного дела N 154:

«Нина Ивановна Жарова зачислена сотрудником Управления милиции УМВД Московской области с 15 декабря 1930 года. Приобрела опыт и навык в составлении документации, спецсообщений, докладных записок, при этом умело анализирует материалы. Служила в должности инспектора в наружной службе, уголовном розыске, секретариате...».

«Ничего героического, -уверяла она, -я не совершила. Но служба сделала меня стойкой, крепкой».

-Бабушка часто вспоминала, — говорит Светлана Петровна, -как мама поздно возвращалась с дежурств по выявлению беспризорников в Подмосковье. Она не смела переступить порог своего подвального жилища, прежде чем не пройдет санпропускник под контролем строгой Анны Семеновны. Это был отработанный ритуал. Бабушка выносила корыто, ведро воды и лила на мамины одежды, руками огребая с них вшей и грязь. После холодной купели дочь сбрасывала верхнюю одежду и уже в доме начинала мыть всю себя.

Бывало, я по-детски любопытствовала: «А если воришка попадется хитрый, он убежит от тебя? « Мама отвечала серьезно: «Даже самый коварный сделает промашку и обязательно поймается».

Старшего брата Мишу интересовало совсем другое: «Тебе форму дадут? -сыпал он вопросами. -Очень хочу тебя видеть в хромовых сапогах! А из оружия что получишь -берданку или пулемет? « Маме Нине приходилось контролировать работу отделений милиции, проявляя характер в непростых ситуациях. Вскоре на голубых петлицах ее формы появились синие «кубики» -средний начсостав. Со временем ее перевели в УР, где она отвечала за правомерность содержания задержанных в камерах предварительного заключения и за их санитарное состояние. Нередко слышала в свой адрес непристойные шуточки, угрозы обитателей. Были, конечно, и рисковые задания, о которых домашние ничего не знали. Отец гордился: на петлицах дочери красовались уже по две «шпалы». Шел 1941 год.

Семейные обстоятельства

В послужном списке Нины Ивановны есть перерыв в службе «по семейным обстоятельствам». Справка Управления НКВД г. Москвы от 28 июня 1941 года гласит: «Дана Жаровой Н. И. в том, что она действительно выезжает из г. Москвы вместе с отцом, матерью, сестрой и племянницей».

-А «семейные обстоятельства», -пояснила Светлана Петровна, -были самые печальные. Мама не состояла в официальном браке с моим отцом, которого арестовали как «врага народа». Она ждала его всю жизнь. А я узнала, что отца расстреляли лишь после смерти мамы. Так что не минула и нашу семью сия горькая чаша. Отъезд в Казахстан почти на два года был своего рода ссылкой. Большую часть времени мама работала в «Окнах ТАСС», возглавляла цех в производственно-творческом объединении художников «Казизо». В трудный для страны час она агитационными средствами поддерживала моральный дух шахтеров, колхозников, металлургов. В семейном архиве сохранились трогательные свидетельства поощрений в те годы: благодарность за агитпоездку в Карагандинский угольный бассейн, талон на покупку костюма, премия -250 рублей...

Лучший стрелок

Зимой 1943 года семья вернулась в Москву. Нина Ивановна для себя решила, что из-за мужа ее дальнейшая служба в милиции невозможна. Однажды на улице столкнулась со своим бывшим начальником секретариата И. Ковалем. Он и настоял на ее возвращении в Управление областной милиции, которое располагалось тогда в Казарменном переулке, возле Покровских ворот.

Надо ли говорить, как это окрылило молодую женщину? О ее старании говорят награды: ордена Красного Знамени, Красной Звезды, медали «За боевые заслуги, «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», а в мирное время -два нагрудных знака «Отличник милиции».

Любивший розыгрыши брат Михаил уже не подшучивал над майором милиции. Сестра слыла одним из лучших стрелков в подразделении, участвовала в соревнованиях.

В 1953 году Нина Ивановна решила вступить в партию. И услышала на собрании вопрос, бьющий наотмашь: «Кем был отец вашей дочери? « Сколько известно примеров, когда в таких ситуациях отказывались от компрометирующей связи, вычеркивали из жизни даже близких. Эта хрупкая женщина выдержала удар с мудростью и достоинством, редким даже в стабильные времена: «Каждая женщина имеет право стать матерью. Я его осуществила. И никто не имеет права меня спрашивать об этом».

-А в жизни, -припомнила дочь, -мама настолько за меня боялась, что не позволяла даже безобидного анекдота. По молодости, я сознательно провоцировала ее на оценку роли Сталина, Хрущева. Она уходила от откровенного разговора. И лишь после ее смерти я узнала, что все она понимала правильно, как мы все, но страх за мою судьбу замыкал ей уста. А была она кристально честным человеком.

В 60-е годы в органах началась реорганизация. Ее должность заместителя начальника секретариата становилась вольнонаемной. В материальном отношении это был крах для нашей семьи. В марте 1960 года, имея 30 лет выслуги, она ушла в отставку, но не порывала с милицией. Принимала деятельное участие в делах совета ветеранов союзного министерства.

Театральная сага брата

Михаил Жаров «вернулся в милицию» задолго до того, как сыграл роль участковых инспекторов милиции -Анискина и Ковалева. Перед войной у него была еще небольшая роль милиционера-спортсмена в фильме «По следам героя». А еще раньше -интеллигентного чекиста Ларцева в фильме «Ошибка инженера Кочина». Обе роли -своего рода сценическая компенсация за колоритного бандюгу Жигана, сыгранного Жаровым в «Путевке в жизнь». И хотя Жиган принес молодому актеру мировую известность, сам он был недоволен, что оказался по другую сторону «баррикад».

Потом будут сыграны десятки исторических, военных, комедийных ролей, вошедших в сокровищницу отечественного кино, прежде чем Жаров наденет мундир участкового Анискина.

Что недоговорил Виль Липатов

Тогда еще никто не знал о киногерое то, что вынужден был скрыть писатель Виль Липатов, взявший прототипом сельского участкового документального Анискина.

...В 30-е годы подлинный Анискин не был милиционером. Жизнь оказалась намного прозаичней художественного вымысла. Он вынужден был ехать в алтайскую глушь вслед за репрессированной сестрой -жертвой коллективизации, оставшейся с оравой детишек.

В войну 50-летнего Анискина по партийной линии назначили участковым. Жил он на Советской улице в маленьком домике с голубыми наличниками, вблизи детдома. Время было голодное. Однажды сторожившие картофельное поле сельчане насмерть забили тяпками вора, оказавшегося... женщиной. Анискин же и тогда проявлял чудеса доброты. Пригрел под своей крышей пришлую девочку-сиротку...

Справедливого участкового уважали, дети любили играть в Анискина. Когда сестру сняли с учета в спецкомендатуре, брат вышел в отставку и вернулся с ее семьей на родину...

