Новости

МОЯ ЭЛИНА

Общее место неглубокой философии – все мы родом из детства. Или из войны. Или из любви? Нам кажется, что мы выбираем для себя по себе. Но кому в нашем поколении досталось детство без войны? И кому судьбой начертано разминуться на всю жизнь с любовью? Так не бывает. А значит, мы только выбираем акцент, отправную точку начала пути. У каждого из нас – будь он родом просто из детства или из взрослого опыта военного, а потому всегда драматического детства, или из благополучного мирного и тёплого семейного быта, – бывают в жизни моменты лирики, самозабвенной любви, восторга творчества или моменты отчаяния, гнева, обиды. Весь вопрос – чего больше, что преобладает. Тут уже вступает в права биография и характер – не только самого человека, но его семьи, его страны, его мира.

Моя Элина. Знаю Элину Авраамовну Быстрицкую сколько живу, знаю как саму себя, а может, и глубже, больше, чем саму себя, – ведь что мы, в сущности, знаем о себе? Только то, что сами о себе думаем. Мы с сестрой всю жизнь были рядом, даже когда жили в разных городах, разных странах, разных календарях, когда она не была ещё великой актрисой, общественным деятелем, носителем многих почётных и уважаемых регалий и званий. Помню, какой она была тогда, и думаю, что правильно понимаю и чувствую, а потому и могу оценивать её поступки и мотивы тех решений, что она принимала в разные годы. За долгую жизнь набралось бессчётное множество интервью, рецензий, отзывов в самых разных изданиях. В большинстве – о железном характере, стальной воле и кремневой целеустремлённости. В стиле «гвозди бы делать из этих людей». Не надо гвозди. Надо просто понять. Убрать за скобки мелочи. Кто, когда и как обидел, кто, где и почему не так понял… Остаётся то, что остаётся после нас, когда мы уходим, чтобы больше не вернуться. Всё прочее несущественно.


Росла девочка в благополучном доме. Любящие мама, папа, бабушка, двоюродный брат, ставший родным в силу обстоятельств, младшая сестрёнка, оставшаяся рядом навсегда, школа, подружки, игры в доктора или в Чапая. И на всё это обрушилась война, смела ту жизнь в момент. Детство кончилось в тринадцать лет. Дальше – кровь, смерть, голод. И такой характерный для того времени порыв – стать в строй, подставить руки, отдать сердце, не остаться в стороне. Четыре года беды – это всегда много. В тринадцать – это четверть всей прожитой жизни. То есть характер складывается из этих лет, из этих бед. И побед. Чтобы жить, надо побеждать. По-другому – поражение. И ещё – надо отвечать за всё. Головой. Не меньше. Такова исходная позиция. Таково мировосприятие, тесно сплетённое с мироощущением – той данностью, что определяется генами, воспитанием. Таков ракурс видения жизни. Таково отношение к своему месту в ней. К корням… Это и мои корни, мы ведь от одного ствола, от одного семени.


Сегодня я, может быть, ещё яснее, чем прежде, когда не приходило горькое чувство невозвратности, невозможности, слышу, как её тёплый голос распевно произносит знакомые с детства строки пушкинских сказок, плоть от плоти народных, завораживает миром фантазии, небыли. Слушаю и вспоминаю давнее, детское, ещё никак с театром не связанное:


…Вся комната янтарным блеском
Озарена. Весёлым треском
Трещит затопленная печь... –


восхищённо читает мне моя старшая, моя самая взрослая, самая умная, всё на свете знающая и умеющая растолковать сестра Элина, и всё затихает вокруг. Кажется, даже Красная Шапочка, сотканная на коврике у моей кровати, замирает на лесной тропинке, в комнате воочию появляется этот янтарный блеск, даже как бы вспыхивают блики огня на лице сестры, слышен явственно треск весёлого пламени и, кажется, сам воздух наполняется запахом горящих поленьев и теплом очага, хотя об этом у классика ни слова. Эту веру в сказку, в чудо, в волшебство и умение заразить ими окружающих моя дорогая, моя ушедшая, моя любимая сестра сохраняла всю свою жизнь. В те давние уже времена слово «энергетика» могло относиться, например, к ДнепроГЭСу – это, если кто помнит, такая электростанция – но разве это не та самая мощная энергетика, без которой нечего делать на театральных подмостках, да и вообще в творчестве?! А ведь Элина тогда была совсем ещё девочкой, школьницей.


