Новости

«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой» Е.Н. ГОГОЛЕВА

«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»

Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
АРИНА ПЕТРОВНА ГОЛОВЛЕВА

Когда-то, давно-давно, меня пригласили сниматься в фильме «Иудушка Головлев» не то в роли Анниньки, не то Любиньки. Проба происходила на Житной улице, рядом с нынешней Октябрьской площадью. Разумеется, попробовали, посмотрели, тем дело и кончилось. А тут в 1975 году подходит ко мне В. Д. Доронин, дает пьесу под названием «Головлевы» и говорит, что он, Е. Я. Весник и еще несколько товарищей решили вне плана приготовить спектакль и хорошо было бы, если бы я согласилась работать с ними, роль Арины Петровны будет мне интересна и т. д. и т. п. Я взяла пьесу, взяла без особого энтузиазма, тем более что меня совсем не привлекало репетировать вне плана. Инсценировка мне не понравилась. И не только потому, что показалась неинтересной сама роль Арины Петровны, но и потому, что слишком много места было отдано изображению разгула Анниньки и Любиньки. Меня покоробила и грязнотца и акцентирование эротических сцен. Я вернула Доронину пьесу со своими замечаниями и категорическим отказом от этой внеплановой работы.

Но энтузиазм и настойчивость моих товарищей увенчались успехом. Спектакль после чернового просмотра М. И. Царевым получил права гражданства и весной 1976 года был официально показан худсовету. Я увидела во многом переделанную инсценировку с блестящим составом исполнителей, с прекрасными декорациями Куманькова. Совершенно неожиданно сыграл Иудушку Доронин. Это было, действительно, великолепное творение, последнее творение удивительного актера, так мало, пре-гступно мало использованного театром. Как правильно угадал его Л. В. Варпаховский, поручив, казалось бы, совсем ему несвойственную роль Купьелло в пьесе Де Филиппе «Рождество в доме Купьелло». Всего четыре представления «Головлевых» успел сыграть Доронин.

К удачам спектакля надо отнести исполнение Б. В. Телегиным роли Павла Головлева, Я. П. Барышевым и В. А. Дубровским — ролей сыновей Иудушки (особенно Барышевым — роли Петеньки) и прекрасно сыгранную Н. М. Вилькиной Анниньку. Ну а Арина Петровна — Е. М. Солодова показалась мне слишком молодой.

И опять пришли ко мне Весник и Доронин с просьбой войти в спектакль. Я понимала, что по возрасту больше подхожу к Арине Петровне, чем Солодова. Но по этическим соображениям долго не соглашалась взять роль. И все-таки меня уговорили. Весной 1976 года я пробежала предварительно всю роль с Весником и его помощником Юнниковым, Доронин уже лег в больницу. Целое лето я вчитывалась в Салтыкова-Щедрина и работала над ролью.

Мой обычный метод был излишним. Фантазировать ничего не надо. У писателя образ выписан предельно ясно. Однако как складывался в юности характер Арины Петровны — надо было додумать. Тяжелая дореформенная эпоха, пьяница и развратник муж, нелюбимые дети. А натура у Арины Петровны страстная. Характер выковался жесткий, и все неиспользованные силы обратились на стяжательство и накопление. Зачем? Для чего? В метель и непогоду тащилась на аукционы. Торговалась и скупала деревеньки и пустоши. А дома морила голодом детей, себе во всем отказывала, только бы еще приобрести лесочек или выгодное именьице по соседству. И сидит она на этих богатствах, жалея лишний грош для своих же родных. Правда, образование детям дала, на ноги поставила, но этим долг родительский исчерпала. Чадушка Степан в отца пошел: свою часть пропил, помощь получил — пропил. Пусть подыхает, как скотина. Не только ласки материнской, простой человеческой заботы не получишь: живешь как собака — живи, подохнешь — с плеч долой. Дочь ослушалась, по-своему своей судьбой распорядилась! Ладно, вот тебе нищенский куш, перебивайся как хочешь. Не будет тебе ни материнского совета, ни подмоги.