Зрячей душой угадал народный артист Жаров доброе сердце героя и скрытые из цензурных соображений драматические повороты в жизни Анискина.

«Ты очень достоверен, Миша!»

Впрочем, одной интуиции Жарову было мало. Он, любимец публики, лауреат и многократный орденоносец, считал себя стажером и желал знать о работе участкового не по вершкам, а так, будто собирался сменить профессию. Дотошно изучил все инструкции, дежурил вместе с «хозяином микрорайона», брал на карандаш характерные детали и словечки. На съемках коллеги отмечали его трудолюбие и требовательность. Он выдерживал нагрузки, непосильные для молодых. При этом одновременно продолжал играть в театре. Когда была отснята часть материала, Жаров пригласил на просмотр сестру Нину.

Из воспоминаний Нины Ивановны:

- «Отбросим в сторон у родственные отношения. -сказал мне в кинозале брат. -Ты без обиняков откровенно скажешь, что получилось плохо, и мы переснимем заново. Я предупредил режиссера -твое мнение будет для меня решающим».

Когда зажегся свет, подошел Михаил:

- «Ты внимательно смотрела, ну, как все получилось ?»

- «Да, я смотрела очень внимательно. Ты очень достоверен, Миша...»

Эти годы были звездным часом для Михаила Ивановича. За сельским Анискиным последовал блистательный образ городского участкового Ковалева из повести Бориса Васильева «Самый последний день» в постановке Малого театра. А на телевидении -продолжение эпопеи: «Анискин и Фантомас», «И снова Анискин».

Естественно, милиция была и первым зрителем на премьерах. На всех спектаклях видел Жаров «коллег» в зале. Это помогало играть. «Меня работники милиции, -признавался он, -как бы приняли в свою семью. А наш участковый стал относиться ко мне как к своему коллеге, рассказывать о новостях в нашей профессии, советоваться, как с другом».

Не знал Анискин-Ковалев, что командиры и замполиты брали его в помощники при разборе неправильных действий нерадивых стражей порядка. Жаров честно заработал милицейскую награду -знак «Отличник милиции», которым он очень гордился и в день своего рождения предпочел всем наградам. «Ты не очень-то задирай нос, -шутил он с сестрой, майором милиции. -Теперь такая награда есть и у меня! «

И этот знак, и милицейскую форму Жарова-Анискина передала Нина Ивановна в Центральный музей МВД после смерти брата. В двух милицейских музеях -центральном и областном есть память и о ней самой -фотографии, документы, награды.

