Новости

СЕРГЕЙ ВЕЩЕВ И ДМИТРИЙ КОЗНОВ О КИРИЛЛЕ ДЁМИНЕ

СЕРГЕЙ ВЕЩЕВ И ДМИТРИЙ КОЗНОВ О КИРИЛЛЕ ДЁМИНЕ

Сергей Вещев. Я хочу рассказать о том, как увидел Кирилла первый раз в жизни. К тому времени я успел закончить институт. У меня была любовь, будущая первая жена Ольга, и мы вдвоём пошли на прослушивание, Юрий Мефодьевич Соломин как раз набирал курс. Ольга работала секретарём ректора, так что можно было посидеть посмотреть. Вдруг выходит мальчик, абсолютно интеллигентного вида, не «ботаник», а – светлый. И очень стеснительный, безо всякого тщеславия или амбиций. Нет, он просто вышел, и мы с Ольгой переглянулись – оп! Вдруг интересно стало. Что-то в нём было именно светлое. Когда видишь НЛО, ты не понимаешь, что это такое, но тебя тянет, безумно притягивает. И вот он тоже притягивал. Причём он всё делал наперекор, не по-актёрски, там не было ни одного общепринятого штампа. Существуют законы сценического поведения: руки, голос, шаг вперёд – широко и жирно. А он говорил тихо, глотая концы фраз. И вдруг Юрий Мефодьевич спрашивает: «Как фамилия? Дёмин? Ну-ка, крикни-ка мне, Дёмин: «Эй, здравствуйте!» Кирилл: «Зачем?» «Так, я не понял. Ты просто крикни, как будто там вдалеке человек, и ты его окликаешь». – «Хорошо». И вдруг как закричит во весь голос: «Эй, привет!!!» Тут что-то было такое… Не то, что готовый актёр пришёл; он словно перепрыгнул в четвёртый курс – сначала выяснил, зачем, а потом сделал. Он всё время перешагивал – у меня такое ощущение, что в профессии, в творчестве, в поэзии, в жизни Кирилл не шёл по протоптанным дорожкам, а двигался к достижению цели другим путём, абсолютно неординарным. Это была черта его характера, которая мешала общепринятым правилам и установкам, таким как – есть штампы, вы давайте делайте так. Нет, он подходит к роли иначе, но в итоге получаются интересные, глубокие персонажи. У него внутри как будто сидел свой барабан, по которому ударишь – а там другой звук. Наполненный, звенящий – совершенно другой. Лично для меня это очень интересная актёрская структура.

Дмитрий Кознов. Творческая, неординарная, абсолютно независимая, нехамская, не толкающаяся, как в метро.

С.В. Вот если идёт толпа – ты правильно про метро сказал – он станет уступать дорогу женщинам, старушкам, детям. Вроде бы он движется со всеми, но по-своему – очень нравственно и чисто. Почему Кирилл всегда был настолько интересен на сцене? Он глубок, там какой-то другой непостижимый мир. Он как кашалот, если пользоваться классификацией рыб: плывёт сам по себе, ныряет на глубину 10 тысяч метров, так многим не дано. Когда я его впервые встретил, Бог знает сколько лет назад, он произвёл на меня именно такое впечатление. Потом начались наши контакты, совместная работа. Расскажу один случай. В Малом ставили спектакль «Дом на небесах» по пьесе Иржи Губача. Главного молодого героя звали Фанда, и нас вдвоём назначили на эту роль. Все вокруг были потрясены только одним. Допустим, я репетирую, а Кирилл сидит в зале. Я спускаюсь, и он мне говорит: «Надо так». Потом он выходит на сцену, и уже я даю ему советы: «А вот эту фразу надо так…». И мы начинаем друг другу помогать. Понять этого в театре было невозможно: надо ведь сжирать конкурента, подножечку подставить! К чему я об этом вспомнил? Не сказал бы, что Кирилл мог помочь врагу перейти на свою сторону, но он был настолько честен и порядочен с тобой, что и ты рядом с ним становился таким же честным и порядочным, потому что невозможно потом за его спиной сделать что-то плохое. Он был очень сильный человек, и морально, и физически. Я знаю, как он мог поставить на место хулигана. У него была очень тяжёлая рука, это в папу.