Значит, жизненное предназначение закладывается в нас изначально? Но тогда почему так сложен путь к его осуществлению? Может быть, это и есть дорога к храму? Она тем круче, чем выше вознесён в собственном сердце храм. И тем сложнее, чем жёстче жизненные обстоятельства. В данном случае это война.

Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные злые дожди, –


раздумчиво спрашивает Элина знакомыми словами Константина Симонова, и вспоминаются дороги войны, горящие хлеба вдоль тракта, разрывы бомб у железнодорожной колеи, бегущие по ней от бомбёжки до бомбёжки санитарные поезда и наш быт в них. Голод. Голос Левитана – суровый или торжествующий, с нотками скорби или ликования. Люди. Разные – те, кто спасал, и те, кто нёс беду. И работа. Взрослая, обязательная, ответственная работа рядом с кровью и смертью ради грядущей победы, ради мира и, конечно, ради творчества, хотя творчество, если и жило тогда в нас, то глубоко в подкорке, не обозначенное ни словами, ни внятными чувствами. Всё это Элина прошла по возрасту ребёнком, по своему отношению – взрослым человеком, зрелой личностью, развёрнутой навстречу жизни.
Эту черту характера – идти навстречу всему, что несёт жизнь, брать на себя всю полноту противостояния – она сохраняла до конца своих дней, сколько позволяли силы. Потому стихи о войне моя дорогая сестра всегда воспринимала всем сердцем – не только их звучание и стройность формы, но и сюжетное наполнение, философию времени, последующее переосмысление действий, позиций и поступков, своих собственных и других людей. Она читала эти стихи так, будто написала их сама, на разрыв сердца, в унисон с автором. Потому что помнила цену тихой минуты, боль утраты, радость обретения, невозможный всплеск жизни среди немыслимой тлетворности войны. Ту самую открытость сердец, сегодня более редкую, чем в те трудные времена. Иным это понимание даётся опытом целой жизни. Ей – быстролётными годами отрочества, когда максимализм – естественное состояние души. Я тоже, как и она, понимаю всю глубину этих чувств, помогающих сохранить человечность, веру в добро, умение противостоять искусу. Не в последнюю очередь благодаря тому, что мы прожили жизнь плечом к плечу. Не позволяя себе слабости, не помышляя бросить начатое.


Наверное, поэтому способность к стратегическому отступлению не значится в ряду личностных достоинств моей сестры. В быту, конечно, бывает по-разному, но в творчестве Элина Авраамовна Быстрицкая всегда являла образец бескомпромиссности, целеустремлённости, убеждённости. В разные периоды жизни она доказала это в самых разных сферах своей деятельности. И когда возглавляла Федерацию художественной гимнастики СССР, и в федерации любимого своего бильярда, и в общественной комиссии по патриотическому воспитанию – была такая комиссия в те времена, когда патриотизм не считался ругательством. Сегодня о комиссии мало кто помнит, но в нашей с сестрой системе нравственных ценностей воспитательный порыв остался и реализуется вполне конкретно. Потому что дать безбашенным подросткам нашего безбашенного времени возможность послушать сброшенную триллерами-блокбастерами на обочину жизненного потока классику, например, сказки-баллады, на которых взращиваются люди со здоровой психикой, – это уже миссия, и Элина приняла эту благородную миссию на себя и несла её, пока позволяли силы. То есть полная самоотдача – это для сестры всегда было естественным способом самовыражения личности. Таким был наш отец, доктор Авраам Быстрицкий. Такова она, его старшая дочь, первенец, свет в окошке. Не на пустом месте.


Как это преломлялось в её творческой жизни? А вспомните фильм «Добровольцы» и его самую яркую сцену – собрание. Молнии из глаз, абсолютное пренебрежение к внешней красивости, отчего внутренняя, подлинная красота ещё ярче и очевиднее. Чтобы так сыграть, нужно так чувствовать. Помню, в кинозале рядом со мной сидел пожилой уже по моим тогдашним меркам, лет, наверное, пятидесяти мужчина с роскошными седоватыми обвислыми усами. В какой-то момент он всхлипнул, я посмотрела – а у него по усам слеза течет. Дорогого стоит.