Одна осталась Арина Петровна с осиротелыми внучатами. Иудушка в Петербурге при деле, а Павел в своем Дубровине. Однако ходят тревожные слухи — реформы какие-то, конец крепостного права. Ничего толком не поняв, испугалась Арина Петровна и сделала крупнейшую в своей жизни и непоправимую ошибку. Разделила Арина Петровна свое богатство. Иудушке Головлево отписала, Павлу Дубровино отдала, жалкая Погорелка после дочери за внучками числится, а сама решила в Иудушкином теперь уже Головлеве жить, ничего не тратя, на всем готовом. Но жажда накопления не умерла в ней. Стала на свои деньги к головлевскому имению земли соседские прикупать. Иудушка, дескать, оценит, поблагодарит, возместит. Ошиблась Арина Петровна—ах как ошиблась! Поздно поняла она, что не главой, не полновластной хозяйкой осталась. Намекнул ей Иудушка, что хозяин-то он, а она живет у него, в его имении, на его хлебах да в каждой копейке отчет должна ему, хозяину, давать. А коли блажь пришла свои деньги пустить на приобретение земли и присоединить ее к Головлеву — ну что же, он об этом не просил. Скажет «великое спасибо», оно денег не стоит. Но чтобы не транжирила зря—а то еще и до его капитала доберется — отчетец пожалуйте на все.

Не стерпела Арина такой обиды. Пошла к Павлу, которого всю жизнь дураком считала, да поздно уж было. Болен Павел — как отец, пить стал. Все видел Иудушка. Окружил своими людьми хозяйство Павла, ждал его смерти и дождался. По наследству Иудушке и Дубровино достанется. Не успела ни Арина Петровна капитал Павла прикарманить, ни он — завещание в ее пользу сделать. Куда же теперь? И вот здесь не хватило мне в инсценировке одного эпизода. Эпизода, когда, сидя одна в Погорелке (ведь внучки улетели в город, на волю), подумала она о человеческом общении. Нет уже сил и за маленьким хозяйством присматривать. Жутковато стало в заброшенном доме. И потянуло к свету, теплым, обжитым комнатам, сладкому пирогу да каким-никаким разговорам. И поехала она к Иудушке, вроде в гости. Вот этого-то переломного момента роли и не было в инсценировке. А потому моя последняя картина, когда я, как приживалка, чаевничаю да в карты с Иудушкиной наложницей играю, никак не выходила и не игралась.

Так я одна работала все лето. Умер Доронин. На роль Иудушки вводили В. В. Кенигсона. Он не видел исполнения Доронина, да и индивидуальность у него другая. Осенью все репетиции были отданы ему. Казалось бы, естественно и мне вместе с ним репетировать. Но — увы! Театр есть театр, на мои вопросы отвечали, что все внимание надо уделить целиком главному исполнителю, раздваиваться трудно. И меня ввели после двух-трех спектаклей, сыгранных Кенигсоном. Это казалось малоубедительным, но я не настаивала. Мне дали четыре-пять репетиций (не на сцене) с Юнниковым, на которых частенько подправлялась роль Иудушки. При этом забывали, что Кенигсон уже сыграл, а мне предстоит сыграть. Я не виню режиссуру, все это было закономерно. Я видела, как и Весник, и Юнников, да и все другие стараются меня поддержать, приходят на все репетиции.

Однако я чувствовала и кое-что еще неладное. В роли много буквально секундных переодеваний, которые происходят на сцене, в темноте. Их предстояло освоить не . только мне, но и гримеру, и одевальщице. Довольно трудной для актеров была и установка художника. Того и гляди, либо выскочишь на публику где не надо, либо стукнешься головой о какую-нибудь балку. А репетиций на сцене две. Естественно, я хотела играть их в полных костюмах, а костюмов-то и нет. Вот это «неладное» и выскочило. Весной театр знал, что я согласилась играть. Даны были заявки на костюмы в пошивочную мастерскую. Перед закрытием сезона я с художником Куманьковым и начальником цеха Варламовой точно оговорила все костюмы, чепцы, грим. Осенью с начала сезона все время наведывалась в мастерскую, прося примерок. Их все не было. То нет материала, то подходящей окраски, то заняты готовящейся премьерой, а не моим вводом. В общем, костюмов нет — играть нельзя. Такого со мной никогда не случалось. Ко мне всегда удивительно хорошо относился весь обслуживающий персонал, все рабочие сцены. Но — играть так играть, я не просила, меня просили, и тут уж я разозлилась. Короче говоря, костюмы мне дали в день спектакля, причем часть из них дорогая моя одевальщица М. И. Данилина подобрала сама из запасного гардероба. Каково было мое самочувствие на спектакле, описать невозможно. У меня тряслись колени, когда я произносила первый монолог. Спасибо товарищам, которые так помогали мне и за кулисами и в зале. Зрители, очевидно, чувствуя мое волнение, награждали меня аплодисментами сверх меры. Сама я, конечно, не была собой довольна. И только много позднее стала овладевать образом, многое исправлять и облегчать и вернее играть мою Арину Петровну.