Д.К. Я познакомился с Кириллом в училище. Совершенно не знал и выяснил уже в театре, что его отец являлся сокурсником и другом моего отца, они вместе заканчивали ГИТИС. У нас 4 года разницы, я был на 4-ом, а он на 1-ом курсе… Кирюша производил впечатление человека, прошедшего армию. В юности он очень хотел попасть в Афган, но его не взяли служить в связи с плохим зрением. Он очень переживал из-за этого. У него в классе многих отправили в Афганистан, кто-то из друзей не вернулся, кто-то потом погиб. Кирилл считал, что его там не хватало. Эта тема нашла отражение и в его стихах, и в песнях. Для всех нас 9 мая и Победа советского народа – основополагающая тема. Он верил, что на войне проявляется всё, особенно честь и умение подставить плечо другу. Предательство видно сразу. Мне кажется, что Кирилл жил периодами. Обычно люди трансформируются постепенно, а у него это получалось как-то скачкообразно. Вот он жил период, набирал – и потом резко переходил к следующему. Не знаю, почему. Как человек, как личность он, безусловно, реализован, но хотелось бы другого, хотелось бы, чтобы он гораздо дольше пожил на этом свете. Первый период, когда он пришёл в театр, был совершенно беззаботный, весёлый. Кирюша, кстати, очень здорово сыграл Чацкого в «Горе от ума». Он победил полностью. Это был интеллигент, не навязывающий себя истерик-Чацкий, а человек, который никак не возьмёт в толк – что же могло произойти за время его отсутствия, чтобы он настолько перестал понимать людей своего круга?

С.В. Мне его работа напомнила Смоктуновского в роли Гамлета. Действительно, Чацкий не понял – за 3 года так деградировали все… А, может, это Я деградировал? И он, прежде всего, копался в себе. Если Гамлет обвинял всех вокруг, то этот начинал с себя, и возникал вопрос: а чего Чацкий-то? Может, он и вправду с ума сошёл? Для меня его Чацкий стал откровением. Я видел в этой роли прекрасного Богина, блестящего Виталия Соломина; это были опытные артисты, а Кирилл для своих молодых лет сыграл, как Смоктуновский, я серьёзно. Он взял роль! И тогда ещё мы подумали: какой будет артист! Но он и стал артистом. Он был бы ещё бОльшим артистом…

Д.К. Мы делали очень много капустников. Конечно, случались и ссоры, но мы научились тянуть одну лямку. У нас у всех было своё «распределение ролей». Если сравнивать с живописью, то я – мастер широкого мазка; Серёга всегда собирал материал, организовывал, расставлял точки с запятыми, примирял – искал консенсус…

С.В. Я – миротворец.

Д.К. А Кирюха очень любил точность формы, смысл. Мы набрасывали материал, а потом он уже оттачивал линии, добавлял иронию. На определённом этапе к нам присоединился и Виктор Иванович Коршунов. Интересно работалось. Театр жил, были капустники. Мы участвовали и в капустниках Виталия Мефодьевича. Когда Кирилл пришёл, у нас, конечно, много весёлого было. Ездили отдыхать на Валдай, там он научился плавать. В любое время суток ходили на лодках. Там же произошла и знаменитая история с очками. У Кирилла была огромная близорукость. Как-то ночью мы пошли купаться, и он аккуратно положил очёчки на берегу. А тогда это была целая проблема: врач, стёкла заказать, оправу… Ну, натуральное дело, по этим очёчкам прошлись. И дальше он целый год никак не мог поехать сделать новую пару.

- А как он жил всё это время?

С.В. На ощупь.

Д.К. Ты знаешь, у него намного улучшилось зрение, потому что ему приходилось грести, плавать, играть на бильярде, ходить по лесу. У него, кстати, хорошая туристическая подготовка была.

С.В. Костёр-то он всегда мог разжечь.

Д.К. Все друзья у нас общие, как в России, так и за границей. Их, конечно, потрясло то, что случилось. Жизнь короткая – 44 года – но пережито было очень много. Начиналось всё с ярчайшего, весёлого мировосприятия, замечательных песен, которые с удовольствием слушало огромное количество народу, песен хулиганских, с колоссальным юмором, самоиронией, чем Кирюша всегда отличался. Потом наступил период переосмысления того, что происходит вокруг.

- Как Чацкий.