Я отдаю себе отчёт, что «взвейтесь кострами, синие ночи» – это для молодых сегодня просто романтическая строчка из старинной песни. Но если на мгновенье поверить, хотя и не хочется, что уже устарела, утратила привлекательность, перестала восприниматься бескомпромиссная страстность комсомольской юности, заострённая на самоотречение, если кому-то сегодня уже трудно проникнуться такими чувствами, давайте вспомним Аксинью – один из самых ярких женских образов в мировой литературной классике, а с появлением фильма Сергея Герасимова – и в классике кино. Не самоотречение, но самоотдача, всё богатство чувств, заострённое на любовь до последнего вздоха. И сам этот последний вздох на экране.


А потом, как ни горестно, как ни неизбывно горько, уже и в жизни. Без права на дубль, без права на забвение. НАВСЕГДА. Самое страшное слово, и всё чаще оно повторяется.
На экране, на сцене таинство Смерти рядом с таинством Жизни. Всё, как в реальности, только степень концентрации иная – надо ведь за часы киносеанса прожить любовь, разлуку, измену, материнство – целую жизнь. Вместе со зрителем. Наверное, не просто так казаки признали Элину за свою, даже воинское звание присвоили, уговаривали фамилию сменить: Аксинья Донская для казачьего уха звучит роднее. А ещё совсем в детстве – помните? –были игры в Чапая. Не донской, яицкий, но – казак.


Так сходятся круги на жизненном пути, где нет места случайности. Ведь и те детские довоенные игры в доктора тоже сошлись не только службой в военном госпитале, не только красным дипломом фельдшера-акушерки. Была ещё заглавная роль в арбузовской «Тане» – вполне успешное начало сценического пути в Вильнюсском русском драматическом театре. К счастью, ещё живы люди, видевшие этот спектакль, потому что пьеса, столь популярная в пятидесятые прошлого века, уже ушла в историю. Пресса тогда сходилась на том, что исполнение Элины отмечено свежестью и непосредственностью. А я помню, кроме того, и разговоры в фойе во время антракта – самый непосредственный срез критики. Это было восхищение. Не только свежестью и непринуждённостью, не только красотой и пластичностью – ещё и точностью обозначения профессии в заданной драматургии. Более позднее подтверждение этой грани её творчества находим в фильме Ф.Эрмлера «Неоконченная повесть». При всей наивной предсказуемости развития сюжета сама ткань картины настолько точна, что к героине Элины доктору Муромцевой хочется пойти полечиться. Фильм тогда прозвучал очень ярко, конкурсы в медицинские институты после его выхода выросли в разы, а новорожденных девочек стали массово называть Элинами, и мода на это имя продержалась долго. Уже в «Неоконченной повести» можно говорить о многогранности образа. Тем, кто хорошо знает фильм, прежде всего вспоминается сцена с больной девочкой – филигранное выражение профессиональной состоятельности и вместе с тем женского начала с точнейшими деталями – такими как сброшенные с усталых ног туфельки. И никак не тяготивший в те времена привычный коммунальный быт, когда вполне уместно было музицировать на соседском фортепиано. Мы видим в её исполнении эту привычность, укоренённость в своём времени, в своём социальном и нравственном укладе. То есть органичность и глубину личности актрисы через ситуацию героини. А как не вспомнить сцену застолья – столько в ней тёплого, домашнего, подлинного уюта тех трапез, когда «картошечка с селёдочкой» были фоном для задушевной песни!


Собственно, музыка – это особая тема в жизни моей сестры. Детство прошло на Украине, где песня – тот обязательный фон, без которого нет самой жизни. В наиболее общем виде он проявлялся, да, надо думать, и теперь проявляется на провинциальных улицах в самом его народном выражении. «Розпрягайтэ, хлопци, конэй» много раз за вечер звучало под окнами – молодёжь тогда больше развлекалась на свежем воздухе, дискотеки придумали позже. А из чёрной тарелки на стене лились песенные мелодии – «Цвитэ тэрен…», «Ой ты, Галю…», «Там, дэ явор…». И, разумеется, русская песенная классика. Вы не поверите, но в те времена даже слова «попса» не было, не то что этого эрзаца музыкальной культуры. А была стихийная, не осознанная и не декларируемая любовь к песне, и это можно видеть сегодня по тому, как светлеют лица, когда звучит знакомая, любимая мелодия.