Дорогая и любимая Елена Николаевна! Хочу от всего сердца выразить свое восхищение Вашей чудесной игрой в спектакле «Господа Головлевы».
Образ Арины Петровны Голавлевой, претерпевающий от действия к действию глубокие психологические изменения, Вы, как никто другой, создали тонко, захватывающе драматично, с изумительным талантом.
А. Г. Кручина, г. Москва.


Ну а как же я играла поначалу? Тяжелым получился первый монолог, сказывалась работа без партнеров — не было свободного общения. Большая свобода, легкость, разговорность появились много позднее. Мне кажется, что и сами участники спектакля отмечают то новое и лучшее, что появляется в моем исполнении. Роль мне нравится, и я вижу еще непочатый край работы над ней. До сих пор не могу найти как играть последнее проклятие—чувствую, что делаю не то. А вот как — не знаю.

Правильно нащупываю сцену с Павлом. С Телегиным мне играть легко. У нас одна школа, один язык. Иногда, играя с Горбатовым — Степаном, пробую помимо брезгливости, презрения, гнева найти где-то в душе и чувство какой-то вины перед ним. Чувство это заглушается воспоминаниями о муках, заботах и страданиях, перенесенных из-за него, да еще сраме перед соседями. В злом ищи доброго. И это доброе я нахожу в том, что Арина Петровна беспокоится о судьбе внучек. Презрение Иудушки, беды, которые исходят от него, самоубийство Володеньки, озабоченность непонятными ей занятиями девочек — вот сложный конгломерат ее чувств и переживаний. Трудный, противоречивый характер. И я не вполне еще смогла овладеть им.

И все же давно не чувствовала я такого внутреннего трепета и удовольствия, как когда играю новые для меня роли старух — и «Пучину», и «Перед заходом солнца», и особенно «Головлевых». Может, потому, что это мои последние роли, но мне радостно встречаться в этих пьесах с полюбившимися партнерами, радостно чувствовать их тепло и так хорошо слышать, именно слышать тишину зрительного зала и понимать, что зритель тебя принимает, что он твой, дышит с тобой одним дыханием, живет с твоими героинями одной жизнью. Не знаю, может быть, манера моей игры уже старомодна, может, надо играть иначе. Однако и внимание зрителя и его одобрение после спектакля кажется мне одобрением традиций именно Малого театра.

Дата публикации: 12.08.2005
«К 105-летию со дня рождения Елены Николаевны Гоголевой»

Е.Н. ГОГОЛЕВА
«НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ»
АРИНА ПЕТРОВНА ГОЛОВЛЕВА

Когда-то, давно-давно, меня пригласили сниматься в фильме «Иудушка Головлев» не то в роли Анниньки, не то Любиньки. Проба происходила на Житной улице, рядом с нынешней Октябрьской площадью. Разумеется, попробовали, посмотрели, тем дело и кончилось. А тут в 1975 году подходит ко мне В. Д. Доронин, дает пьесу под названием «Головлевы» и говорит, что он, Е. Я. Весник и еще несколько товарищей решили вне плана приготовить спектакль и хорошо было бы, если бы я согласилась работать с ними, роль Арины Петровны будет мне интересна и т. д. и т. п. Я взяла пьесу, взяла без особого энтузиазма, тем более что меня совсем не привлекало репетировать вне плана. Инсценировка мне не понравилась. И не только потому, что показалась неинтересной сама роль Арины Петровны, но и потому, что слишком много места было отдано изображению разгула Анниньки и Любиньки. Меня покоробила и грязнотца и акцентирование эротических сцен. Я вернула Доронину пьесу со своими замечаниями и категорическим отказом от этой внеплановой работы.

Но энтузиазм и настойчивость моих товарищей увенчались успехом. Спектакль после чернового просмотра М. И. Царевым получил права гражданства и весной 1976 года был официально показан худсовету. Я увидела во многом переделанную инсценировку с блестящим составом исполнителей, с прекрасными декорациями Куманькова. Совершенно неожиданно сыграл Иудушку Доронин. Это было, действительно, великолепное творение, последнее творение удивительного актера, так мало, пре-гступно мало использованного театром. Как правильно угадал его Л. В. Варпаховский, поручив, казалось бы, совсем ему несвойственную роль Купьелло в пьесе Де Филиппе «Рождество в доме Купьелло». Всего четыре представления «Головлевых» успел сыграть Доронин.

К удачам спектакля надо отнести исполнение Б. В. Телегиным роли Павла Головлева, Я. П. Барышевым и В. А. Дубровским — ролей сыновей Иудушки (особенно Барышевым — роли Петеньки) и прекрасно сыгранную Н. М. Вилькиной Анниньку. Ну а Арина Петровна — Е. М. Солодова показалась мне слишком молодой.