С.В. Да-да-да. Можно сказать, эта роль легла на его жизнь. Хотя он и сыграл, максимум, спектакля три. Но это было блестяще.
Я вот ещё что хочу сказать. То, как он умел любить – человека, женщину, жизнь, просто букашку, детей… Так пишут в романах, в литературе, в стихах. Для Кирилла любовь – это, прежде всего, самопожертвование. Отдавать было потребностью его души. Это тоже, мне кажется, сыграло свою роль – у нас несовершенный мир, мы же понимаем. Если ты открыт – обязательно крылышки подрежут. А это редкое качество – умение любить – было у него в природе. И его очень часто не то, что предавали – подставляли, а он всё равно верил, что любовь настоящая есть. И она действительно есть, он это доказал всем своим существом. Для меня его умение любить – беззаветно, искренне, ничего не требуя, а только отдавая, – является примером, хотя я и старше Кирилла. Так сложнее всего, но он на это был способен. Мы же все стараемся закрыться, поберечься, соломки подстелить… Он не любил этого. Его душа была создана из очень тонких нюансов. И он не исчерпал себя, наоборот. Просто его потребность в любви не нашла выхода здесь, на Земле.

Д.К. У нас с Серёжкой в армии был командир, Анатолий Андреевич Двойников, так он говорил, что нельзя делить людей на белых и чёрных. Для Кирилла было главным, каков человек. Ещё он очень уважал людей, которые занимаются всеми профессиями в театре.

С.В. И Кирюша, и Митя, и я – мы считаем, что нужно быть не только хорошим работником, но, прежде всего, порядочным человеком. К сожалению, в любом коллективе, но в театре особенно, очень много грязи, и трудно быть порядочным, если ты хочешь сделать карьеру. Слово «карьера» мы не любим. У меня нет такого тщеславия и амбиций, которые заставляли бы идти по трупам, чтобы быть звездой. Да, я хочу играть, но я не хочу из-за этого наступать на людей. Вот Кирилл никогда не мог позволить себе над кем-то поиздеваться, что-то кому-то сломать, помешать. А в нашей профессии обойтись без этого трудно. Но можно. У Кирюши был просто комплекс порядочности и любви к ближнему. Как по библейским заветам.

Д.К. Кстати, ко всему, что касается религии, он относился очень серьёзно.

С.В. Он верил в Бога, но никогда не выпячивал это.

Д.К. Работал он много, интересно, в том числе в Русской службе Би-би-си. Там было очень тяжело, приходилось записываться по ночам. А ещё театр, училище, радио… Часто давал взаймы, притом, что не было совершенно никакого желания чего-то накопить. Он патологически нежадный человек, очень легко расставался с деньгами. И на дух не переносил халяву – это тоже всегда объединяло нашу гримёрку. У него замечательные родители, очень самобытные, сибиряки, достигшие многого своим трудом и умом. Кирюша их очень любил. Прекрасная мама Людмила Александровна. Интереснейший человек – отец, Вадим Петрович, он был ректором ГИТИСа, первым замминистра культуры, что абсолютно не отразилось на так называемой карьере Кирилла Вадимовича, потому что папа, как интеллигентный человек, не мог себе позволить ею заниматься. Да Кирилл бы на это и не пошёл. У него два замечательных брата, один работает на телевидении, другой – учёный, химик, который получил грант в Германии и теперь живёт там. Кирилл самый старший. Конечно, тяжелейший, как оказалось, период у него был, связанный со здоровьем, потому что этим надо заниматься, а лечиться он не любил. «Звонки» шли, но он не очень на них реагировал.

- Мне хочется Серёжу спросить о ваших общих театральных работах. Всё началось с «Дома на небесах», а дальше?

С.В. Я всё время за ним доигрываю. Конечно, переплюнуть его невозможно. Да и не надо. Очень многие спектакли сначала Кирюша выпускал, а потом меня вводили. В «Царе Иоанне Грозном» я исполнил после него Григория Нагого, в «Тайнах Мадридского двора» – Бабьеку, в «Мнимом больном» – Пюргона. В «Обсуждению подлежит» мы играли двух санитаров, в «Ревизоре» были Бобчинским и Добчинским. В «Мамурэ» и «Недоросле» участвовали все втроём. Я ему очень благодарен – он наталкивал меня всё время на какие-то интересные ходы: подойдёт, что-то посоветует, ты это сделаешь, а это – хоп! – и есть решение роли. Подобно режиссёру, высочайшего уровня художнику, он чувствовал, как надо. И он мне подсказывал очень многие вещи. Я ему тоже, конечно, подсказывал. Мы все друг другу подсказывали – постоянно, беспрерывно. Но тут есть свои ключевые моменты – он был абсолютно нежаден до этих идей. Каждую его-мою работу я посвящаю Кириллу. Всё равно он рядом. Он как будто уехал в командировку. В этом отношении я оптимист – он с нами, он всё время улыбается.

