Новости

ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА: В СКАЗКУ Я ВЕРЮ ПО СЕЙ ДЕНЬ

ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА: В СКАЗКУ Я ВЕРЮ ПО СЕЙ ДЕНЬ

8 февраля на сцену Малого театра в спектакле «Дети Ванюшина» выйдет народная артистка Людмила Полякова, чтобы отметить свой 75-летний юбилей. Накануне празднеств корреспондент «Вечерки» встретился с актрисой.

- Накануне вашего юбилея были опубликованы несколько ваших ранних дневников. Скажите, почему вы изначально обратились к этому жанру и уже столько лет остаетесь ему верны?

- При всей своей общительности я довольно одинока. Я много общаюсь с людьми, но потом наступает одиночество: поговорить не с кем – и приходится открывать дневник. Время от времени я веду в нем записи: не бытовые – скорее, пытаюсь зафиксировать свой эмоциональный мир. Дневник стал для меня таким другом и собеседником, которого в жизни у меня не было. Сейчас, правда, почти не пишу, поскольку в своих многочисленных путешествиях увлекалась фотографией.

- Вы имеете в виду гастрольные поездки?

- Гастроли всегда остаются гастролями, а путешествие – это иное. К примеру, есть у меня такая традиция – каждый день рождения встречать в новом городе. В этом году, правда, пришлось раньше вернуться в Москву, но накануне я побывала в Лиссабоне и Порто. Получила массу разнообразных чудных ощущений, в том числе и от портвейна. Мы-то русские, якобы знаем, что такое портвейн – самое плохое низкокачественное вино. Но оказывается, сухой портвейн, белый портвейн — это высокое искусство. Это как белые трюфели, про которые мы тоже ничего не знаем, кроме того, что это нечто недоступное для нас.

- А можете вспомнить какой-нибудь самый яркий или самый случай из ваших путешествий?

- Года три назад, я побывала в Наварре – на родине Генриха IV. Генриха, который с самой юности, после того как я прочитала роман Генриха Манна, стал своеобразной мечтой для меня. Его родовой замок был разрушен — остались только фундамент и фортификации, но зато сохранилась церковь. Я купила в ней кольцо, окунула его в святую воду и обручилась с Генрихом Наваррским. Такая вот мечтательница. И до сих пор я живу так — не могу жить нормальной, реальной жизнью.

- Когда сейчас вас слушаешь, когда читаешь ваши дневники, поражаешься, насколько сказочное у вас мировосприятие. Откуда это?

- Так сложилось, что мое детство было бедным не только материально, но и духовно. Но какие-то силы небесные, чье-то присутствие не позволяло мне воспринимать эту жизнь всерьез, иначе я бы конечно сломалась. У меня не было отца, мать все время работала, а я была предоставлена сама себе. Я могла стать кем угодно, и никому до этого не было дела. Но зато у меня было ощущение, что меня кто-то ведет по жизни. И эти фантазии были для меня необходимостью, поэтому я и жила в своих фантазиях. Я жила в придуманном мире. Поскольку мы были очень бедными, у нас не было даже книг, не говоря уже о пластинках и тому подобном. Когда я закончила школу рабочей молодежи, то первое, что я сделала – пошла в магазинчик на Кузнецкий мост, где продавались подписные издания. И мне было абсолютно все равно, кого покупать. Я знала, кто такой Генрих Манн или Анатоль Франс, но даже сами фамилии для меня звучали как музыка. Тогда-то, к слову, я и столкнулась с историей короля Генриха IV и подумала: «Он же смог! Он покорил Париж из этой маленькой Наварры!» Так что в сказку я верю и по сей день.

- Малый театр для вас – тоже сказка? Сбывшаяся мечта?

- В истории с Малым театром я — та самая блудная дочь. Мне, в общем-то, оставляли здесь сразу после окончания училища, даже говорили: «Это Пашенная!», но я ушла. Да и не жалею. Тогда, по молодости, по самомнению своему я думала: «Почему я должна? Почему Пашенная? Я хочу быть собой!» Кроме того, в этом момент было столько хороших режиссеров: Анатолий Эфрос, Олег Ефремов, Борис Александрович Львов-Анохин, который очень недооценен в театральной истории; я уж не говорю про Андрея Александровича Гончарова…

- В итоге у Гончарова в театре вы и оказались. Вот только почему так ненадолго?