Служение в театре предполагает некоторый уровень музыкальной культуры и владения вокалом, как и хореографией, орфоэпией или основами сценической речи. Понятно, что как природные данные, так и полученная ею школа, наработанный опыт, целая жизнь в условиях одного из самых прославленных театров России обеспечили Элине высокий уровень этих необходимых драматической актрисе критериев. И всё же, всё же! Это роли в спектаклях по пьесам А.Островского, М.Горького, О.Уайльда, А.Грибоедова, это более чем полстолетия на сцене самого классического, самого традиционного, самого верного себе Малого театра СССР, совсем не малого очага национальной культуры России, где оттачивала мастерство моя дорогая сестра Элина Быстрицкая, сделали её имя брендом, а её самое – кумиром поколений. В своё время искушённые искусствоведы так точно и глубоко исследовали её театральные шедевры, что тут добавишь. А повторяться? Куда ближе хотя бы по времени успешные выступления в концертах труппы Малого театра – удачная находка последних лет. Успех окрыляет.


Уместно здесь сказать ещё об одной грани её характера, трудно определить, природной или полученной долгим путём самовоспитания. Так или иначе, но именно это качество зародило в ней профессиональный интерес к вокалу как самодостаточному виду исполнительского мастерства. Общеизвестно, что большой грех «зарывать свой талант в землю», не отдать людям полностью то, чем наградила природа. Только не все относят это общее знание к себе лично. Потому что для этого нужны мужество и отвага. В зрелые годы, когда вопросы карьерного роста, стремление удивить или обескуражить, доказать себе и другим свою творческую и человеческую состоятельность уже как бы осуществились, когда прочно сложился имидж звезды и фамилия давно стала именем, когда театральный зритель приходит «на Быстрицкую», сама Быстрицкая отважно выходит на сцену совсем в новом качестве – не укрывшись за спиной драматурга и режиссёра, не ожидая помощи партнёра. Со всей отвагой первооткрывателя она позиционирует себя как певица, и зрители принимают её с благодарностью и интересом. Загадки в этом успехе, похоже, нет. Первый, кто испытывает счастье от вокальной деятельности народной артистки Советского Союза Элины Быстрицкой, – это Элина Быстрицкая. Вы когда-нибудь слышали хруст французской булки? А она с явственным восхищением слышит всякий раз, когда описывает нам, как упоительны в России вечера. А помните аромат белой акации? Она помнит. И даже обилием алых роз из пошловатого, на мой взгляд, шлягера не устаёт наслаждаться. Она подготовила обширный репертуар, сверхтребовательно подходя к отбору вокальных произведений. Как и в иных гранях творчества, здесь особая роль отведена песням о войне, в том числе тем, которые мы помним в исполнении Марка Бернеса. Уместно отметить, насколько важно сохранить этот пласт национальной культуры, вернуть его в активное обращение. Вновь научить людей слушать и понимать услышанное. Наверное, это и определило её выбор репертуара.


Можно, разумеется, подробно разбирать каждый романс, каждую забытую народную песню. Можно рассказать, что нового вносит актриса в своё исполнение старых, всем знакомых произведений. Я знаю, что мастера российской эстрады, мягко говоря, иронически оценили её героическую попытку. Я не обижаюсь на них: с высоты их профессионального опыта всё выглядит именно так. Известная, прославленная, любимая зрителем, обласканная властями драматическая актриса, признанный мастер своего дела, очертя голову ринулась в последний порыв, чтобы продлить счастье контакта со слушателем, ещё раз ощутить вкус успеха, испытать волну зрительской любви. Она ведь знала рамки своих возможностей в новом облике. Но верила в своего зрителя, верила, что он поймет её, простит, не упрекнёт. Сама получала удовольствие от процесса и старалась заразить этим чувством зал. И зритель её понял и простил.


Что теперь остаётся? Просто слушать и делить с Элиной счастье первооткрывателя, погружаться в чистый мир красоты и правды. Верить, как верила она, что поступает правильно. И помнить.