Беседовала Ольга Петренко


Дата публикации: 14.11.2011
СЕРГЕЙ ВЕЩЕВ И ДМИТРИЙ КОЗНОВ О КИРИЛЛЕ ДЁМИНЕ

Сергей Вещев. Я хочу рассказать о том, как увидел Кирилла первый раз в жизни. К тому времени я успел закончить институт. У меня была любовь, будущая первая жена Ольга, и мы вдвоём пошли на прослушивание, Юрий Мефодьевич Соломин как раз набирал курс. Ольга работала секретарём ректора, так что можно было посидеть посмотреть. Вдруг выходит мальчик, абсолютно интеллигентного вида, не «ботаник», а – светлый. И очень стеснительный, безо всякого тщеславия или амбиций. Нет, он просто вышел, и мы с Ольгой переглянулись – оп! Вдруг интересно стало. Что-то в нём было именно светлое. Когда видишь НЛО, ты не понимаешь, что это такое, но тебя тянет, безумно притягивает. И вот он тоже притягивал. Причём он всё делал наперекор, не по-актёрски, там не было ни одного общепринятого штампа. Существуют законы сценического поведения: руки, голос, шаг вперёд – широко и жирно. А он говорил тихо, глотая концы фраз. И вдруг Юрий Мефодьевич спрашивает: «Как фамилия? Дёмин? Ну-ка, крикни-ка мне, Дёмин: «Эй, здравствуйте!» Кирилл: «Зачем?» «Так, я не понял. Ты просто крикни, как будто там вдалеке человек, и ты его окликаешь». – «Хорошо». И вдруг как закричит во весь голос: «Эй, привет!!!» Тут что-то было такое… Не то, что готовый актёр пришёл; он словно перепрыгнул в четвёртый курс – сначала выяснил, зачем, а потом сделал. Он всё время перешагивал – у меня такое ощущение, что в профессии, в творчестве, в поэзии, в жизни Кирилл не шёл по протоптанным дорожкам, а двигался к достижению цели другим путём, абсолютно неординарным. Это была черта его характера, которая мешала общепринятым правилам и установкам, таким как – есть штампы, вы давайте делайте так. Нет, он подходит к роли иначе, но в итоге получаются интересные, глубокие персонажи. У него внутри как будто сидел свой барабан, по которому ударишь – а там другой звук. Наполненный, звенящий – совершенно другой. Лично для меня это очень интересная актёрская структура.

Дмитрий Кознов. Творческая, неординарная, абсолютно независимая, нехамская, не толкающаяся, как в метро.

С.В. Вот если идёт толпа – ты правильно про метро сказал – он станет уступать дорогу женщинам, старушкам, детям. Вроде бы он движется со всеми, но по-своему – очень нравственно и чисто. Почему Кирилл всегда был настолько интересен на сцене? Он глубок, там какой-то другой непостижимый мир. Он как кашалот, если пользоваться классификацией рыб: плывёт сам по себе, ныряет на глубину 10 тысяч метров, так многим не дано. Когда я его впервые встретил, Бог знает сколько лет назад, он произвёл на меня именно такое впечатление. Потом начались наши контакты, совместная работа. Расскажу один случай. В Малом ставили спектакль «Дом на небесах» по пьесе Иржи Губача. Главного молодого героя звали Фанда, и нас вдвоём назначили на эту роль. Все вокруг были потрясены только одним. Допустим, я репетирую, а Кирилл сидит в зале. Я спускаюсь, и он мне говорит: «Надо так». Потом он выходит на сцену, и уже я даю ему советы: «А вот эту фразу надо так…». И мы начинаем друг другу помогать. Понять этого в театре было невозможно: надо ведь сжирать конкурента, подножечку подставить! К чему я об этом вспомнил? Не сказал бы, что Кирилл мог помочь врагу перейти на свою сторону, но он был настолько честен и порядочен с тобой, что и ты рядом с ним становился таким же честным и порядочным, потому что невозможно потом за его спиной сделать что-то плохое. Он был очень сильный человек, и морально, и физически. Я знаю, как он мог поставить на место хулигана. У него была очень тяжёлая рука, это в папу.