Полковник внутренней службы Лариса АСАУЛОВА
«Милиция» (Москва), 27.02.2001

НАРОДНЫЙ АРТИСТ СССР М.И.ЖАРОВ

Очерк В.Канаевой

Его узнают на улицах. С ним раскланиваются, подходят, чтобы пожать руку, ему улыбаются или просто оглядываются вслед. Но это не тяготит, не утомляет Михаила Ивановича Жарова. Он охотно и приветливо беседует с людьми, отвечает на их улыбки, с удовольствием пожимает руки. С непосредственной, почти детской радостью несет он бремя своей огромной популярности.
Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда М. И. Жаров — один из самых известных и любимых в нашей стране актеров театра и кино. Не популярность-однодневка, что ярко вспыхивает и горит недолго, а прочная, всенародная любовь сопутствует ему, за нее артист как бы заново борется в каждом новом своем фильме, в каждом новом спектакле.
В чем же причина этого почти легендарного успеха?
Вероятно, в том, что сама личность Михаила Ивановича Жарова — ровесника века — зрителям старшего поколения напоминает их молодость и силу, а для молодежи Жаров — олицетворение доброй, мудрой и одновременно озорной и лукавой зрелости.
И в том, что на редкость обаятельным был его герой — ясноглазый, стройный, веселый, чуть бесшабашный и удалой парень из многочисленных кинофильмов 30—40-х годов.
И в том, что, создав однажды тип своего героя, артист не «заштамповался», а продолжал искать новые, яркие сценические и кинематографические характеры.
Может быть, самый главный секрет его успеха заключается в том, что на всем протяжении своей творческой жизни он шел в ногу со временем, мужал и взрослел вместе с советским искусством, безошибочно находя в его многообразии верный путь, направление, наиболее отвечающее его художническим склонностям и запросам.
Свою сценическую карьеру Жаров начал в 1915 году статистом Оперного театра Зимина. Там он видел спектакли с участием Ф. И. Шаляпина, Л. В. Собинова и других великих мастеров русского театра.
Затем Михаил Иванович поступает учиться в Театр-студию Художественно-просветительного союза рабочих организаций, где его наставником был известный режиссер Ф. Комиссаржевский. По окончании студии Михаил Иванович становится артистом Первого фронтового передвижного театра.
В составе его труппы он выезжал на фронты гражданской войны, выступая перед красноармейцами в образе главного героя мольеровской комедии «Плутни Скапена». Эти спектакли обозначили начало профессиональной творческой деятельности актера.
А потом была служба во многих театральных труппах, работа под руководством выдающихся мастеров сцены Вс. Мейерхольда и А. Таирова.
Переход в мейерхольдовскуЮ труппу был весьма органичен для молодого Жарова с его кипучей энергией, смелостью и неустанным поиском новизны в искусстве. Пять лет работал артист рядом с «неистовым экспериментатором», сыграв в его спектаклях несколько ярких гротескных ролей, в том числе и Брандахлыстовой из «Смерти Тарелкина» А. В. Сухово-Кобылина.
Вершиной его сценического творчества до прихода в Малый театр, где он играет с 1938 года по сей день, была роль молодого матроса Алексея в «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского в спектакле Камерного театра, поставленном в 1933 году А. Я. Таировым. Уже в этой работе проявились характерные черты творчества Жарова: правда сценического бытия, глубокое проникновение в сущность образа, умение создавать на сцене цельный и глубокий человеческий характер. Все эти качества актера великолепно развились потом в Малом театре.
В молодые годы М. И. Жаров снискал себе славу прежде всего как великолепный комедийный актер. Слава эта связана с киноэкраном. Первые роли в кино артист сыграл еще в 20-е годы. Подлинный же успех пришел к Жарову, пожалуй, в 1931 году, когда на экранах появился первый советский звуковой фильм «Путевка в жизнь», где он снялся в роли главаря бандитов Фомки Жигана. А затем — такие разные роли в кино, как начальник строительства Зайцев в фильме «Три товарища», «король санкт-петербургского бильярда» Дымба в «Возвращении Максима», бывший торговец пирогами, а теперь губернатор Санкт-Петербурга Алек-сашка Меньшиков в «Петре Первом», дьяк Гаврило в «Богдане Хмельницком», Малюта Скуратов в «Иване Грозном», помещик Смирнов в экранизации водевиля А. П. Чехова «Медведь».
Песня — иногда грустная, а чаще веселая и озорная — всегда рядом с Жаровым. Это он вместе с Н. Баталовым впервые в фильме «Три товарища» исполнил легендарную «Каховку» И. Дунаевского на слова М. Светлова.
В годы Великой Отечественной войны Жаров часто снимался в кинокомедиях и пользовался большим успехом у зрителей в ролях летчика Баранова в фильме «Воздушный извозчик», Еропкина в «Близнецах», Семибабы в «Беспокойном хозяйстве». Была даже роль артиста Жарова в кинофильме «Актриса». Комедийное дарование Жарова с наибольшей яркостью выявилось в кинематографе, а на сцене Михаил Иванович показал себя замечательным драматическим актером.
С первых ролей в Малом театре Жаров утвердился в числе ведущих актеров труппы, близких ей по духу и исполнительской манере. Он завоевал признание в традиционном репертуаре старейшей русской сцены, пьесах А. Н. Островского, сыграв вначале Аполлона Мурзавецкого, а позднее Лыняева в «Волках и овцах», Дикого в «Грозе», поставленной В. Н. Пашенной. С успехом выступил в образах современников — таких, например, как фронтовой командир, морской офицер новой формации Харитонов в спектакле «За тех, кто в море!» по пьесе Б. Лавренева, играл героев Л. Леонова и А. Корнейчука, Н. Погодина и К. Симонова.
Велик и разнообразен послужной список артиста за сорок с лишним лет работы в Малом театре. Есть среди его ролей особенно значительные, наиболее удавшиеся артисту.
Кто помнит его Митрича («Власть тьмы» Л. Толстого) и Храпова («Васса Железнова» М. Горького), Лебедева («Иванов» А. Чехова) и Яагупа («Браконьеры» Э. Раннета), тот согласится, что артист создал не просто живые характеры, но и обобщенные человеческие типы.
«Образ, не занимающий в пьесе ведущего положения, вдруг приобрел в спектакле сложную, понятную и волнующую биографию,— писала газета «Московская правда» о Жарове в роли Лебедева.— Жаров рассказал так много о своем герое, рыхлом, массивном человеке с мягким русским лицом и клоками пушистых светлых волос над высоким лбом, что угадываешь и былую широту его ныне сломленных и исковерканных провинциальным мещанством желаний, и сердечную доброту, и зря растраченную силу...». Полная противоположность Лебедеву — Прохор Борисович Храпов, брат Вассы, в спектакле «Васса Железнова» М. Горького. Прохор в исполнении Жарова казался на первый взгляд лишь беспробудным пьяницей и развратником. Однако в некоторых сценах, и особенно в той, где Прохор узнает, что он наследник огромного богатства Железновых, актер раскрывал звериную, стяжательскую, подлую натуру своего героя.
Михаил Иванович рассказывает, что в процессе репетиций спектакля «Васса Железнова» ему вспоминался фабрикант Куралин, виденный в детстве, стяжатель и ханжа, «застегнутый в сюртук длинный и гнусавый барин», и образ Храпова был в какой-то степени определен воспоминаниями о нем. М. И. Жаров не только играет, но иной раз и ставит спектакли в Малом театре. Несомненной режиссерской удачей явилась постановка пьесы эстонского драматурга Э. Раннета «Браконьеры», осуществленная в 1961 году, где Михаил Иванович сыграл роль Яагупа. Эта пьеса о месте и роли художника в современной жизни, думается, привлекла Жарова мыслью, которая особенно близка его творчеству: вера в человека, в его доброе начало, желание и умение помочь заблудившемуся, оступившемуся. Этой мыслью и был пронизан спектакль.
Во «Власти тьмы» Л. Толстого, поставленной Борисом Равенских, было много актерских откровений. К ним принадлежит и образ Митрича, созданный Жаровым. Его Митрич — человек, соединяющий в себе и народную мудрость, и почти детскую наивность, большую духовную силу, выдержку и одновременно сознание своего полного бессилия что-либо изменить в этом темном мире. Есть какое-то трагическое противоречие в том, что этот большой, умный и сильный еще человек так беспомощен в жизни.
Артист писал о работе над ролью Митрича: «Роль старого солдата Митрича очень сложная и глубокая. На первый взгляд она кажется даже в чем-то противоречивой. Недаром так много споров ведется до сих пор в критике о толковании и понимании этого характера. Но для меня, как и для всех участников спектакля, не вставал вопрос, следует ли осудить или оправдать Митрича. Мы увидели в этом человеке прежде всего проявление замечательных черт характера русского человека. Прямой и честный, Митрич прошел большую и трудную жизнь солдата, он верой и правдой служил отечеству. И вот теперь мы видим его нищим стариком, который за кусок хлеба и угол на печке работает у преуспевающего Никиты. После 25-летнего пребывания в царской армии Митрич оказался выброшенным из жизни. У него нет семьи, нет дома, нет земли... Не шутя Митрич считает себя «сиротой и заблудшим человеком».
Митрич в исполнении Жарова — живой человек из народа, как, впрочем, и все его герои, какое бы общественное положение они ни занимали.
Действие пьесы К. Симонова «Так и будет» происходит в последние дни войны, в Москве, в квартире академика архитектуры Воронцова, которого играет Жаров.
Пожалуй, Воронцов так и остался бы одним из тех чудаковатых, рассеянных, милых и нескладных профессоров, каких немало было в наших спектаклях. Но автор в этом образе и в образах членов семьи Воронцова обобщенно отобразил и очень высоко оценил место и роль советской интеллигенции в годы войны. Образу Воронцова это придает большой идейно-политический смысл. Материал роли позволил артисту избежать сценического штампа. Артист конкретизирует характер, играя именно московского академика, а не, к примеру, ленинградского. Коренной москвич виден здесь во всем — в повадке, в манере двигаться и общаться, в чисто московском говоре. Это особенно органично проявляется в предложенной художниками Л. Варпаховским и В. Клотцем декорации — перед зрителем типичная квартира московской интеллигентной семьи 40—50-х годов.

Еще одна роль нашего современника в репертуаре М. И. Жарова — милиционер Ковалев в спектакле «Самый последний день» Б. Васильева. Это добрый, чуть лукавый человек с удивительно мудрым взглядом на жизнь, на людей. Артист передает тончайшие оттенки настроения своего героя в за висимости от того, с кем из своих «подопечных» он в данный момент общается. Ковалев — Жаров отечески добр и строг в сцене с «оступившейся» девчонкой, трогательно откровенен со старым другом Комиссаром, насмешлив и язвителен с анонимщиком и клеветником Бызиным, чуть застенчив в разговоре с вдовой профессора Агнессой Павловной.
Лучшие роли сыграны М. И. Жаровым в русском репертуаре. И это естественно — Жаров художник глубоко национальный. Он прекрасно знает душу русского человека, особенности национального характера. Зорким глазом художника наблюдает он множество различных человеческих характеров, и потому роли его получаются такими узнаваемыми, живыми. В этом помогает ему великолепное владение искусством сценической речи. Работая над ролью, над ее речевой партитурой, актер удивительным образом постигает и особенности авторского стиля, и сущность данного образа, и, самое главное, умеет соединить все это в естественный и органичный конкретный речевой образ.

