Новости

«ПЛОДЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ» Л.ТОЛСТОГО В ПОСТАНОВКЕ К.П.ХОХЛОВА

Из книги Ю.А.Дмитриева «Академический Малый театр. 1917-1941»

В 1932 году также была поставлена только одна классическая пьеса — «Плоды просвещения» Л. Н. Толстого. Ее ставил К. П. Хохлов, только что вернувшийся в Малый театр. На него возлагали большие надежды, ждали, что постановка «Плодов просвещения» будет яркой, интересной. Оформлял спектакль М. Левин.
Готовясь к началу репетиций, Хохлов изложил свой план спектакля: «В нашей постановке борьба крестьянских ходоков за приобретение земли является центральной... И глазами пришедших за покупкой земли крестьян должна рассматриваться жизнь богатого московского барского дома, со всеми его уродствами и нелепостями, со всеми причудами не знавших как убить время бар. Не безобидная насмешка, а злая социальная сатира по адресу этого уже теперь обреченного общества, не комикование крестьян, показываемых ранее как темных и поэтому очень «смешных мужичков», а столкновение этих мужичков с представителями чуждого для них мира, даваемое в плане того долговременного конфликта, который происходил между крестьянством и помещичье-дворянским классом и который закончился лишь в Октябре 1917 года. Разрешая так пьесу Толстого, мы этим самым превращаем ее из веселого добродушного фарса в социально заостренную сатиру» (Хохлов К. Не веселый фарс, а специальная сатира.— «Рабис», 1932, № 16, с. 13).

Замысел режиссера получил поддержку критики. «Постановщик пьесы в Малом театре т. Хохлов правильно остановил свое внимание на тех моментах пьесы, которые лучше всего выражают коренное существо творчества Толстого, на взаимоотношениях крестьян с барами. Акцент, сделанный режиссером на крестьянах, вполне оправдан в общем плане комедии» (Млечин В. Три спектакля классики.— «Сов. театр», 1932, № 7—8, — с. 26).

План постановки предопределил и интерпретацию ролей актерами. Так, В. Массалитинова, игравшая Звездинцеву, прежде всего показывала в ней крепостницу. Актриса рассказывала о работе над этим образом: «Действие происходит в 80-е годы, но двумя десятками лет раньше, до отмены крепостного права, такая барыня, как Звездинцева, наверное, секла своих крепостных. Всю эту жестокость, этот деспотизм Звездинцевой в отношении к окружающим и прежде всего к людям, стоящим на низших ступенях социальной лестницы, а не просто капризы и причуды взбалмошной барыни (как то давалось в прежней трактовке этой роли) мне и хотелось бы выявить в своем исполнении.

Еще одна черта Звездинцевой взята мною для создания образа. Это инстинктивный, может быть, самой ею и неосознанный, подсознательный страх перед крестьянами, какое-то смутное и неясное предчувствие будущего возмездия со стороны бывших крепостных. Вот это-то подсознательное чувство, может быть, отчасти заставляет Звездинцеву с такой неприязнью относиться к пришедшим в ее дом крестьянам и избегать всякого соприкосновения с ними» («Рабис», 1932, № 16, с. 10.).



Сцена из спектакля «Плоды просвещения» Л.Н.Толстого в постановке К.П.Хохлова, 1932

В. Пашенная, назначенная на роль Тани, обратила внимание, что режиссер выдвинул этот персонаж на передний план. И хотя Таня выросла в доме Звездинцевых, она классово чужда этой среде. «Здоровая классовая сущность Тани взята за основу в моей работе над созданием этой роли» («Рабис», 1932, № 16, с. 10.).

Артист А. Истомин, игравший Первого мужика, стремился подчеркнуть, что крестьяне — люди сметливые, что их цель во что бы то ни стало добиться земли. «Их удивление перед тем, что они увидели в доме Звездинцева,— вполне законная реакция здоровой натуры на дикости увиденной ими барской жизни. Они должны чувствовать себя, как здоровые люди, неожиданно попавшие в сумасшедший дом» («Рабис», 1932, № 16, с. 10.).

В роли Вово А. Остужев хотел показать абсолютное ничтожество подобных молодых людей. «Нужно только как-то круче заострить, не боясь при этом некоторой гротесковости. Чем грубее образ Вово, тем сильнее чувствует отвращение к нему зритель» («Рабис», 1932, № 16, с. 10.).

В. Ольховский говорил о своем Григории, что это деклассированный субъект, ворона в павлиньих перьях. Таким он представляется мужикам.

Критик отмечал, что мужики были не столько умны, сколько хитры. Третий мужик — его играл А. Сашин-Никольский (первых двух играли А. Истомин и А. Ржанов) — давал свою роль в комических тонах, тем самым оттеняя «степенную» серьезность, положительность и даже некоторую «сумеречность двух его товарищей» (Млечин В. Классическое искусство на службу современности.— «Труд», 1932, 5 июня).

Очень хороша была В. Рыжова в роли Лукерьи. «Она не просто недовольная, но язвительная, полная сарказма, говорит о господах с жалящей иронией, презрением. В ней ощущается самостоятельность» (Юзовский Ю. Толстой и Достоевский.— М., «Мол. гвардия», 1933, № 1, с. 47).
.

Что же касается изображения господ, то здесь режиссер в иных случаях использовал гротесковые формы, стремился во что бы то ни стало разоблачить эти персонажи перед публикой. Отсюда и нарочито нелепые костюмы. Так, А. Яблочкина жаловалась, что она носила платье с немыслимым тюрнюром и шляпу с красными перьями. «В результате внимание публики было обращено на невиданный костюм, а текст роли пропадал» (Яблочкина А. Жизнь в театре, с. 180). Вообще, утверждала та же Яблочкина, декорации и костюмы часто задавливали пьесу.

Очень хорош был М. Климов, игравший Звездинцева. Это был еще не старый мужчина, по манерам вполне джентльмен, приятный в обхождении. И одновременно существо пустое до прозрачности, никчемное до убожества, даже жалкое, несмотря на благородство и даже какую-то «бархатность» манер. Он побаивался жены, делался в ее присутствии робок, и это придавало ему еще большую ничтожность. Воздушный, порхающий, блаженный, считающий, что весь мир должен заниматься только спиритизмом. Ремарка Толстого: «Любит удивлять своими paссказами» — была раскрыта Климовым с большим остроумием.