Д.К. Я познакомился с Кириллом в училище. Совершенно не знал и выяснил уже в театре, что его отец являлся сокурсником и другом моего отца, они вместе заканчивали ГИТИС. У нас 4 года разницы, я был на 4-ом, а он на 1-ом курсе… Кирюша производил впечатление человека, прошедшего армию. В юности он очень хотел попасть в Афган, но его не взяли служить в связи с плохим зрением. Он очень переживал из-за этого. У него в классе многих отправили в Афганистан, кто-то из друзей не вернулся, кто-то потом погиб. Кирилл считал, что его там не хватало. Эта тема нашла отражение и в его стихах, и в песнях. Для всех нас 9 мая и Победа советского народа – основополагающая тема. Он верил, что на войне проявляется всё, особенно честь и умение подставить плечо другу. Предательство видно сразу. Мне кажется, что Кирилл жил периодами. Обычно люди трансформируются постепенно, а у него это получалось как-то скачкообразно. Вот он жил период, набирал – и потом резко переходил к следующему. Не знаю, почему. Как человек, как личность он, безусловно, реализован, но хотелось бы другого, хотелось бы, чтобы он гораздо дольше пожил на этом свете. Первый период, когда он пришёл в театр, был совершенно беззаботный, весёлый. Кирюша, кстати, очень здорово сыграл Чацкого в «Горе от ума». Он победил полностью. Это был интеллигент, не навязывающий себя истерик-Чацкий, а человек, который никак не возьмёт в толк – что же могло произойти за время его отсутствия, чтобы он настолько перестал понимать людей своего круга?

С.В. Мне его работа напомнила Смоктуновского в роли Гамлета. Действительно, Чацкий не понял – за 3 года так деградировали все… А, может, это Я деградировал? И он, прежде всего, копался в себе. Если Гамлет обвинял всех вокруг, то этот начинал с себя, и возникал вопрос: а чего Чацкий-то? Может, он и вправду с ума сошёл? Для меня его Чацкий стал откровением. Я видел в этой роли прекрасного Богина, блестящего Виталия Соломина; это были опытные артисты, а Кирилл для своих молодых лет сыграл, как Смоктуновский, я серьёзно. Он взял роль! И тогда ещё мы подумали: какой будет артист! Но он и стал артистом. Он был бы ещё бОльшим артистом…

Д.К. Мы делали очень много капустников. Конечно, случались и ссоры, но мы научились тянуть одну лямку. У нас у всех было своё «распределение ролей». Если сравнивать с живописью, то я – мастер широкого мазка; Серёга всегда собирал материал, организовывал, расставлял точки с запятыми, примирял – искал консенсус…

С.В. Я – миротворец.

Д.К. А Кирюха очень любил точность формы, смысл. Мы набрасывали материал, а потом он уже оттачивал линии, добавлял иронию. На определённом этапе к нам присоединился и Виктор Иванович Коршунов. Интересно работалось. Театр жил, были капустники. Мы участвовали и в капустниках Виталия Мефодьевича. Когда Кирилл пришёл, у нас, конечно, много весёлого было. Ездили отдыхать на Валдай, там он научился плавать. В любое время суток ходили на лодках. Там же произошла и знаменитая история с очками. У Кирилла была огромная близорукость. Как-то ночью мы пошли купаться, и он аккуратно положил очёчки на берегу. А тогда это была целая проблема: врач, стёкла заказать, оправу… Ну, натуральное дело, по этим очёчкам прошлись. И дальше он целый год никак не мог поехать сделать новую пару.

- А как он жил всё это время?

С.В. На ощупь.

Д.К. Ты знаешь, у него намного улучшилось зрение, потому что ему приходилось грести, плавать, играть на бильярде, ходить по лесу. У него, кстати, хорошая туристическая подготовка была.

С.В. Костёр-то он всегда мог разжечь.

Д.К. Все друзья у нас общие, как в России, так и за границей. Их, конечно, потрясло то, что случилось. Жизнь короткая – 44 года – но пережито было очень много. Начиналось всё с ярчайшего, весёлого мировосприятия, замечательных песен, которые с удовольствием слушало огромное количество народу, песен хулиганских, с колоссальным юмором, самоиронией, чем Кирюша всегда отличался. Потом наступил период переосмысления того, что происходит вокруг.

- Как Чацкий.