- С Гончаровым просто не сложилось в силу разности темперамента. Я тоже очень темпераментный человек, но в работе с людьми мне тяжело переносить одержимость. А он был очень одержимым, и хоть на меня лично он не кричал, но вся атмосфера вокруг него была такая взрывная и нервная, что к концу репетиций, я уже была на последней стадии — не могла больше. Когда он приглашал меня в театр, то обещал главную роль в знаменитой американской пьесе «Луна для пасынков судьбы» и многие другие роли, а в итоге в первый сезон я у него сыграла лишь в спектакле «Судьба-индейка» по Сафронову. Только потом я оценила этот юмор моей жизни: пригласили на «Луну для пасынков судьбы», а дали – «Судьбу-индейку».

- Ну, зато в итоге «судьба-индейка» привела вас в Театр Станиславского и подарила встречу с Анатолием Васильевым и Леонидом Варпаховским.

- Да, в этом театре я пробыла долгих восемнадцать лет. Театр Станиславского — это очень странный театр, где каждые три года менялся (и продолжает меняться) главный режиссер. Так что я считаю, что за это время побывала в пяти театрах. Но именно здесь Леонид Викторович Ворпаховский — мой незабвенный ангел — поставил «Продавца дождя». Он говорил мне: «Милочка, а наутро ведь вы проснетесь знаменитой!» Потом он задумал спектакль «Волки и овцы», предложив мне роль Мурзавецкой. Он говорил, что в «Продавце…» я была Одетта – белым лебедем, а теперь буду Одиллией — лебедем черным. И вот, в свои 34 года я сыграла Мурзавецкую! Тогда, к сожалению, не получилось глубоко в себя впустить этот спектакль – почти сразу умер Леонид Викторович, у меня был развод и рождение ребенка, так что… многое не сложилось. Но зато вышло так, что, когда спустя пятнадцать лет я пришла в Малый театр, то почти сразу я снова сыграла Мурзавецкую – даже статья такая была: «Дважды Мурзавецкая Советского Союза».

- Вы сказали, что, «вернувшись» в Малый, чувствовали себя «блудной дочерью», а сейчас, по сути, заняли высшую ступень в театральной иерархии – стали «великой старухой».

- Применять к себе такие слова было бы слишком лестно. Но еще когда я была студенткой Щепкинского училища, руководитель нашего курса Виктор Иванович Коршунов очень правильно сказал: «Либо тебе встретится режиссер, который сумеет полностью понять и оценить тебя, — тогда ты «заиграешь» сразу. Либо ты будешь играть после пятидесяти». Но в моей жизни сложилось так, что получилось и то, и другое. У меня были и яркие работы с лучшими режиссерами в молодости, и, конечно, сейчас – в Малом. Главным, поворотным моментом было то, что я нашла в себе смелость сказать: «Буду играть. Буду играть «Волки и овцы», буду играть «Дядюшкин сон». Я сказал это тогда – в начале девяностых, когда не было ни в чем никакой уверенности. Но я сказал: «Буду играть». И так получилось, что место это я за собой, что называется, закрепила. С другой стороны, а кто еще? (Смеется).

- И вот сейчас — в день вашего рождения, в день юбилея вы можете сказать, что вы счастливы?

- Я довольна. Человек, конечно, редко бывает доволен судьбой, но у меня есть одна присказка, с которой я всегда начинаю и которой всегда я заканчиваю: «У Бога никогда не просят добавки. Надо быть благодарным за то, что дал». И поэтому каждый вечер, когда заканчивается спектакль, я прихожу домой и выхожу на лоджию. Я живу на девятом этаже дома на Петровском холме – и вся Москва подо мной уходит вдаль. Подо мной монастыри, церкви. И я смотрю на все это великолепию и думаю: «Боже мой, вот оно». Каждый раз я это ощущаю как полет Маргариты над Москвой и не испытываю ничего, кроме благодарности. Благодарности за то, что вот так вот сложилась судьба. И вы знаете, я до сих пор свою жизнь – старая дура — воспринимаю как подарок.