Софья Шегельман


Дата публикации: 26.04.2020

Общее место неглубокой философии – все мы родом из детства. Или из войны. Или из любви? Нам кажется, что мы выбираем для себя по себе. Но кому в нашем поколении досталось детство без войны? И кому судьбой начертано разминуться на всю жизнь с любовью? Так не бывает. А значит, мы только выбираем акцент, отправную точку начала пути. У каждого из нас – будь он родом просто из детства или из взрослого опыта военного, а потому всегда драматического детства, или из благополучного мирного и тёплого семейного быта, – бывают в жизни моменты лирики, самозабвенной любви, восторга творчества или моменты отчаяния, гнева, обиды. Весь вопрос – чего больше, что преобладает. Тут уже вступает в права биография и характер – не только самого человека, но его семьи, его страны, его мира.

Моя Элина. Знаю Элину Авраамовну Быстрицкую сколько живу, знаю как саму себя, а может, и глубже, больше, чем саму себя, – ведь что мы, в сущности, знаем о себе? Только то, что сами о себе думаем. Мы с сестрой всю жизнь были рядом, даже когда жили в разных городах, разных странах, разных календарях, когда она не была ещё великой актрисой, общественным деятелем, носителем многих почётных и уважаемых регалий и званий. Помню, какой она была тогда, и думаю, что правильно понимаю и чувствую, а потому и могу оценивать её поступки и мотивы тех решений, что она принимала в разные годы. За долгую жизнь набралось бессчётное множество интервью, рецензий, отзывов в самых разных изданиях. В большинстве – о железном характере, стальной воле и кремневой целеустремлённости. В стиле «гвозди бы делать из этих людей». Не надо гвозди. Надо просто понять. Убрать за скобки мелочи. Кто, когда и как обидел, кто, где и почему не так понял… Остаётся то, что остаётся после нас, когда мы уходим, чтобы больше не вернуться. Всё прочее несущественно.


Росла девочка в благополучном доме. Любящие мама, папа, бабушка, двоюродный брат, ставший родным в силу обстоятельств, младшая сестрёнка, оставшаяся рядом навсегда, школа, подружки, игры в доктора или в Чапая. И на всё это обрушилась война, смела ту жизнь в момент. Детство кончилось в тринадцать лет. Дальше – кровь, смерть, голод. И такой характерный для того времени порыв – стать в строй, подставить руки, отдать сердце, не остаться в стороне. Четыре года беды – это всегда много. В тринадцать – это четверть всей прожитой жизни. То есть характер складывается из этих лет, из этих бед. И побед. Чтобы жить, надо побеждать. По-другому – поражение. И ещё – надо отвечать за всё. Головой. Не меньше. Такова исходная позиция. Таково мировосприятие, тесно сплетённое с мироощущением – той данностью, что определяется генами, воспитанием. Таков ракурс видения жизни. Таково отношение к своему месту в ней. К корням… Это и мои корни, мы ведь от одного ствола, от одного семени.


Сегодня я, может быть, ещё яснее, чем прежде, когда не приходило горькое чувство невозвратности, невозможности, слышу, как её тёплый голос распевно произносит знакомые с детства строки пушкинских сказок, плоть от плоти народных, завораживает миром фантазии, небыли. Слушаю и вспоминаю давнее, детское, ещё никак с театром не связанное:


…Вся комната янтарным блеском
Озарена. Весёлым треском
Трещит затопленная печь... –


восхищённо читает мне моя старшая, моя самая взрослая, самая умная, всё на свете знающая и умеющая растолковать сестра Элина, и всё затихает вокруг. Кажется, даже Красная Шапочка, сотканная на коврике у моей кровати, замирает на лесной тропинке, в комнате воочию появляется этот янтарный блеск, даже как бы вспыхивают блики огня на лице сестры, слышен явственно треск весёлого пламени и, кажется, сам воздух наполняется запахом горящих поленьев и теплом очага, хотя об этом у классика ни слова. Эту веру в сказку, в чудо, в волшебство и умение заразить ими окружающих моя дорогая, моя ушедшая, моя любимая сестра сохраняла всю свою жизнь. В те давние уже времена слово «энергетика» могло относиться, например, к ДнепроГЭСу – это, если кто помнит, такая электростанция – но разве это не та самая мощная энергетика, без которой нечего делать на театральных подмостках, да и вообще в творчестве?! А ведь Элина тогда была совсем ещё девочкой, школьницей.