С.В. Да-да-да. Можно сказать, эта роль легла на его жизнь. Хотя он и сыграл, максимум, спектакля три. Но это было блестяще.
Я вот ещё что хочу сказать. То, как он умел любить – человека, женщину, жизнь, просто букашку, детей… Так пишут в романах, в литературе, в стихах. Для Кирилла любовь – это, прежде всего, самопожертвование. Отдавать было потребностью его души. Это тоже, мне кажется, сыграло свою роль – у нас несовершенный мир, мы же понимаем. Если ты открыт – обязательно крылышки подрежут. А это редкое качество – умение любить – было у него в природе. И его очень часто не то, что предавали – подставляли, а он всё равно верил, что любовь настоящая есть. И она действительно есть, он это доказал всем своим существом. Для меня его умение любить – беззаветно, искренне, ничего не требуя, а только отдавая, – является примером, хотя я и старше Кирилла. Так сложнее всего, но он на это был способен. Мы же все стараемся закрыться, поберечься, соломки подстелить… Он не любил этого. Его душа была создана из очень тонких нюансов. И он не исчерпал себя, наоборот. Просто его потребность в любви не нашла выхода здесь, на Земле.

Д.К. У нас с Серёжкой в армии был командир, Анатолий Андреевич Двойников, так он говорил, что нельзя делить людей на белых и чёрных. Для Кирилла было главным, каков человек. Ещё он очень уважал людей, которые занимаются всеми профессиями в театре.

С.В. И Кирюша, и Митя, и я – мы считаем, что нужно быть не только хорошим работником, но, прежде всего, порядочным человеком. К сожалению, в любом коллективе, но в театре особенно, очень много грязи, и трудно быть порядочным, если ты хочешь сделать карьеру. Слово «карьера» мы не любим. У меня нет такого тщеславия и амбиций, которые заставляли бы идти по трупам, чтобы быть звездой. Да, я хочу играть, но я не хочу из-за этого наступать на людей. Вот Кирилл никогда не мог позволить себе над кем-то поиздеваться, что-то кому-то сломать, помешать. А в нашей профессии обойтись без этого трудно. Но можно. У Кирюши был просто комплекс порядочности и любви к ближнему. Как по библейским заветам.

Д.К. Кстати, ко всему, что касается религии, он относился очень серьёзно.

С.В. Он верил в Бога, но никогда не выпячивал это.

Д.К. Работал он много, интересно, в том числе в Русской службе Би-би-си. Там было очень тяжело, приходилось записываться по ночам. А ещё театр, училище, радио… Часто давал взаймы, притом, что не было совершенно никакого желания чего-то накопить. Он патологически нежадный человек, очень легко расставался с деньгами. И на дух не переносил халяву – это тоже всегда объединяло нашу гримёрку. У него замечательные родители, очень самобытные, сибиряки, достигшие многого своим трудом и умом. Кирюша их очень любил. Прекрасная мама Людмила Александровна. Интереснейший человек – отец, Вадим Петрович, он был ректором ГИТИСа, первым замминистра культуры, что абсолютно не отразилось на так называемой карьере Кирилла Вадимовича, потому что папа, как интеллигентный человек, не мог себе позволить ею заниматься. Да Кирилл бы на это и не пошёл. У него два замечательных брата, один работает на телевидении, другой – учёный, химик, который получил грант в Германии и теперь живёт там. Кирилл самый старший. Конечно, тяжелейший, как оказалось, период у него был, связанный со здоровьем, потому что этим надо заниматься, а лечиться он не любил. «Звонки» шли, но он не очень на них реагировал.

- Мне хочется Серёжу спросить о ваших общих театральных работах. Всё началось с «Дома на небесах», а дальше?

С.В. Я всё время за ним доигрываю. Конечно, переплюнуть его невозможно. Да и не надо. Очень многие спектакли сначала Кирюша выпускал, а потом меня вводили. В «Царе Иоанне Грозном» я исполнил после него Григория Нагого, в «Тайнах Мадридского двора» – Бабьеку, в «Мнимом больном» – Пюргона. В «Обсуждению подлежит» мы играли двух санитаров, в «Ревизоре» были Бобчинским и Добчинским. В «Мамурэ» и «Недоросле» участвовали все втроём. Я ему очень благодарен – он наталкивал меня всё время на какие-то интересные ходы: подойдёт, что-то посоветует, ты это сделаешь, а это – хоп! – и есть решение роли. Подобно режиссёру, высочайшего уровня художнику, он чувствовал, как надо. И он мне подсказывал очень многие вещи. Я ему тоже, конечно, подсказывал. Мы все друг другу подсказывали – постоянно, беспрерывно. Но тут есть свои ключевые моменты – он был абсолютно нежаден до этих идей. Каждую его-мою работу я посвящаю Кириллу. Всё равно он рядом. Он как будто уехал в командировку. В этом отношении я оптимист – он с нами, он всё время улыбается.

Беседовала Ольга Петренко


Дата публикации: 14.11.2011