Ася Иванова

»Вечерняя Москва», 8 февраля 2014 года



Дата публикации: 10.02.2014
ЛЮДМИЛА ПОЛЯКОВА: В СКАЗКУ Я ВЕРЮ ПО СЕЙ ДЕНЬ

8 февраля на сцену Малого театра в спектакле «Дети Ванюшина» выйдет народная артистка Людмила Полякова, чтобы отметить свой 75-летний юбилей. Накануне празднеств корреспондент «Вечерки» встретился с актрисой.

- Накануне вашего юбилея были опубликованы несколько ваших ранних дневников. Скажите, почему вы изначально обратились к этому жанру и уже столько лет остаетесь ему верны?

- При всей своей общительности я довольно одинока. Я много общаюсь с людьми, но потом наступает одиночество: поговорить не с кем – и приходится открывать дневник. Время от времени я веду в нем записи: не бытовые – скорее, пытаюсь зафиксировать свой эмоциональный мир. Дневник стал для меня таким другом и собеседником, которого в жизни у меня не было. Сейчас, правда, почти не пишу, поскольку в своих многочисленных путешествиях увлекалась фотографией.

- Вы имеете в виду гастрольные поездки?

- Гастроли всегда остаются гастролями, а путешествие – это иное. К примеру, есть у меня такая традиция – каждый день рождения встречать в новом городе. В этом году, правда, пришлось раньше вернуться в Москву, но накануне я побывала в Лиссабоне и Порто. Получила массу разнообразных чудных ощущений, в том числе и от портвейна. Мы-то русские, якобы знаем, что такое портвейн – самое плохое низкокачественное вино. Но оказывается, сухой портвейн, белый портвейн — это высокое искусство. Это как белые трюфели, про которые мы тоже ничего не знаем, кроме того, что это нечто недоступное для нас.

- А можете вспомнить какой-нибудь самый яркий или самый случай из ваших путешествий?

- Года три назад, я побывала в Наварре – на родине Генриха IV. Генриха, который с самой юности, после того как я прочитала роман Генриха Манна, стал своеобразной мечтой для меня. Его родовой замок был разрушен — остались только фундамент и фортификации, но зато сохранилась церковь. Я купила в ней кольцо, окунула его в святую воду и обручилась с Генрихом Наваррским. Такая вот мечтательница. И до сих пор я живу так — не могу жить нормальной, реальной жизнью.

- Когда сейчас вас слушаешь, когда читаешь ваши дневники, поражаешься, насколько сказочное у вас мировосприятие. Откуда это?

- Так сложилось, что мое детство было бедным не только материально, но и духовно. Но какие-то силы небесные, чье-то присутствие не позволяло мне воспринимать эту жизнь всерьез, иначе я бы конечно сломалась. У меня не было отца, мать все время работала, а я была предоставлена сама себе. Я могла стать кем угодно, и никому до этого не было дела. Но зато у меня было ощущение, что меня кто-то ведет по жизни. И эти фантазии были для меня необходимостью, поэтому я и жила в своих фантазиях. Я жила в придуманном мире. Поскольку мы были очень бедными, у нас не было даже книг, не говоря уже о пластинках и тому подобном. Когда я закончила школу рабочей молодежи, то первое, что я сделала – пошла в магазинчик на Кузнецкий мост, где продавались подписные издания. И мне было абсолютно все равно, кого покупать. Я знала, кто такой Генрих Манн или Анатоль Франс, но даже сами фамилии для меня звучали как музыка. Тогда-то, к слову, я и столкнулась с историей короля Генриха IV и подумала: «Он же смог! Он покорил Париж из этой маленькой Наварры!» Так что в сказку я верю и по сей день.

- Малый театр для вас – тоже сказка? Сбывшаяся мечта?

- В истории с Малым театром я — та самая блудная дочь. Мне, в общем-то, оставляли здесь сразу после окончания училища, даже говорили: «Это Пашенная!», но я ушла. Да и не жалею. Тогда, по молодости, по самомнению своему я думала: «Почему я должна? Почему Пашенная? Я хочу быть собой!» Кроме того, в этом момент было столько хороших режиссеров: Анатолий Эфрос, Олег Ефремов, Борис Александрович Львов-Анохин, который очень недооценен в театральной истории; я уж не говорю про Андрея Александровича Гончарова…

- В итоге у Гончарова в театре вы и оказались. Вот только почему так ненадолго?