На своем творческом пути артист встречал режиссеров самых различных направлений И всегда в работе с ними отбирал для себя все то важное и ценное, что было применимо к его творческой индивидуальности, что помогало ему нести свою тему — тему добра, простоты, скромности и мудрости человеческой. Творческая судьба артиста сложилась счастливо. Популярность его огромна. Но популярность иной раз и мешает. Было время, когда зрители, привыкшие смотреть„на Жарова как на комедийного актера, оживлялись с его выходом на сцену, и первые фразы встречали веселым смехом. Артисту приходилось «наступать на горло» собственной славе и силой воли, мастерством заставлять зрителей сопереживать его драматическим героям.
М. И. Жаров написал интереснейшую книгу воспоминаний «Жизнь, театр, кино». Ждет новых ролей, ищет интересные пьесы и сценарии, недоволен, когда редко идут спектакли с его участием, ставит сам! Последние работы Жарова в кинематографе: Ухов («Старшая сестра»), Анискин («Деревенский детектив» и «Анискин и Фанто-мас»), сэр Джон Фальстаф в фильме, созданном по мотивам комедии Шекспира «Виндзорские проказницы». На киностудии имени Горького М. И. Жаров в качестве режиссера снял новый фильм об Анискине, которого, естественно, сам и сыграл.

Имея в виду роли Жигана и Анискина, Жаров как-то пошутил: «Начал с бандита, а кончил следователем. Это свидетельствует о воспитательной роли кино...»
Недавно артист снялся в автобиографическом фильме «Жаров рассказывает», в котором прослеживается весь его творческий путь.
Михаил Иванович был депутатом Московского городского совета, избирался секретарем партийной организации Малого театра. Он является директором Центрального Дома актера. Много душевных сил и времени отдает он общественной работе и всегда рад помочь людям.
Остается добавить, что сегодня рядом с М. И. Жаровым на сцене Малого театра его дочь, актриса Анна Михайловна Жарова, уже сыгравшая свои первые роли. Положено начало новой актерской династии!
В одном интервью Жаров так ответил на вопрос о бремени славы: «Тяжести не чувствую. А слава?! Можно ли сказать, что хлеб знаменит? Он нужен. То же и художник».

МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ЖАРОВ

Очерк А. Зись из книги «Малый театр. 1824-1974». Том 2.

Было обычное утро. В тот час, когда пробуждается город, наряды милиции, получив назначение, отправлялись по своим заданиям. И так уверен, четок, ритмичен был их шаг, что залюбовался ими участковый уполномоченный Семен Митрофанович Ковалев, сначала просто залюбовался, а потом сделался строже, собранней, поднес руку к козырьку... А шеренги все шли и шли, и вот уже не просто старый участковый, которому с завтрашнего дня полагалось выйти на пенсию, любовно вглядывался в молодых ребят, своих преемников, а ветеран и наставник принимал пополнение, благословлял его на службу, а если понадобится — и на подвиг. Делу этому он отдал жизнь, и вот его служба приходила к концу.

В спектакле «Самый последний день», поставленном по повести Бориса Васильева на сцене Малого театра Борисом Равенских, участкового уполномоченного сыграл Михаил Иванович Жаров. Сыграл человека скромного, доброго, идеально отзывчивого к чужим бедам и трудностям. Это был человек из тех, кого принято считать обычными, но кто на деле, по сути своей — личность незаурядная, а по поступкам — истинный герой. В этом сочетании противоположного раскрывалась суть образа, созданного М. И. Жаровым. И потому, когда играл военный оркестр и стоял Семен Митрофанович, приложив руку к козырьку, в этой патетической сцене не было ничего искусственно придуманного (что могло бы быть, окажись на месте Жарова актер иного склада). Но есть внутренняя значительность, незаурядность, высокая преданность своему благородному долгу. Эта тема намечалась с самого начала, но здесь нашла свое яркое образное выражение. Характер стал монументальным, не потеряв ничего в жизненной реальности. И когда в конце спектакля Семен Митрофанович погибал, не дожив нескольких часов до пенсии, погибал от руки бандитов, которых хотел задержать, волна глубокого сочувствия поднималась в зрительном зале.

Так решал свою гражданскую задачу этот спектакль, решал прежде всего благодаря тому, что обаяние таланта и своеобразие индивидуальности М. И. Жарова сказались здесь вновь — и с удивительной силой. Удача обусловлена была тем, что режиссура дала возможность проявиться ярким чертам индивидуальности актера. Органичная демократичность, неизменный народный юмор, который может быть ласковым, добродушным, а может обернуться и злым, уничтожающим сарказмом; одержимость, которая может быть очевидной, явной, а может быть и неприметной, скромной до решительного момента, но которая никогда не перейдет в фанатизм, ибо одухотворена мощным глубочайшим жизнелюбием. Природа творческой личности Михаила Жарова, ее сущность — в народности.

Именно о народности искусства актера часто писали в статьях и рецензиях. Большей частью она усматривалась в том, что Жаров запросто как бы спускался к зрителям с высот сцены или экрана, становился с ними вровень; в том, что он подмечал знакомые черты, часто встречающиеся в повседневном общении с «простыми людьми»; в том, что в его списке ролей — люди всех профессий. Он был на сцене и в фильмах рабочим, крестьянином, агрономом, матросом, служащим, официантом, шофером, поваром, ученым, генералом Советской Армии. Все это так, но это признаки внешние. Гораздо важнее другое — Жаров лучшими своими работами поднимал зрителя до вершин значительной художественной идеи, увлекал их высокими, а порой возвышенными чувствами, проникнутыми социалистическим гуманизмом, преданностью благородным идеалам самоотверженного служения людям.

Популярность Михаила Жарова была необыкновенна. В этом отношении соревноваться с ним могли очень немногие, даже самые замечательные актеры. Жарова знали и любили зрители разных поколений, и самые юные, и те, чья молодость прошла суровые испытания войны с фашизмом, и самые старшие, жившие в эпоху, которая для нашей молодежи стала уже далеким прошлым. Влияние жаровского таланта оказалось стойким и неподвластным тем сменам актерских «типов», которое несет время. Это относится не только к представлениям, обусловленным преходящими вкусами или летучими потребностями моды, но и к тем, что были продиктованы действительно властными условиями времени.