Значит, жизненное предназначение закладывается в нас изначально? Но тогда почему так сложен путь к его осуществлению? Может быть, это и есть дорога к храму? Она тем круче, чем выше вознесён в собственном сердце храм. И тем сложнее, чем жёстче жизненные обстоятельства. В данном случае это война.

Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные злые дожди, –


раздумчиво спрашивает Элина знакомыми словами Константина Симонова, и вспоминаются дороги войны, горящие хлеба вдоль тракта, разрывы бомб у железнодорожной колеи, бегущие по ней от бомбёжки до бомбёжки санитарные поезда и наш быт в них. Голод. Голос Левитана – суровый или торжествующий, с нотками скорби или ликования. Люди. Разные – те, кто спасал, и те, кто нёс беду. И работа. Взрослая, обязательная, ответственная работа рядом с кровью и смертью ради грядущей победы, ради мира и, конечно, ради творчества, хотя творчество, если и жило тогда в нас, то глубоко в подкорке, не обозначенное ни словами, ни внятными чувствами. Всё это Элина прошла по возрасту ребёнком, по своему отношению – взрослым человеком, зрелой личностью, развёрнутой навстречу жизни.
Эту черту характера – идти навстречу всему, что несёт жизнь, брать на себя всю полноту противостояния – она сохраняла до конца своих дней, сколько позволяли силы. Потому стихи о войне моя дорогая сестра всегда воспринимала всем сердцем – не только их звучание и стройность формы, но и сюжетное наполнение, философию времени, последующее переосмысление действий, позиций и поступков, своих собственных и других людей. Она читала эти стихи так, будто написала их сама, на разрыв сердца, в унисон с автором. Потому что помнила цену тихой минуты, боль утраты, радость обретения, невозможный всплеск жизни среди немыслимой тлетворности войны. Ту самую открытость сердец, сегодня более редкую, чем в те трудные времена. Иным это понимание даётся опытом целой жизни. Ей – быстролётными годами отрочества, когда максимализм – естественное состояние души. Я тоже, как и она, понимаю всю глубину этих чувств, помогающих сохранить человечность, веру в добро, умение противостоять искусу. Не в последнюю очередь благодаря тому, что мы прожили жизнь плечом к плечу. Не позволяя себе слабости, не помышляя бросить начатое.


Наверное, поэтому способность к стратегическому отступлению не значится в ряду личностных достоинств моей сестры. В быту, конечно, бывает по-разному, но в творчестве Элина Авраамовна Быстрицкая всегда являла образец бескомпромиссности, целеустремлённости, убеждённости. В разные периоды жизни она доказала это в самых разных сферах своей деятельности. И когда возглавляла Федерацию художественной гимнастики СССР, и в федерации любимого своего бильярда, и в общественной комиссии по патриотическому воспитанию – была такая комиссия в те времена, когда патриотизм не считался ругательством. Сегодня о комиссии мало кто помнит, но в нашей с сестрой системе нравственных ценностей воспитательный порыв остался и реализуется вполне конкретно. Потому что дать безбашенным подросткам нашего безбашенного времени возможность послушать сброшенную триллерами-блокбастерами на обочину жизненного потока классику, например, сказки-баллады, на которых взращиваются люди со здоровой психикой, – это уже миссия, и Элина приняла эту благородную миссию на себя и несла её, пока позволяли силы. То есть полная самоотдача – это для сестры всегда было естественным способом самовыражения личности. Таким был наш отец, доктор Авраам Быстрицкий. Такова она, его старшая дочь, первенец, свет в окошке. Не на пустом месте.


Как это преломлялось в её творческой жизни? А вспомните фильм «Добровольцы» и его самую яркую сцену – собрание. Молнии из глаз, абсолютное пренебрежение к внешней красивости, отчего внутренняя, подлинная красота ещё ярче и очевиднее. Чтобы так сыграть, нужно так чувствовать. Помню, в кинозале рядом со мной сидел пожилой уже по моим тогдашним меркам, лет, наверное, пятидесяти мужчина с роскошными седоватыми обвислыми усами. В какой-то момент он всхлипнул, я посмотрела – а у него по усам слеза течет. Дорогого стоит.