- С Гончаровым просто не сложилось в силу разности темперамента. Я тоже очень темпераментный человек, но в работе с людьми мне тяжело переносить одержимость. А он был очень одержимым, и хоть на меня лично он не кричал, но вся атмосфера вокруг него была такая взрывная и нервная, что к концу репетиций, я уже была на последней стадии — не могла больше. Когда он приглашал меня в театр, то обещал главную роль в знаменитой американской пьесе «Луна для пасынков судьбы» и многие другие роли, а в итоге в первый сезон я у него сыграла лишь в спектакле «Судьба-индейка» по Сафронову. Только потом я оценила этот юмор моей жизни: пригласили на «Луну для пасынков судьбы», а дали – «Судьбу-индейку».

- Ну, зато в итоге «судьба-индейка» привела вас в Театр Станиславского и подарила встречу с Анатолием Васильевым и Леонидом Варпаховским.

- Да, в этом театре я пробыла долгих восемнадцать лет. Театр Станиславского — это очень странный театр, где каждые три года менялся (и продолжает меняться) главный режиссер. Так что я считаю, что за это время побывала в пяти театрах. Но именно здесь Леонид Викторович Ворпаховский — мой незабвенный ангел — поставил «Продавца дождя». Он говорил мне: «Милочка, а наутро ведь вы проснетесь знаменитой!» Потом он задумал спектакль «Волки и овцы», предложив мне роль Мурзавецкой. Он говорил, что в «Продавце…» я была Одетта – белым лебедем, а теперь буду Одиллией — лебедем черным. И вот, в свои 34 года я сыграла Мурзавецкую! Тогда, к сожалению, не получилось глубоко в себя впустить этот спектакль – почти сразу умер Леонид Викторович, у меня был развод и рождение ребенка, так что… многое не сложилось. Но зато вышло так, что, когда спустя пятнадцать лет я пришла в Малый театр, то почти сразу я снова сыграла Мурзавецкую – даже статья такая была: «Дважды Мурзавецкая Советского Союза».

- Вы сказали, что, «вернувшись» в Малый, чувствовали себя «блудной дочерью», а сейчас, по сути, заняли высшую ступень в театральной иерархии – стали «великой старухой».

- Применять к себе такие слова было бы слишком лестно. Но еще когда я была студенткой Щепкинского училища, руководитель нашего курса Виктор Иванович Коршунов очень правильно сказал: «Либо тебе встретится режиссер, который сумеет полностью понять и оценить тебя, — тогда ты «заиграешь» сразу. Либо ты будешь играть после пятидесяти». Но в моей жизни сложилось так, что получилось и то, и другое. У меня были и яркие работы с лучшими режиссерами в молодости, и, конечно, сейчас – в Малом. Главным, поворотным моментом было то, что я нашла в себе смелость сказать: «Буду играть. Буду играть «Волки и овцы», буду играть «Дядюшкин сон». Я сказал это тогда – в начале девяностых, когда не было ни в чем никакой уверенности. Но я сказал: «Буду играть». И так получилось, что место это я за собой, что называется, закрепила. С другой стороны, а кто еще? (Смеется).

- И вот сейчас — в день вашего рождения, в день юбилея вы можете сказать, что вы счастливы?

- Я довольна. Человек, конечно, редко бывает доволен судьбой, но у меня есть одна присказка, с которой я всегда начинаю и которой всегда я заканчиваю: «У Бога никогда не просят добавки. Надо быть благодарным за то, что дал». И поэтому каждый вечер, когда заканчивается спектакль, я прихожу домой и выхожу на лоджию. Я живу на девятом этаже дома на Петровском холме – и вся Москва подо мной уходит вдаль. Подо мной монастыри, церкви. И я смотрю на все это великолепию и думаю: «Боже мой, вот оно». Каждый раз я это ощущаю как полет Маргариты над Москвой и не испытываю ничего, кроме благодарности. Благодарности за то, что вот так вот сложилась судьба. И вы знаете, я до сих пор свою жизнь – старая дура — воспринимаю как подарок.


Ася Иванова

»Вечерняя Москва», 8 февраля 2014 года



Дата публикации: 10.02.2014