Творческой индивидуальности М. И. Жарова были присущи такие художественные качества, которые для каждого времени представляют очевидную общественную ценность и вместе с тем открывают каждому поколению какие-то особые свои стороны, именно этому поколению близкие. Какие бы глубокие причины ни находить этому явлению, в первооснове их — именно народность художника. Она пронизывала созданные им образы, естественно входила в их содержание, они неотделимы от нее, как здание от своего фундамента.
Михаил Жаров прошел большой, яркий, блистательный путь в советском театре. Еще ребенком, ощутив властное, неодолимое тяготение к театру, он жил под знаком этой пламенной страсти. Жаров принадлежал к тому поколению художественной интеллигенции, которое стояло у истоков советского искусства. Артисту посчастливилось находиться в самой гуще создания новой художественной культуры, и его творчество стало одной из интереснейших страниц в истории советского театра и кино. «На моих глазах, — говорил сам актер, — прошла чуть ли не вся история советского театра. Я видел спектакли, вошедшие в учебники, я и сам играл в таких спектаклях. Я присутствовал при смелых режиссерских экспериментах, принимал в них посильное участие, окунался в атмосферу идейной и творческой борьбы. И, оглядываясь назад, вижу особенно ясно, как сквозь все устремления художников проступало властное стремление советского театра полнее, чище отразить великие процессы, происходящие в стране, передать пафос строительства мира нового, отринуть то, что мешает этому миру...»

Судьба М. И. Жарова сложилась счастливо. Ему довелось работать с выдающимися и просто талантливыми режиссерами, чьи спектакли и фильмы стали вехами советского искусства. В театре — это В. Э. Мейерхольд, А. Я. Таиров, затем И. Я. Судаков, К. А. Зубов, Б. И. Равенских... В кино — С. М. Эйзенштейн, Я. А. Протазанов, А. П. Довженко, Н. В. Экк, В. М. Петров, Г. М. Козинцев, Л. 3. Трауберг, И. А. Савченко, братья Васильевы. Кажется, легче перечислить крупных мастеров нашего кино, которые не привлекали Жарова в свои картины, чем тех, кто вовлекал его в творческое содружество. Это были художники разных путей в искусстве, приверженцы разных стилей и направлений, разных приемов работы с актером, не говоря уже о том, что каждый из них обладал яркой, самобытной индивидуальностью. Сценическая жизнь Жарова шла рядом с такими великими мастерами, как В. И. Качалов, И. М. Москвин, В. Н. Пашенная, ему довелось работать и со старейшинами советского театра — А. А. Яблочкиной, В. Н. Рыжовой, П. М. Садовским. Все они были гордостью советского театра, но талант их, одухотворенный и оплодотворенный революцией, все же сформировался еще в дореволюционные годы. Жаров и его более молодые товарищи по искусству как актеры начали складываться уже в новое время, и именно оно, время революционного преобразования мира, с первых шагов стало смыслом и сутью их творчества. Представляется правомерным рассматривать творчество Жарова (при всей несхожести дарований) в одном ряду с творчеством носителей лучших традиций советской актерской школы, таких, например, как Н. П. Хмелев и Б. В. Щукин.

У учителей Жаров взял то, что их объединяло, — высокое понимание задач советского искусства, его благородного воздействия на людей, самоотверженность и служение глубоко содержательному творчеству. И одновременно в творческих высказываниях, главное, в практике своих учителей артист отбирал то, что было близко его собственным устремлениям, его собственному индивидуальному пути. Жаров пережил в молодости искренние увлечения и Ф. Ф. Комиссаржевским, и В. Э. Мейерхольдом, и А. Я. Таировым. На всю жизнь сохранил он добрую память о них и, наверное, не стал бы тем Жаровым, которого мы знаем, без их уроков сценического мастерства. И все-таки естественное развитие его таланта закономерно привело этого неизменно преданного правде жизни и правде искусства артиста в Малый театр с его щепкинскими традициями. И то, что Жаров на протяжении десятилетий жил в атмосфере напряженного и многообразного творческого поиска, испытывал влияние страстных в работе, увлеченных и увлекающих художников разных направлений, безусловно, не помешало, а, наоборот, помогло тому, что он сразу же занял одно из самых видных мест среди замечательных артистов старейшей московской драматической сцены. Он пришел в коллектив уже сложившимся актером. За его плечами были учеба в студии Ф. Ф. Комиссаржевского, работа во фронтовых театрах в годы гражданской войны, в «левых» экспериментальных театрах начала 20-х годов, в Бакинском рабочем театре, в Казанском Большом драматическом театре, интересные актерские работы в театрах Мейерхольда и Таирова.

На первый взгляд, приход Жарова в Малый театр мог показаться неожиданным. Те театры, в которых он играл прежде, требовали от актера иной художественной стилистики. Но по сути дела встреча Жарова с искусством Малого театра была подготовлена всей его сценической деятельностью. Жаров всегда был актером глубокого реализма, и поэтому его тяготение к старейшему русскому театральному коллективу — явление глубоко закономерное. От прихода Жарова в Малый театр выиграли и творческий коллектив, и сам Жаров, и зритель. Так бывает всегда, когда в театральную труппу вступает талантливый актер. Так было, когда в Малый театр пришел С. Л. Кузнецов; так было, когда в труппу влились И. В. Ильинский и М. И. Царев; так было и тогда, когда в него вступил и М. И. Жаров. Театр приобрел сочного, талантливого актера, во многом обогатившего своим творчеством его лучшие традиции. И в то же время творческое общение Жарова с корифеями Малого театра придало его творчеству новую, высокую реалистическую зрелость.

Не раз Жаров с глубоким уважением и любовью вспоминал о тех уроках высокого мастерства, которые он получил от корифеев Малого театра. «Малый театр может гордиться, не только целой галереей первоклассных актеров, — писал он, — но — это очень важно — великолепным актерским ансамблем. Здесь актеры понимают, чувствуют друг друга. Великие актеры Малого театра, оставаясь резко индивидуальными, сумели создать слаженный ансамбль и умели ладить между собой — на сцене и в жизни. Этому научил театр и нас».

Вспоминая спектакль «Волки и овцы», в котором артисту посчастливилось играть вместе с В. Н. Рыжовой, М. И. Жаров, характеризуя игру выдающейся актрисы, писал: «Игра Рыжовой — классическое богатство нашей сцены. От любой ее роли, исполняемой в самое разное время, получал эстетическое наслаждение. Никогда не казалось, что какие-то приемы «устарели»: приемов просто не было, было настоящее искусство».

«Приемов просто не было, было настоящее искусство», — говорил Жаров о Рыжовой. Но то же мы можем сказать и о Жарове. Ведь не случайно В. Н. Рыжова, которой пришлось видеть на своем веку так много замечательных актеров, оставила о Жарове такие прочувствованные строки: «Проходят годы, но не тускнеет искусство актера, не унимается его кипучесть, не стареет душа. По-прежнему колоссальна энергия Жарова, находящая самые яркие выражения и в творчестве, и в общественной жизни».

Жарова принято считать комедийным и характерным, актером. Я не придерживаюсь позиции жесткого закрепления за актерами амплуа и жанров. Однако бывают мастера преимущественно трагических или комедийных характеров. Таких великих актеров, как А. А. Остужев в Малом или Л. М. Леонидов во МХАТе, называют прежде всего трагическими актерами. У Жарова была репутация комедийного актера. И это верно, но верно лишь отчасти. Еще со времен вошедшего в историю советского театрального искусства спектакля Камерного театра «Оптимистическая трагедия», где артист ярко сыграл роль Алексея, Жаров не раз доказывал, что ему отнюдь не чужды драматические и трагедийные образы.