Я отдаю себе отчёт, что «взвейтесь кострами, синие ночи» – это для молодых сегодня просто романтическая строчка из старинной песни. Но если на мгновенье поверить, хотя и не хочется, что уже устарела, утратила привлекательность, перестала восприниматься бескомпромиссная страстность комсомольской юности, заострённая на самоотречение, если кому-то сегодня уже трудно проникнуться такими чувствами, давайте вспомним Аксинью – один из самых ярких женских образов в мировой литературной классике, а с появлением фильма Сергея Герасимова – и в классике кино. Не самоотречение, но самоотдача, всё богатство чувств, заострённое на любовь до последнего вздоха. И сам этот последний вздох на экране.


А потом, как ни горестно, как ни неизбывно горько, уже и в жизни. Без права на дубль, без права на забвение. НАВСЕГДА. Самое страшное слово, и всё чаще оно повторяется.
На экране, на сцене таинство Смерти рядом с таинством Жизни. Всё, как в реальности, только степень концентрации иная – надо ведь за часы киносеанса прожить любовь, разлуку, измену, материнство – целую жизнь. Вместе со зрителем. Наверное, не просто так казаки признали Элину за свою, даже воинское звание присвоили, уговаривали фамилию сменить: Аксинья Донская для казачьего уха звучит роднее. А ещё совсем в детстве – помните? –были игры в Чапая. Не донской, яицкий, но – казак.


Так сходятся круги на жизненном пути, где нет места случайности. Ведь и те детские довоенные игры в доктора тоже сошлись не только службой в военном госпитале, не только красным дипломом фельдшера-акушерки. Была ещё заглавная роль в арбузовской «Тане» – вполне успешное начало сценического пути в Вильнюсском русском драматическом театре. К счастью, ещё живы люди, видевшие этот спектакль, потому что пьеса, столь популярная в пятидесятые прошлого века, уже ушла в историю. Пресса тогда сходилась на том, что исполнение Элины отмечено свежестью и непосредственностью. А я помню, кроме того, и разговоры в фойе во время антракта – самый непосредственный срез критики. Это было восхищение. Не только свежестью и непринуждённостью, не только красотой и пластичностью – ещё и точностью обозначения профессии в заданной драматургии. Более позднее подтверждение этой грани её творчества находим в фильме Ф.Эрмлера «Неоконченная повесть». При всей наивной предсказуемости развития сюжета сама ткань картины настолько точна, что к героине Элины доктору Муромцевой хочется пойти полечиться. Фильм тогда прозвучал очень ярко, конкурсы в медицинские институты после его выхода выросли в разы, а новорожденных девочек стали массово называть Элинами, и мода на это имя продержалась долго. Уже в «Неоконченной повести» можно говорить о многогранности образа. Тем, кто хорошо знает фильм, прежде всего вспоминается сцена с больной девочкой – филигранное выражение профессиональной состоятельности и вместе с тем женского начала с точнейшими деталями – такими как сброшенные с усталых ног туфельки. И никак не тяготивший в те времена привычный коммунальный быт, когда вполне уместно было музицировать на соседском фортепиано. Мы видим в её исполнении эту привычность, укоренённость в своём времени, в своём социальном и нравственном укладе. То есть органичность и глубину личности актрисы через ситуацию героини. А как не вспомнить сцену застолья – столько в ней тёплого, домашнего, подлинного уюта тех трапез, когда «картошечка с селёдочкой» были фоном для задушевной песни!


Собственно, музыка – это особая тема в жизни моей сестры. Детство прошло на Украине, где песня – тот обязательный фон, без которого нет самой жизни. В наиболее общем виде он проявлялся, да, надо думать, и теперь проявляется на провинциальных улицах в самом его народном выражении. «Розпрягайтэ, хлопци, конэй» много раз за вечер звучало под окнами – молодёжь тогда больше развлекалась на свежем воздухе, дискотеки придумали позже. А из чёрной тарелки на стене лились песенные мелодии – «Цвитэ тэрен…», «Ой ты, Галю…», «Там, дэ явор…». И, разумеется, русская песенная классика. Вы не поверите, но в те времена даже слова «попса» не было, не то что этого эрзаца музыкальной культуры. А была стихийная, не осознанная и не декларируемая любовь к песне, и это можно видеть сегодня по тому, как светлеют лица, когда звучит знакомая, любимая мелодия.