И опять пришли ко мне Весник и Доронин с просьбой войти в спектакль. Я понимала, что по возрасту больше подхожу к Арине Петровне, чем Солодова. Но по этическим соображениям долго не соглашалась взять роль. И все-таки меня уговорили. Весной 1976 года я пробежала предварительно всю роль с Весником и его помощником Юнниковым, Доронин уже лег в больницу. Целое лето я вчитывалась в Салтыкова-Щедрина и работала над ролью.

Мой обычный метод был излишним. Фантазировать ничего не надо. У писателя образ выписан предельно ясно. Однако как складывался в юности характер Арины Петровны — надо было додумать. Тяжелая дореформенная эпоха, пьяница и развратник муж, нелюбимые дети. А натура у Арины Петровны страстная. Характер выковался жесткий, и все неиспользованные силы обратились на стяжательство и накопление. Зачем? Для чего? В метель и непогоду тащилась на аукционы. Торговалась и скупала деревеньки и пустоши. А дома морила голодом детей, себе во всем отказывала, только бы еще приобрести лесочек или выгодное именьице по соседству. И сидит она на этих богатствах, жалея лишний грош для своих же родных. Правда, образование детям дала, на ноги поставила, но этим долг родительский исчерпала. Чадушка Степан в отца пошел: свою часть пропил, помощь получил — пропил. Пусть подыхает, как скотина. Не только ласки материнской, простой человеческой заботы не получишь: живешь как собака — живи, подохнешь — с плеч долой. Дочь ослушалась, по-своему своей судьбой распорядилась! Ладно, вот тебе нищенский куш, перебивайся как хочешь. Не будет тебе ни материнского совета, ни подмоги.

Одна осталась Арина Петровна с осиротелыми внучатами. Иудушка в Петербурге при деле, а Павел в своем Дубровине. Однако ходят тревожные слухи — реформы какие-то, конец крепостного права. Ничего толком не поняв, испугалась Арина Петровна и сделала крупнейшую в своей жизни и непоправимую ошибку. Разделила Арина Петровна свое богатство. Иудушке Головлево отписала, Павлу Дубровино отдала, жалкая Погорелка после дочери за внучками числится, а сама решила в Иудушкином теперь уже Головлеве жить, ничего не тратя, на всем готовом. Но жажда накопления не умерла в ней. Стала на свои деньги к головлевскому имению земли соседские прикупать. Иудушка, дескать, оценит, поблагодарит, возместит. Ошиблась Арина Петровна—ах как ошиблась! Поздно поняла она, что не главой, не полновластной хозяйкой осталась. Намекнул ей Иудушка, что хозяин-то он, а она живет у него, в его имении, на его хлебах да в каждой копейке отчет должна ему, хозяину, давать. А коли блажь пришла свои деньги пустить на приобретение земли и присоединить ее к Головлеву — ну что же, он об этом не просил. Скажет «великое спасибо», оно денег не стоит. Но чтобы не транжирила зря—а то еще и до его капитала доберется — отчетец пожалуйте на все.

Не стерпела Арина такой обиды. Пошла к Павлу, которого всю жизнь дураком считала, да поздно уж было. Болен Павел — как отец, пить стал. Все видел Иудушка. Окружил своими людьми хозяйство Павла, ждал его смерти и дождался. По наследству Иудушке и Дубровино достанется. Не успела ни Арина Петровна капитал Павла прикарманить, ни он — завещание в ее пользу сделать. Куда же теперь? И вот здесь не хватило мне в инсценировке одного эпизода. Эпизода, когда, сидя одна в Погорелке (ведь внучки улетели в город, на волю), подумала она о человеческом общении. Нет уже сил и за маленьким хозяйством присматривать. Жутковато стало в заброшенном доме. И потянуло к свету, теплым, обжитым комнатам, сладкому пирогу да каким-никаким разговорам. И поехала она к Иудушке, вроде в гости. Вот этого-то переломного момента роли и не было в инсценировке. А потому моя последняя картина, когда я, как приживалка, чаевничаю да в карты с Иудушкиной наложницей играю, никак не выходила и не игралась.