Талант Жарова мажорен. Если попытаться определить, что именно объединяет почти все образы Жарова, и положительные, и отрицательные, и такие, что не поддаются однозначному определению, — это жизнелюбие. Иногда жизнелюбие почитается как бы признаком непременного душевного здоровья. У Жарова жизнелюбие жизнелюбию рознь, здесь все зависит от характера его персонажа. Жаров жизнелюбив и тогда, когда он играет героев благородных и персонажей низких, людей сильных духом и слабодушных. Само видимое удовольствие, с которым актер исполнял любую свою роль, создавало особую оптимистическую, часто веселую, юмористическую тональность исполнения, дарящую ту самую радость, которая неотъемлема от восприятия жаровского творчества. Неиссякаемый художественный оптимизм Жарова просвечивал во всех его образах, не исключая и тех, которые насыщены внутренним драматизмом. И может быть, особенно примечательны те его герои, которые, будучи замешены на комедийном начале, попадают в остро трагедийную ситуацию.

Творчество Жарова в лучших его проявлениях всегда представляло явления жизни обобщенно, крупно, и вместе с тем в конкретной точности деталей и даже подробностей быта. Его Алексей в «Оптимистической трагедии» на сцене Камерного театра при всей обобщенности этого образа был на редкость «земным», узнаваемым, прочно связанным с жизненной реальностью. Подробности поведения Алексея были строго отобраны, отчеканены таировской четкостью рисунка, его особенной пластикой, и вместе с тем ярость исканий Алексея, его стремление к познанию истины — все определялось верностью актера реализму в простом и высоком его понимании.

С годами искусство Жарова стало как бы сдержаннее, вдумчивее, в нем большее значение приобретало движение мысли персонажа, процесс осмысления им явлений действительности. Содержательнее, многокрасочнее и глубже становилось чувство народности в замечательных созданиях артиста.

Так, с глубоким драматизмом играл он в «Странице дневника» А. Корнейчука Грозу, вернувшегося с войны и не нашедшего себе места в жизни. Человека совсем другой жизненной судьбы — архитектора Воронцова из пьесы К. Симонова «Так и будет», типичного интеллигента новой, советской формации, человека ясного и светлого мироощущения — Жаров сыграл с такой же удивительной художественной достоверностью и убедительностью. Громадным знанием человеческой психологии отмечена сценическая история этих людей в исполнении актера. А Митрич во «Власти тьмы»? Какое значительное сценическое создание! Вспомните его разговор с Анюткой, которая понимает, что в доме свершается преступление. И, все понимая, казалось, смирившись с волчьими законами жизни, Митрич Жарова тем не менее приводит нас к отрицанию такой жизни, к обнажению ее гибельности для человеческой души.
Жаров не стремился стать внешне неузнаваемым в новой роли. Но мало меняясь внешне, Жаров представал в каждой роли новым: его герои — люди с разными биографиями, с рельефными и очень разными характерами, персонажи благородные и бесчестные, умные и недалекие, мужественные и безвольные. Каждый из его героев говорил знакомым жаровским голосом, который артист не старался менять, улыбался знакомой жаровской улыбкой, а люди возникали неповторимые, своеобычные. Личность Жарова глубока и богата, кажущаяся неизменяемость никогда не оборачивалась замкнутой статичностью, однообразием, самоповторением.

Незадолго до участкового уполномоченного Ковалева Жаров сыграл участкового уполномоченного Анискина в фильме «Деревенский детектив». Вот уж где подстерегала артиста реальная опасность повториться, но жаровские герои оказались разными. Анискин хитрее, увертливее, по-мужицки лукавее простодушного Ковалева, весь строй его речи, сама манера говорить неопровержимо свидетельствовали о том, что всю жизнь он прожил в сибирском селе. Если Ковалев, родившись в деревне, долго проработал в городе, то Жаров, уверенно передавая этот его «городской» облик, и о деревенских корнях не дает забыть. Какие-то черты роднят Ковалева с Анискиным. Но это уже совсем иной характер. Я бы сказал так: это один тип, но разные индивидуальности.

До Ковалева были лихой, порывистый, доискивающийся до народной правды Алексей из «Оптимистической трагедии»; прожженный циник, азартный игрок, не знающий, что такое честь и совесть, конторщик Дымба из кинотрилогии о Максиме; веселый и сообразительный Меншиков, который на наших глазах постепенно вырастал из слуги, преданного Петру, в крупного государственного деятеля (фильм «Петр Первый»); лихой богатырь дьяк Гаврила, простая душа, человек, наделенный мужеством и героической самоотверженностью (фильм «Богдан Хмельницкий»); своеобразный деревенский «философ» Митрич (спектакль «Власть тьмы») и растленный Прохор, веселость которого отталкивающа, ибо цинична и бездуховна (спектакль «Васса Железнова»)... В любом образе,— внутри его или за ним,— вы чувствовали сильную, талантливую индивидуальность художника Жарова, необычайно к себе располагающую. Но в каждом из них вы встречались с совершенно особым, самобытным миром.

Вот конторщик Дымба из трилогии о Максиме, холуйствующий перед «сильными мира сего» и нагловато чванливый с теми, кто стоит ниже на ступенях социальной лестницы. А под этими неприглядными качествами бушует, время от времени прорываясь наружу, особенно наглядно в знаменитой сцене игры на бильярде, азарт, безотчетная удаль, некая стихийная даровитость. Вот и получается, что Дымбу и презираешь, и жалеешь, и думаешь, — будь он поумнее, не дай исковеркать свою душу соблазном «легкой жизни», могло бы и из него выйти что-то путное, не стал бы он нелепым и смешным врагом Советской власти. Удаль дьяка Гаврилы, конечно же, совсем другого сорта, несравненно более высокого ранга, наполнена иным, осмысленным содержанием, стремлением к жаркой и целеустремленной борьбе.

В «концертном» киноспектакле, который разыгрывал Жаров с Ольгой Андровской в чеховском «Медведе», его Смирнов, конечно же, истоками бурного, размашистого и питаемого сильными чувствами характера уходит в наблюдения артиста над народными типами. Или образ совсем другого плана: Мурзавецкий из классического по актерскому ансамблю спектакля Малого театра «Волки и овцы». Здесь можно говорить об ином преломлении народного взгляда на жизнь: никчемный дворянский сынок, тяготеющий к кабацкому разгулу, теряющий право на то, чтобы его считали самостоятельной личностью, увиден взглядом истинно русского художника, для которого гнев и сарказм неотделимы от боли за человека.