Служение в театре предполагает некоторый уровень музыкальной культуры и владения вокалом, как и хореографией, орфоэпией или основами сценической речи. Понятно, что как природные данные, так и полученная ею школа, наработанный опыт, целая жизнь в условиях одного из самых прославленных театров России обеспечили Элине высокий уровень этих необходимых драматической актрисе критериев. И всё же, всё же! Это роли в спектаклях по пьесам А.Островского, М.Горького, О.Уайльда, А.Грибоедова, это более чем полстолетия на сцене самого классического, самого традиционного, самого верного себе Малого театра СССР, совсем не малого очага национальной культуры России, где оттачивала мастерство моя дорогая сестра Элина Быстрицкая, сделали её имя брендом, а её самое – кумиром поколений. В своё время искушённые искусствоведы так точно и глубоко исследовали её театральные шедевры, что тут добавишь. А повторяться? Куда ближе хотя бы по времени успешные выступления в концертах труппы Малого театра – удачная находка последних лет. Успех окрыляет.


Уместно здесь сказать ещё об одной грани её характера, трудно определить, природной или полученной долгим путём самовоспитания. Так или иначе, но именно это качество зародило в ней профессиональный интерес к вокалу как самодостаточному виду исполнительского мастерства. Общеизвестно, что большой грех «зарывать свой талант в землю», не отдать людям полностью то, чем наградила природа. Только не все относят это общее знание к себе лично. Потому что для этого нужны мужество и отвага. В зрелые годы, когда вопросы карьерного роста, стремление удивить или обескуражить, доказать себе и другим свою творческую и человеческую состоятельность уже как бы осуществились, когда прочно сложился имидж звезды и фамилия давно стала именем, когда театральный зритель приходит «на Быстрицкую», сама Быстрицкая отважно выходит на сцену совсем в новом качестве – не укрывшись за спиной драматурга и режиссёра, не ожидая помощи партнёра. Со всей отвагой первооткрывателя она позиционирует себя как певица, и зрители принимают её с благодарностью и интересом. Загадки в этом успехе, похоже, нет. Первый, кто испытывает счастье от вокальной деятельности народной артистки Советского Союза Элины Быстрицкой, – это Элина Быстрицкая. Вы когда-нибудь слышали хруст французской булки? А она с явственным восхищением слышит всякий раз, когда описывает нам, как упоительны в России вечера. А помните аромат белой акации? Она помнит. И даже обилием алых роз из пошловатого, на мой взгляд, шлягера не устаёт наслаждаться. Она подготовила обширный репертуар, сверхтребовательно подходя к отбору вокальных произведений. Как и в иных гранях творчества, здесь особая роль отведена песням о войне, в том числе тем, которые мы помним в исполнении Марка Бернеса. Уместно отметить, насколько важно сохранить этот пласт национальной культуры, вернуть его в активное обращение. Вновь научить людей слушать и понимать услышанное. Наверное, это и определило её выбор репертуара.


Можно, разумеется, подробно разбирать каждый романс, каждую забытую народную песню. Можно рассказать, что нового вносит актриса в своё исполнение старых, всем знакомых произведений. Я знаю, что мастера российской эстрады, мягко говоря, иронически оценили её героическую попытку. Я не обижаюсь на них: с высоты их профессионального опыта всё выглядит именно так. Известная, прославленная, любимая зрителем, обласканная властями драматическая актриса, признанный мастер своего дела, очертя голову ринулась в последний порыв, чтобы продлить счастье контакта со слушателем, ещё раз ощутить вкус успеха, испытать волну зрительской любви. Она ведь знала рамки своих возможностей в новом облике. Но верила в своего зрителя, верила, что он поймет её, простит, не упрекнёт. Сама получала удовольствие от процесса и старалась заразить этим чувством зал. И зритель её понял и простил.


Что теперь остаётся? Просто слушать и делить с Элиной счастье первооткрывателя, погружаться в чистый мир красоты и правды. Верить, как верила она, что поступает правильно. И помнить.


Софья Шегельман


Дата публикации: 26.04.2020