Так я одна работала все лето. Умер Доронин. На роль Иудушки вводили В. В. Кенигсона. Он не видел исполнения Доронина, да и индивидуальность у него другая. Осенью все репетиции были отданы ему. Казалось бы, естественно и мне вместе с ним репетировать. Но — увы! Театр есть театр, на мои вопросы отвечали, что все внимание надо уделить целиком главному исполнителю, раздваиваться трудно. И меня ввели после двух-трех спектаклей, сыгранных Кенигсоном. Это казалось малоубедительным, но я не настаивала. Мне дали четыре-пять репетиций (не на сцене) с Юнниковым, на которых частенько подправлялась роль Иудушки. При этом забывали, что Кенигсон уже сыграл, а мне предстоит сыграть. Я не виню режиссуру, все это было закономерно. Я видела, как и Весник, и Юнников, да и все другие стараются меня поддержать, приходят на все репетиции.

Однако я чувствовала и кое-что еще неладное. В роли много буквально секундных переодеваний, которые происходят на сцене, в темноте. Их предстояло освоить не . только мне, но и гримеру, и одевальщице. Довольно трудной для актеров была и установка художника. Того и гляди, либо выскочишь на публику где не надо, либо стукнешься головой о какую-нибудь балку. А репетиций на сцене две. Естественно, я хотела играть их в полных костюмах, а костюмов-то и нет. Вот это «неладное» и выскочило. Весной театр знал, что я согласилась играть. Даны были заявки на костюмы в пошивочную мастерскую. Перед закрытием сезона я с художником Куманьковым и начальником цеха Варламовой точно оговорила все костюмы, чепцы, грим. Осенью с начала сезона все время наведывалась в мастерскую, прося примерок. Их все не было. То нет материала, то подходящей окраски, то заняты готовящейся премьерой, а не моим вводом. В общем, костюмов нет — играть нельзя. Такого со мной никогда не случалось. Ко мне всегда удивительно хорошо относился весь обслуживающий персонал, все рабочие сцены. Но — играть так играть, я не просила, меня просили, и тут уж я разозлилась. Короче говоря, костюмы мне дали в день спектакля, причем часть из них дорогая моя одевальщица М. И. Данилина подобрала сама из запасного гардероба. Каково было мое самочувствие на спектакле, описать невозможно. У меня тряслись колени, когда я произносила первый монолог. Спасибо товарищам, которые так помогали мне и за кулисами и в зале. Зрители, очевидно, чувствуя мое волнение, награждали меня аплодисментами сверх меры. Сама я, конечно, не была собой довольна. И только много позднее стала овладевать образом, многое исправлять и облегчать и вернее играть мою Арину Петровну.

Дорогая и любимая Елена Николаевна! Хочу от всего сердца выразить свое восхищение Вашей чудесной игрой в спектакле «Господа Головлевы».
Образ Арины Петровны Голавлевой, претерпевающий от действия к действию глубокие психологические изменения, Вы, как никто другой, создали тонко, захватывающе драматично, с изумительным талантом.
А. Г. Кручина, г. Москва.


Ну а как же я играла поначалу? Тяжелым получился первый монолог, сказывалась работа без партнеров — не было свободного общения. Большая свобода, легкость, разговорность появились много позднее. Мне кажется, что и сами участники спектакля отмечают то новое и лучшее, что появляется в моем исполнении. Роль мне нравится, и я вижу еще непочатый край работы над ней. До сих пор не могу найти как играть последнее проклятие—чувствую, что делаю не то. А вот как — не знаю.

Правильно нащупываю сцену с Павлом. С Телегиным мне играть легко. У нас одна школа, один язык. Иногда, играя с Горбатовым — Степаном, пробую помимо брезгливости, презрения, гнева найти где-то в душе и чувство какой-то вины перед ним. Чувство это заглушается воспоминаниями о муках, заботах и страданиях, перенесенных из-за него, да еще сраме перед соседями. В злом ищи доброго. И это доброе я нахожу в том, что Арина Петровна беспокоится о судьбе внучек. Презрение Иудушки, беды, которые исходят от него, самоубийство Володеньки, озабоченность непонятными ей занятиями девочек — вот сложный конгломерат ее чувств и переживаний. Трудный, противоречивый характер. И я не вполне еще смогла овладеть им.

И все же давно не чувствовала я такого внутреннего трепета и удовольствия, как когда играю новые для меня роли старух — и «Пучину», и «Перед заходом солнца», и особенно «Головлевых». Может, потому, что это мои последние роли, но мне радостно встречаться в этих пьесах с полюбившимися партнерами, радостно чувствовать их тепло и так хорошо слышать, именно слышать тишину зрительного зала и понимать, что зритель тебя принимает, что он твой, дышит с тобой одним дыханием, живет с твоими героинями одной жизнью. Не знаю, может быть, манера моей игры уже старомодна, может, надо играть иначе. Однако и внимание зрителя и его одобрение после спектакля кажется мне одобрением традиций именно Малого театра.

Дата публикации: 12.08.2005