О свойстве Жарова насыщать роль своими душевными качествами очень точно сказал народный артист СССР Н. К. Симонов: «Жаров — актер истинный, способный так глубоко проникать в материал роли, в характер персонажа, что не поймешь, где он, а где его герой. Я хорошо это знаю не только как зритель, но прежде всего как партнер, который легко и радостно входил в контакт с ним — Жаровым и с ним — Меншиковым. Умеет он быть и героичным, и комедийным, даже фарсовым, и простодушным, и волевым, и глуповатым, и мудрецом, но всегда — от жизни, от правды, от острого, верного наблюдения».

Как уже отмечалось выше, в каждой роли он разный и вместе с тем в каждой роли — это Жаров, и дело не только в том, что зритель сразу и безошибочно узнавал его по внешним приметам — характерному лицу, обаятельной улыбке, кипучему темпераменту, образному, выразительному жесту. Кажется, что Жаров всегда таков, каков он на сцене сегодня. Однако тут есть своя диалектика: сливаясь с образом, артист неизменно оставался его властелином. Иначе ведь не объяснишь, почему он и дьяк Гаврила, и Анискин, и Меншиков, причем достоверность каждого из них не вызывала сомнений. Из роли в роль артист нес свою, жаровскую тему. Эта тема — глубочайшая вера в доброе начало в человеке. Даже тогда, когда Жаров играл отрицательные роли, — будь то Дикой в «Грозе» или Прохор в «Вассе Железновой», — он всегда умел находить в своих героях что-то человеческое. При всей остроте и точности социальной характеристики даже в отрицательных персонажах была ощутима человеческая сила, пусть искореженная, загубленная, направленная в ложное русло. И даже тогда, когда Жаров выносил беспощадный приговор своим персонажам, он всем своим искусством как бы говорил нам: человеческое сильнее бесчеловечного. Человеческое можно задавить, приглушить, но нельзя убить. Тут, на мой взгляд, и таится главный «секрет» жаровского искусства.

Почти все наиболее яркие герои Жарова рождены в гуще народной жизни, связаны с ней прочно, хотя и по-разному относятся к себе и другим, стремятся подчас к разным целям. Народность Жарова в способности художника раскрывать передовые современные идеи, знаменательные для движения народа к его лучшим идеалам, в убежденном и эмоциональном утверждении этих идеалов. А великолепное знание народной жизни, блистательное умение воспроизвести ее колорит, тонкая наблюдательность и своеобразие жаровских перевоплощений помогали артисту достигать той обаятельной простоты, за которой угадывалась и просматривалась сложность характеров, той «безыскусственности», за которой большое искусство, той легкости игры, за которой скрывался огромный труд, опирающийся на колоссальный жизненный и художественный опыт.

Жаровский гуманизм, особенно в последние годы, обрел новое качество. Мягкость и, если можно так выразиться, деликатное отношение к персонажам, совмещались в его творчестве с глубокой принципиальностью и высокой гражданской оценкой. Артист все в большей мере стал выдвигать в своем творчестве проблему ответственности человека. Когда я однажды сказал об этом Жарову, он ответил: «Верно. Искусство должно звать к борьбе. И не только к борьбе — к победе. Но, как говорил Р. Роллан, нельзя победить раз и навсегда. Побеждать надо ежедневно. Я бы прибавил — ежечасно, ежеминутно, всегда. Даже тогда, когда терпишь поражение, думать надо о победе, взращивать ее. Человек должен побеждать».

Во многих персонажах Жарова удаль, широта души явны, броски, открыты. В таких героях, как Анискин, эти свойства не бросались сразу в глаза, но жили в глубине личности, определяя ее сущность: яркий, размашистый Жаров, когда нужно, был способен на жесткое самоограничение, на внешнюю сдержанность, скупость. Но ему чужды были характеры душевно бедных, незначительных людей. Может быть потому менее интересен среди его героев Ухов из фильма «Старшая сестра», человек милый, добрый, но безнадежно ординарный. Поражаешься мастерству актера; не играя то, что противопоказано его художественной индивидуальности, он все же не поднимался на свой жаровский уровень. Слишком сложно было спрятать актеру свою человеческую масштабность, и она нет-нет да прорывалась, разрушая целостность характера и свидетельствуя, что этот тип, этот характер — вне русла главных устремлений артиста.

Жаров отличался особым мастерством в воссоздании русского народного характера во всей его силе и мощи. Не случайно А. Н. Толстой, увидев первую пробу Жарова на роль Меншикова, в восторге повторял: «Ведь это же великолепно, какой предметный урок! Вот что получается с русской головой, если на нее напялить французский парик!» Но в работе над образом Меншикова Жаров, разумеется, не ограничился одной внешней характерностью. В Меншикове его привлекала не только безудержная удаль, подлинно русский размах, сметка, озорство. Создавая этот самобытный характер, артист шел от пушкинских слов о «птенце гнезда Петрова», своей волей и талантом поднявшегося до «полудержавного властелина».

Любопытен, в частности, такой эпизод на репетиции одной из батальных сцен «Петра I». Жаров на скаку поймал летящее в него ядро, развернулся и бросил его назад, в лагерь врага. Этого в сценарии не было. Восхищенный находчивостью актера, Алексей Толстой сказал ему: «Слушай, а ведь третью серию я буду писать с тебя. Это только мой Меншиков мог так подхватить ядро, которого нет ни в книге, ни в сценарии». Этот эпизод показательный, но частный. Вся трактовка образа была такова, что писатель в ходе дальнейшей работы над сценарием как бы сверял Меншикова «по Жарову».

Такая увлеченность ролью вплоть до соавторства как нельзя более характерна для Жарова. Уже много позднее, снимаясь в фильме «За тех, кто в море!», он решил пройтись по улице одетым по всей форме. На углу стояла группа молодых матросов, о чем-то оживленно беседующих. Увидев Жарова, они замолчали и отдали ему честь. Затем один из них догнал его и, обратившись по всей форме, сказал: «Товарищ капитан второго ранга, разрешите сфотографировать вас. Необыкновенный случай, вы удивительно похожи на артиста Жарова. Если бы не морская выправка, мы бы подумали, что вы переодетый актер».

«Я не мог желать лучшей оценки моей работы над образом моряка, — вспоминает Жаров, — счастливый и гордый, я отправился на съемку. Потом говорили, что сцены, снятые в те дни, были самой лучшей моей удачей в фильме».

Несколько лет назад Жаров-актер выступил в необычной для себя «роли», подарив нам интересную книгу мемуаров «Жизнь, театр, кино». Эта книга — содержательный рассказ о делах и днях беспокойной актерской жизни. Из этого повествования мы наглядно узнаем, как советская действительность определяла и направляла процесс духовного обогащения художника. На глазах Жарова старый, дооктябрьский мир уступал место миру новому. М. Жаров был не только свидетелем, но и активным участником исторических свершений своего народа.

В воспоминаниях Жарова жизнь театра, становление советского кино, их искания, взлеты и неудачи рассматриваются на широком фоне общественной жизни, в органической связи с формированием советского общества. При этом автор не допускает ни малейшего упрощенчества и устанавливает связь между развитием советского искусства и нашей жизнью тонко, тактично, убедительно.

Привлекательнейшая особенность книги состоит в том, что она лишена каких бы то ни было следов навязчивого желания поучать. Автор естественно и свободно беседует со своим читателем, обращается к его читательскому такту и вкусу, рассказывает ему о днях минувших, побуждает думать о днях сегодняшних. В разговоре о времени и о себе Жарову посчастливилось найти идеальную меру: он говорит о времени больше, чем о себе; и там, где он рассказывает о себе, он по существу тоже говорит о времени. В воспоминаниях Жаров пишет о себе даже скупо, и как раз эта скупость, быть может, даже вопреки желанию автора, позволяет нам почувствовать, насколько интересной и содержательной была его жизнь в искусстве.

Горький однажды заметил, что подлинную историю жизни пишет художник. И когда художник выступает в качестве мемуариста, он прямо и непосредственно пишет историю своего времени. А если воспоминания свежи и ярки, если они представлены человеком, сама личность которого служит несомненным предметом читательского интереса, то они приобретают особое очарование. Книга воспоминаний М. И. Жарова обладает всеми этими драгоценными качествами.

Обобщая свой творческий опыт, Жаров высказывает и многие интересные положения, прежде всего касающиеся своеобразия актерского искусства в театре и в кино. Ни в малой мере не становясь на путь противопоставления театра и кино, он помогает читателю получить более ясное представление о сложности актерской профессии, о роли кинематографа в формировании театрального актера, с одной стороны, и о роли театра в становлении актера кино, — с другой. Решительно выступая против простого использования типажных данных актера в кино, Жаров размышляет о кинематографе типажном и актерском, и эти его раздумья, хотя и относящиеся к фактам 20-х и 30-х годов, представляются весьма современными, важными для понимания природы кинематографа наших дней. Они перекликаются с исканиями крупнейших современных кинорежиссеров, стремящихся выразить идею, мысль, глубокое содержание фильма через актерское творчество.

Неиссякаемая энергия Жарова находила выражение не только в его творчестве, но и в общественной деятельности. Жарова знали и как гостеприимного хозяина Дома актера, где столько лет он был директором. Он являлся членом президиума ВТО и членом правления Союза кинематографистов СССР. И во всей его многогранной общественной деятельности сказывалась все та же щедрая душа Жарова. «Любая официальная встреча, любое мероприятие, если в нем участвует Михаил Иванович, превращается в теплую дружескую беседу,— говорила народная артистка СССР Е. М. Шатрова.— Он всегда умеет создавать атмосферу непринужденности, найти общий язык с любой аудиторией, придать задушевный тон каждому разговору».

И в органическом сочетании артистической и общественной деятельности наглядно проступали черты Жарова как актера новой советской формации. «Многие думают, что моя общественная, жизнь течет параллельно профессиональной,— говорил сам артист.— Ничего подобного. Именно конфликты жизни и проявления ее светлых сторон, все героическое, смешное, нелепое, возмутительное и трогательное, с чем сталкиваешься в жизни, поддерживает огонь творчества, помогает искусству».

Однажды в годы войны Жаров с другими актерами выступал в Центральном московском госпитале. После выступления главный врач госпиталя сказал Жарову: «Михаил Иванович! У нас лежит тяжелораненый летчик. Герой. Таранил гитлеровского аса. Спускался на парашюте под пулеметным обстрелом. Находится в глубокой депрессии: видит и слышит, но ни на что не реагирует, молчит. И глаза ничего не выражают, как будто смотрит в пустоту. Наша задача — вывести его из этой душевной травмы. Сделаем мы это — спасем человека. Зайдемте?»

Они зашли в небольшую палату, где лежал человек, у которого сквозь узкую щель бинтов виднелись плотно сомкнутые глаза. Врач подошел к нему и тихо-тихо сказал: «Иван Иванович! Вас пришел навестить артист Михаил Жаров...» «Глаза медленно открылись, врач кивнул мне, — вспоминает Жаров. — Я подошел. Сердце мое металось, словно оно хотело выскочить. Я ничего не видел, кроме двух глаз, смотрящих на меня. Я наклонился над ним и, призвав всю свою волю, улыбнулся. Наши глаза встретились. Он прощупывал меня медленно, скользя по лицу взглядом. ...В палате было неестественно тихо. Перевел взгляд на мои глаза и... улыбнулся! Да, улыбнулся, в этом не было никаких сомнений: глаза подтянулись, сузились, стали упругими, и в них появился блеск. Я, склонившись над ним, стал говорить тихо, спокойно, медленно, вкладывая в его пробуждающееся сознание каждое слово. Доверительным шепотом, как будто это самое важное для нас обоих, я, не отдавая себе отчета, рассказывал ему смешную историю. Я рассказывал — он слушал. Мы были вдвоем на всем свете. Я смотрел в его глаза, видел, как в них пробуждалась жизнь. И вдруг он их закрыл. Медленно, путаясь в пушистых ресницах, выползли две слезы.
— Спасибо! — как стон, как вздох, услышал я или, может быть, мне это показалось. Я вышел. Врач подошел ко мне.

— Это чудо! Искусство сделало то, что не могла сделать медицина».
Быть может, этот эпизод сам по себе не так уж важен для выявления значимости искусства актера. Любой популярный актер может вспомнить такие или аналогичные факты из истории общения со своим зрителем. Но для Жарова он был символичным. Символичным потому, что здесь непосредственно сказалась не только могучая сила воздействия жаровского обаяния — актерского и человеческого — в обстоятельствах необычных, несценических, чрезвычайных, но и магия самого имени Жарова.

Прожив жизнь, всецело наполненную непрерывным, неутомимым напряженным трудом, он нес в себе заряд неиссякаемой бодрости. Всем своим творчеством, всей своей общественной деятельностью он утверждал радостное оптимистическое мироощущение.
В своей книге М. Жаров писал: «А вообще мне повезло. Встречая на улице незнакомых людей, я вижу, как теплеют их глаза, как разглаживаются морщины у рта и как вдруг собираются веселые складки у глаз. Для меня это высшая награда — приносить людям радость! Разве ради этого не стоит жить, работать?!»

Соотнесем эти слова с рассказанным только что эпизодом в госпитале, соотнесем и поймем с неопровержимостью, что в них — чистая правда.
Естественно, эти строки не претендуют на то, чтобы дать портрет М. И. Жарова — художника, гражданина, человека. Это скорее штрихи к портрету, наброски, наблюдения, отдельные выводы. Жаров был человеком и артистом, который делал все, что мог, и мог все, что делал. Жаров играл центральные роли в спектаклях Малого театра, продолжают на экране идти старые и новые фильмы с его участием, и каждая встреча с ним — высокая радость для миллионов людей.